Глава 22.
Степан Игнатьевич, Серёжка и Петька добывали пропитание. Ленки не было, – так она Генюшку ищет. Гришки тоже не было. Но, во-первых, Гришка был в их компании «новеньким» и в свои дела не очень-то посвящал. Значит, именно «свои» дела он и мог сегодня обделывать… А во-вторых, – что вероятнее всего, – он мог вместе с Ленкой разыскивать и выручать Генюшку…
Степан Игнатьевич поднял ребят раным-рано. Ему самому, чтобы выспаться, надо было совсем немного времени. Часика три. Ну, от силы, четыре. Поэтому «будильником» он был идеальным…
Было уже почти светло. Копоть прошедшей ночи истаивала, оседала под ноги. Первые лучи солнца успешно вытесняли её из воздуха.
Универсам был похож на разбитый аквариум, выброшенный на помойку. Говорили, что владелец его – крутой «доходяга» (то бишь, бизнесмен с большим доходом). Говорили, что всякие чиновники до того его заклевали, что он плюнул на свою недвижимость (на универсам, в частности) и уехал насовсем в Америку.
Степан Игнатьевич в эти слухи не верил. Что, «бизнесюга» на лапу, что ли, не мог положить этим бюрократам?.. Небось, тут же отвязались бы, если бы «подмазаны» были…
Довольно долгое время после хозяйского «исхода» универсам стоял нетронутым. Затем внезапно и дружно – словно кто-то команду подал – его начали разграблять. Разбили огромные витринные стёкла. Да ещё осколочки умудрились вымести и вынести. Видимо, для того, чтобы не скрипели под ногами, не напрягали нервы…(А ещё говорят, что русский народ некультурен).
Затем принялись за внутренности: за торговый зал и подсобные помещения. Выламывали, выдирали всё, что было металлическим. Всё, что можно продать на «толчке» или сдать в пункт приёма вторсырья.
«Толчок» был тут же, сбоку, – между универсамом и стеной «официального» рынка. (На «официальном» рынке, кстати, почти всегда можно было подработать, подрядившись что-нибудь разгружать). Пункт приёма вторсырья тоже был неподалёку: в каких-то ста метрах отсюда, за ветхим заборчиком.
У Степана Игнатьевича с собой была холщовая сумка, в которой находились инструменты: кусачки, молоток, отвертка. Инструменты были найдены на помойке и хранились на чердаке постоянно. Для сохранности Степан Игнатьевич зарывал их – прямо в сумке – в кучу шлака, которая зачем-то насыпана была возле одного из слуховых окон…
Внутри универсама синий полумрак, действительно, был похож на воду в аквариуме. Они втроём обошли всё внизу. Ткнулись под каждый прилавок. Вернее, под скелет каждого прилавка… Облизали глазами стены: не осталось ли где-то декоративного алюминиевого или даже медного обломка… Ишь, социализм-то как был расточителен: алюминием да медью украшали здания…
Но никаких следов социализма на стенах даже самый внимательный осмотр не обнаружил. Тогда Степан Игнатьевич поневоле воздел очи горе: к потолку. Там, под крышей, громоздились переплетения горизонтальных и вертикальных балок. Это было похоже на кадр из фантастического фильма…
Каждая балка снизу и с боков была прикрыта белыми алюминиевыми полосами… Собственно говоря, может эти белые полосы как раз и придавали подпотолочью нереальный – «космический! – вид…
Степан Игнатьевич вынул из сумки толстый моток шпагата. Сумку поставил к ногам. Моток расправил, отслоил от него конец, протянул Серёжке…
Серёжка принял верёвку, обмотал вокруг пояса. Затем подошёл к одной из тех дырчато-решётчатых колонн, что, вроде бы, держали на себе переплетения балок. И, с ловкостью белки, полез по колонне, утягивая за собой верёвку…
Наверху – там, где колонна кончалась, – Серёжка скрючился, влезая на балку, и стал совсем уж похожим на маленького зверька.
Вот он оседлал балку. Сел на ней, свесив ноги по обе стороны. Отвязал верёвку со своего пояса. Прикрепил её к началу белой алюминиевой полосы, тянущейся вдоль балки…
Степан Игнатьевич и Петька уже собрались приналечь на верёвку, чтобы начать отдирать алюминий…
Как вдруг Серёжка закричал. И, вскочив на ноги, пошёл по балке на головокружительной, как снизу казалось, – высоте. При ходьбе он слегка покачивался. У Степана Игнатьевича всякий раз замирало сердце, когда Серёжка привзмахивал руками…
Вот он дошёл до «перекрёстка» – до этакого металлического цветка… Наклонился… Выпрямился… И вдруг стало видно, что в руках у него большой черный полиэтиленовый мешок.
– Держите!.. – крикнул Серёжка и, качнув мешок, сбросил его с балки. Мешок упал на каменный пол с громким металлическим звяком.
Петька сразу рванулся к мешку. Степан Игнатьевич задержался, отслеживая, как спускается Серёжка. Такой ловкий, гибкий, грациозный… Так мимолетно это совершенство… Гошка был таким же… Младший сын…
Написать бы трактат на тему… Ох, как резко!.. На тему: «Детство – как верхушка морской волны…»
Нет, не трактат, – стихотворение…
Серёжка соскочил на пол… Подбежал.
– Ну, как?.. Здорово, да?.. Повезло, да?..
– Что там, в мешке?.. – спросил Степан Игнатьевич, с трудом отрешаясь от иллюзии, что перед ним не Серёжка, а Гошка – любимый младший сын…
– Куски алюминия!.. – тараторил Серёжка, возбуждённый своим подъёмом на высоту. – Кто-то приготовил заранее… Наверно, сегодня хотел забрать… А мы опередили!.. Хитро, правда?.. Запрятать вот там!.. – он ткнул пальцем в потолок…
Верёвку, оказывается, он успел сбросить… Видно, мимоходом отцепил перед тем, как спускаться…
Степан Игнатьевич подобрал верёвку. Аккуратно смотал её в круглый моток. Запихнул в холщёвую сумку.
Подошел к Петьке. Заглянул в полиэтиленовый мешок. Полосы алюминия были примерно одинаковой величины. Чем же это, интересно, резали?..
– Я понесу! – заявил Петька.
– Ну и пожалуйста! – легко согласился Серёжка…
Ничего не поймешь в этих детях! Пашка и Гошка, сыновья Степана Игнатьевича, порой резко вздорили из-за пустяка, из-за невпопад брошенного словечка… А порой не обижались на то, на что сам Степан Игнатьевич мог бы обидеться смертельно…
Они так и вышли на улицу: Петька с мешком на спине и Серёжка рядом с ним. А сзади – Степан Игнатьевич со своей холщовой сумкой.
На улице их ждали два мента… Два молодых мордоворота в новенькой камуфляжной форме: на одном боку – рация, на другом – дубинка…
Ментовская плоть с трудом умещалась под формой… Накачаны были ребятки дай боже… Ну что ж, положение, конечно, обязывает… Но чего им не спится-то, придуркам, в такую рань!..
Ишь, и улыбочки-то у обоих одинаковые… Змеиные такие… Или паучьи…
– Ну что, с добычей?.. – непринужденно спросил один из них: тот, что слева.
– Пойдём, разбойнички!.. – пригласил второй.
Хотелось спросить: Куда?.. Но Степан Игнатьевич понимал, что ответа на такой вопрос не получит.
Вздохнул да пошлёпал покорно следом за Серёжкой и Петькой. Менты возглавили шествие. При этом ни разу не оглянулись. Уверены были: никуда пташечки не упорхнут…
Впрочем, неизвестностью мучиться пришлось не долго.
Менты остановились возле заборчика, за которым была скупка вторсырья.
– Идите!.. Сдавайте!.. Мы подождем!.. – сказал один из них: тот, что слева.
– Так рано же!.. Закрыто!.. – заикнулся Степан Игнатьевич.
Менты дружно посуровели. Один посмотрел на строптивца с неодобрением. Другой – презрительно…
– А Юрасик на что?.. – процедил тот, что справа.
Всё-то они знают, поганцы!.. Ну что ж, положение, действительно, обязывает!..
Юрасик был «богатым» бомжом. Внешне – ерунда двуногая, метр с кепкой. Но глазки у него были лисьи. Сам же – словно свит из одних только жил. Не пьёт, не курит. Не обжорствует…
Он тут и проживал: в сарайчике возле пункта приёма вторсырья. Тихонький такой… Незаметненький…
В любое время дня и ночи ему можно было что-то принести: пустые бутылки, журналы и книги, старую одежду, пластинки… Да что угодно… Вот и цветные металлы, в частности…
Даже в часы официальной работы «пункта по приёму» Юрасик мог спокойно фильтровать посетителей. Не допускать до окошечка тех, кто принёс что-то нужное ему…
Всё-то он ухватывал мгновенно… Сидя на крылечке «пункта по приёму», глазками зыркнул по пришедшим, по их мешку… Вытащил из кармана комок мятых десяток… Отслюнявил от него несколько бумажек… Протянул Степану Игнатьевичу…
– Валите отсюда!.. – сказал бесстрастно. – Лоховаты вы!.. От ментов не убереглись!..
Степан Игнатьевич взял деньги. Он слышал, что Юрасик любой вес определяет «на глазок», и его «глазок» никогда не ошибается. Поэтому не удивился такому быстрому обслуживанию…
За заборчиком терпеливо поджидали двое с дубинками.
– Так быстро?.. – деланно удивился один из них: тот, что справа. – Ай да Юрасик!.. Ай да стахановец!..
Степан Игнатьевич молча протянул руку с зажатыми в ней бумажками.
Мент плотоядно ухмыльнулся и принял груз из руки Степана Игнатьевича.
– Сколько здесь? – сказал хозяйственно. – Пять бумажек?.. Ну, одну мы отложим для двух «мелких»… (Тут Серёжка с Петькой протестующее переглянулись). Другую для тебя, старого… Остальные – себе возьмем… За то, что вас теперь будем защищать… Мы теперь кореша!.. Если что, – зовите нас!..
– Спасибо! – сказал Степан Игнатьевич. Поистине, его интеллигентская вежливость была неистребима.
Ребята снова переглянулись протестующе…
Степан Игнатьевич сунул две оставленные десятки в карман джинсов и поплелся прочь. Ребята поплелись за ним…
Как бы там ни было, день едва начался, а они уже с прибытком…
Бомжа, как волка, ноги кормят… Степан Игнатьевич и ребята, не заходя к себе «домой» на чердак, отправились в обход. У них было семь своих помоек. Их нужно было посещать хотя бы трижды в день. А ещё бы лучше – каждый час. Но идеал, как известно, недостижим…
Три помойки из семи были огорожены низенькой каменной стеной, через которую легко было перешагнуть. Остальные четыре были открытыми…
Собственно говоря, помоек, в прямом смысле слова, и не было. Помойка – это что? Это место, куда выплёскивают помои. Помои – жидкое месиво, остающееся после мытья всякой «едальной» утвари… Это уже потом – в историческом развитии человечества – к помоям присоединяется твёрдый мусор.
Синоним к слову «мусор» – отбросы. Чем богаче общество, тем больше отбросов. Достаточно ли философична мысль о том, что с течением времени всё, произведенное человеком, становится отбросами?..
Степан Игнатьевич неторопливо копался в мусоре тут же, у помойки, подобранной палкой.
Помоек, собственно говоря, и не было. Просто в отведённых местах, известных местным жителям, стояли большие контейнеры. В каждом – два ряда прямоугольных люков. Крышки люков откинуты… Словно это не контейнер, а танк такой длинный… С бюрократически раздутым штатом танкистов…
Сейчас танкисты вылезли и отправились в кабак. И пушку с собой прихватили, чтоб никто её не спёр…
Контейнер высокий. Степан Игнатьевич, не сгибаясь, может в нём уместиться с головой. Другое дело, что пустым он никогда не бывает. Поэтому влезать туда самому целиком – не обязательно. Вот разве что, если находка попадётся не рядовая…
Чего только в контейнере нет. Консервные банки и пищевые отходы… Строительный мусор и какие-то тряпки… Тряпки, кстати, надо вытаскивать и осматривать. Потому что почти ежедневно из контейнеров извлекаются на свет божий вполне сносные одёжки… Неделю назад, например, набрели на послесвадебный мусор. И салатов было всяческих полно. И мясных изделий. И тортов три штуки почти целых. И бутылок пустых и не совсем пустых до хрена… Самое интересное: тут же, завёрнутое в несколько газет, лежало подвенечное платье. Чистенькое подвенечное платье. Как вам это понравится, господа?..
Два дня, помнится, обсуждали этот случай. Сошлись на том, что молодым срочно нужно было уезжать после свадьбы. Поэтому остатки пиршества и выбросили. А платье потому не нужно, что невеста очень богата. У неё этих платьев и так девать некуда. Зачем ещё одно!..
Они тогда, помнится, отъелись от пуза. Обожрались, можно сказать. Степан Игнатьевич к тому же и наклюкался основательно, высасывая остатки из бутылок…
Сами бутылки, конечно, сдали…
Платье на «толчке» продали барыгам. За бесценок, естественно. Но всё-таки хоть что-то…
Хорошо, без поносов обошлось. По летней-то поре и дизентирийку подхватить не диво…
Хотя нет, враки… С тех пор, как стал бомжом, Степан Игнатьевич ни разу не страдал расстройством желудка… Возможно, организм как-то глубинно перестроился… Перешёл на более интенсивный и более экономичный обмен веществ…
Ах, какие вкусные были после той свадьбы торты!.. Сегодня чего-то ничего вкусненького пока что… Да и то сказать, не всё коту масленица…
Степан Игнатьевич в первых трёх контейнерах ничего не раскопал. В четвёртом добыча была: пакет, туго набитый солдатиками – и пластмассовыми, и оловянными…
Петька тут же нашёл две цельняковые консервные банки, на которых было написано «Лещ в томатном соусе». Банки были невздутыми. Значит, есть рыбу можно. Нужно её поскорее съесть. Сегодня же по возможности…
И Серёжка не отстал: нашёл аккуратно завёрнутые в бумажку поолузасохшие ломтики сыра. Они были чистыми: Степан Игнатьевич дотошно их осмотрел…
В пятом контейнере ничего не нашли…
Возле шестого поругались с двумя алкашами. Алкаши были опустившимися: оборванными, грязными, мутноглазыми… От них мерзко пахло мочой и чем-то ещё – тошнотворно-кислым…
Они торопливо рылись в контейнере, как две жадные крысы… Время от времени что-то пихали в свою гнилую пасть и жевали, давясь…
Когда Степан Игнатьевич сказал, что здесь «присматривает» он и его ребята, бомжи разразились такой отвратительной руганью, что ему захотелось их убить. Просто раздавить ногой как мерзких насекомых…
Особенно противно стало на душе, когда понял, что один из бомжей – женщина. По внешнему виду её принадлежность к женскому полу была совершенно неопределима. Но она сказала: «Я тебя имела…» И дальше подробно разобрала, как имела и как хотела бы иметь…
Конечно, можно было налететь на этих «крыс» и прогнать их. Больших затруднений тут явно бы не было…
Но Степан Игнатьевич увел ребят молча. Даже в полемику вступать не стал. Не то, что драться…
Седьмая помойка – последняя в «их» зоне – порадовала по-крупному… Поначалу, когда только подошли, только начали рыться, Степан Игнатьевич увидел внизу какой-то черный металл. Для проверки металла он из незаменимой своей холщовой сумки извлёк половину магнита, к которой привязана была суровая нитка.
Перебирая нитку руками, опустил магнит. Магнит прилип к металлу. Это плохо. Это значит, что металл «некоммерческий», не цветной…
Едва успел поднять магнит и спрятать в сумку, к помойке подошли два мужика. Каждый за спиной нёс по мешку, чем-то плотно набитому…
– Это, по всей видимости, вам?.. – спросил один мужик, шлёпая свой мешок на землю. Другой, шумно выдохнув, тоже приземлил свою ношу.
– Что тут?.. – спросил Степан Игнатьевич...
– Книги тут! – охотно пояснил первый мужик. – Старушка-учительница померла! От неё осталось!
– А вам-то не нужны?.. – спросил Степан Игнатьевич.
– Зачем нам?.. – удивился мужик. – Ни на подтирку, ни на самокрутку не гожи. А больше-то на что?..
– Читать!.. – сказал Степан Игнатьевич.
Мужики захохотали – дружно, в полный голос, от души – и ушли, ни разу не оглянувшись…
Добрый час потом перебирали книги, выкладывая из мешков прямо на землю. Было тут много классиков – и русских, и зарубежных. Было много и современных литераторов. То-то, небось, не поверили бы, что их книги – среди отбросов…
Серёжка задумался ненадолго. Потом, встав в дурашливую позу, продекламировал дурашливым голосом:
– Спесивы были вы и бойки,
Веков духовные вожди!..
А нынче все вы на помойке!..
Sic transit gloria mundi !..
Замолчав, Серёжка посмотрел на ближних своих свысока. Словно воплотил в этом взгляде собственную первую строку…
Петька хлопнул его по плечу, одобряя. И Степан Игнатьевич одобрительно улыбнулся.
Потом потащили мешки в пункт приёма вторсырья. Степану Игнатьевичу достался один. Серёжке с Петькой – другой…
Пока доплелись до пункта, все трое были в мыле…
Юрасик пребывал на месте, но на книги не клюнул…
Приёмщики заплатили за них по весу, – как за макулатуру. День, в общем-то, начинался неплохо…
Казино «Гудвин» тоже было местом их ежедневного внимания. Нынче – из-за книг – едва не опоздали…
Охранник уже вынес ведро с пищевыми остатками. Сегодня он был не один, вместе с ним на улицу вышел повар – краснощёкий толстячок неопределенного возраста.
Допущенных к ведру было немного: семь человек. Это была постоянная, крепко спаянная команда, готовая в буквальном смысле загрызть любого, кто покусится на их привилегию.
Предводителем семёрки был «Николка с наколкой». Алкософ, как он себя называл. То бишь, алкоголик-философ.
Смысл Николкиной философии был в том, что все люди – преступники по природе своей. Ибо каждый человек – есть суверенное государство. Поскольку же размеры этого «государства» невелики, каждый человек просто вынужден быть динамичным, хищным, чтобы просуществовать как можно дольше. Каждый стремится потеснить, ущемить любого другого. Потеснить хоть в чём-то!..
Социум, общество – вреднейшее изобретение человечества. Общество затушёвывает, маскирует войну всех со всеми. Придумали общество хитрые слабаки. Те, кто не в силах был защитить себя кулаками и зубами. Только слабаков и защищают законы этого общества. Только хилых и нежизнеспособных. С изобретением законов развитие человечества прекратилось, – началась его деградация.
Слабаки придумали законы, – слабаки же их и обходят, благодаря своей хитрости. А самых деятельных, самых сильных людей слабаки объявили преступниками. Причём – хитрить, так хитрить – часть сильных людей слабаки переманили на свою сторону, подкупили. И получилось так, что «подкупленные» сильные стали охранять слабаков от «неподкупленных» сильных. Вот что такое государство…
Поскольку Николка – из «неподкупленных» сильных, Николкина форма отношений с государством – алкогольный саботаж. В свое время Николка пытался работать, служить. Он даже, вроде бы, по молодости – по глупости, в каком-то институте отучился…
Но любую свою службу Николка начинал с того, что, непрошенный, являлся к начальству и в лоб заявлял: государство – дерьмо, а вы, Такой-то Такойтович, – дерьмо десятикратное.
Чем выше вы будете стоять по службе, тем больше от вас будет вони. Потому что чем выше стоишь, тем сильнее надо смердеть, чтобы отпугивать охотников до твоего места…
Конечно же Николкина философия не вызывала восторга у его начальников. Как правило, его служебный стаж и ограничивался его единственным явлением к руководству…
А теперь, став бомжом, – парадокс его судьбины! – Николка и сам выбился в «главари». Возглавил семёрку, питающихся «от ведра».
Он, действительно, «выбился», поскольку от природы был низкорослым крепышом и в драках был свиреп…
Степан Игнатьевич познакомился с Николкой в вытрезвителе пару месяцев назад. Николка тогда решил, что Степан Игнатьевич – родственная душа. Степан же Игнатьевич не мешал Николке исповедоваться…
Исповедь, видимо, хорошо облегчила Николкину душу, помогла Николаю в чём-то или чем-то… Николка пригласил Степана Игнатьевича «к ведру». Обеспечил ему «ассоциированное членство» в элитарном бомжатском клубе…
Остальные члены «семёрки» встретили новенького ворчанием. Но поскольку получал он «из ведра» последним и всегда меньше, чем остальные, то ворчание было, в общем-то, беззлобным…
Вот и сегодня ему – со дна – достались круглый пласт вчерашней яичницы да три бутерброда с сыром. А остальным-то – Николке прежде всего – перепали и икорка, и балычок, и буженинка… Нет, что ни говори, хорошо быть бомжом возле казино!..
Получив своё, «семёрка» быстро рассосалась. Охранник с пустым ведром вразвалочку удалился тоже… Остался краснощёкий толстячок-повар…
– Твои, что ли?.. – дружелюбно обратился он к Степану Игнатьевичу, кивая на ребят.
– Мои!.. – согласился Степан Игнатьевич, заворачивая в старую газету доставшуюся еду и запихивая свёрток в сумку.
– Уступи мне одного на часок! – попросил повар.
– Которого?.. – деловито спросил Степан Игнатьевич.
– Вот этого!.. – повар кивнул на Серёжку.
– Ты не педик? – спросил Степан Игнатьевич.
– Нет! – ответил повар.
– Тогда зачем он тебе?.. – спросил Степан Иванович.
– Котёл помыть!.. – объяснил повар.
– Большой котёл? – спросил Степан Игнатьевич.
– Большой… – сказал повар. – Кроме меня все на кухне бабы!.. Да не простые бабы – блатные! Их не заставишь!..
– Мыл бы сам!.. – сказал Степан Игнатьевич.
– Буду сам! – со вздохом согласился повар. – Если паренька не одолжишь!..
– Бери двоих! – сказал Степан Игнатьевич.
– Двоим, и платить вдвое! – сказал повар.
– А сколько дашь-то?.. – спросил Степан Игнатьевич.
– Ну, я натурой!.. – сказал повар. – Бутылку ликёра, конфет в кулек насыплю шоколадных и целую курицу дам…
– Курицу не сырую! – сказал Степан Игнатьевич.
– Что? – не понял повар.
– Курицу отвари, говорю! – сказал Степан Игнатьевич.
– Значит, поладили? – обрадовался повар. – Пошли парень!..
– Мы тут будем ждать! – сказал Степан Игнатьевич. – На травке посидим!
Серёжка кивнул и пошёл за толстячком.
Толстячок провёл его мимо охранников… Затем в боковой коридорчик… В конце коридорчика была зелёная железная дверь… Толстячок открыл дверь, повернув вниз ручку, что была на ней… За дверью была кабинка лифта, обитая красным плюшем.
Повар и Серёжка вошли в кабинку. Повар захлопнул дверь.
На стене кабинки было всего две белых кнопки. Повар нажал на нижнюю…
Лифт и поехал вниз.
Поехал вниз и быстро остановился. У Сережки создалось впечатление, что спустились они всего метров на пять. Легче было бы по лестнице… Хотя, может, тут, у богатых, и лестниц-то нет, – один лифт…
Они вышли в кухонное царство. Здесь всё сверкало никелем и кафелем.
Какие-то краники рядком выходили из стены и были такими новенькими на вид, будто никто и никогда к ним не прикасался.
Две электроплиты были похожи на два авианосца в кильватерном строе. Над ними, растопырив железные подолы, висели огромные вытяжки…
В живописном беспорядке вдоль стен на разной высоте раскиданы были полки и шкафчики… Шкафчики и полочки…
Котёл стоял в углу и был похож на рубку подлодки, выставленную из-под воды. Над ним висела отдельная вытяжка. Эмалированные бока и сферическая крышка котла были цвета кофе с молоком.
Повар откинул крышку котла. Театральным жестом пригласил Серёжку:
– Прошу!..
Серёжка подошёл. Поднялся на деревянную платформочку, пристроенную возле котла. Котёл был глубокий. Стенки заросли, будто водорослями, бахромчатыми пищевыми остатками. Нечего было и думать очищать стенки, наклоняясь с платформочки.
– Залезать, что ли туда? – спросил Серёжка хмуро. Едва увидел стенки котла, задание резко перестало нравиться. Тут работы и на двоих с избытком. Почему же Петьку не взял толстяк?.. Да к тому же он говорил о женщинах-сотрудницах. А где они, женщины?.. Никого нет на кухне…
– Правильно понял! – сказал повар доброжелательно. – Одежду лучше сними! Мочалка тут! – он коснулся ногой белого пакета, лежащего на краю помоста.
– Трусы тоже снимать? – спросил Серёжка с вызовом.
– Ну, конечно! – подтвердил повар. – Да ты не бойся: я не педрила! Ты мне не нужен! Мне нужен котёл!
Серёжка хмыкнул недоверчиво. Однако спорить не стал. Быстро разделся тут же, на дощатой «эстраде». Оставшись голышом, достал из белого пакета толстый проволочный пук – «мочалку».
– Жёлтый кран от стены отведи! – сказал повар.
Серёжка так и сделал. Отвёл от стены жёлтый кран, укрепленный на податливой коленчатой трубе. Кран был, видать импортный. Вентиля сверху не было. Были две кнопки с боков. Обе одинаково поблёскивали хромом.
– Левая кнопка – горячая вода, – сказал повар. – Правая кнопка – холодная. Обе сразу – смеситель…
– Значит, обе сразу… – сказал Серёжка.
Он пустил воду. Напор был очень силен. Теплая вода взбуривала и металась от стенки к стенке.
Серёжка бросил в котёл мочалку. Она влипла в дно и стала похожа на коралловый нарост.
– Достань мыло! – повысив голос, посоветовал повар.
Серёжка наклонился, достал из белого пакета зелёную плоскую то ли фляжку, то ли бутылку…
– Это? – спросил, подняв добычу над головой.
– Это! – согласился повар.
Серёжка отвинтил пластмассовый колпачок. Бутылка была наполнена доверху серым, будто бы глинистым, порошком.
– Сыпь! – сказал повар.
Серёжка наклонил бутылку. Серый порошок, едва коснувшись воды, дал обильную пену, которая поблёскивала всеми цветами радуги, отражая свет потолочных ламп.
-Хватит! – сказал повар.
Серёжка завинтил колпачок. Положил «мыло» обратно в белый пакет.
– Выключай воду! – крикнул повар.
Серёжка отнял пальцы от кнопок. Наполненный на треть котёл ждал его.
Тишина в первый миг показалась оглушительной.
– Ты красивый! – сказал повар с какой-то непонятной досадой. – Ты очень красивый!..
– Ну вот! – огорчился Серёжка. – А говорил «не педрила».
Да пошёл ты! – сказал повар. – Что, красоту, по-твоему, только педики видят?..
Серёжка соскользнул в котёл. Мыльная теплая вода была приятна.
Он достал мочалку со дна, взмахнул ею, будто мушкетёрской шпагой, и продекламировал громко и звонко:
– Восхищаться красотой
Может даже и святой,
Пребываючи при этом
У соблазна под пятой!..
– Правильно! – сказал повар. – Сейчас конец времён… Все посходили с ума… Я с младшим сыном (ему семнадцать) ехал на днях в электричке. Играли в «слова», передавали друг другу блокнот и карандаш… Так нас приняли за гомиков… Мужик один об этом вслух вякнул… Почти впрямую… Хорошо, мой Лёшка задумался и не слыхал… Не то бы он со мной больше никуда!..
Повар замолк, помрачнев. Лицо его расслабилось, обвисло, сделалось карикатурно бабьим. Серёжке смешным показалось то, как вредны могут быть раздумья…
Серёжка улыбнулся и принялся работать мочалкой.
Стенки котла очищались неожиданно легко. Может, мыло было сильным и хорошо вгрызалось в наросты. Может, наросты были более нежными, чем казались..
Сверху донизу проходил Серёжка, оставляя на стенке чистую дорожку. Затем снизу доверху… И снова… И снова… Всё дальше и дальше… Всё шире делая «чистый» сектор…
Повар стоял и смотрел… Потом опять заговорил:
- Я думаю, человечество вырождается… Человечество так загадило землю… И ежу теперь понятно: человечество должно исчезнуть… Самое простое, бескровное: перестать размножаться… Всё к тому и идёт… Лет через сто все бабы будут «розовые», все мужики – «голубые»… И никаких тебе детей…
– Лет через сто на Земле будет новый Человек… – сказал Сережка, продолжая работать. – Мутация уже началась…Появляются необычайно умные дети… Понимая свою необычность, они стремятся отгородиться от общества… Например, спрятаться среди бродяг, бомжей…
– Ты уж не про себя ли?.. – спросил повар с недоверием и с иронией.
Может быть, он и не хотел обидеть Серёжку. Но прозвучал его вопрос достаточно пренебрежительно. Он ещё верил в превосходство взрослых, – вековечную аксиому, которая сегодня аксиомой быть уже перестала…
– Ты готовь жратву! – сказал Серёжка. – Курицу свари!.. Видишь, я почти закончил!..
– Есть варёная кура! – отмахнулся повар. – Вчерашняя, правда! Ну, да вам-то не всё ли равно!
– Чего ж не выкинул в ведро? – спросил Серёжка. – Из-за этой работёнки, да?..
– Из-за неё! – согласился повар.
– Хитрый ты! – сказал Серёжка пренебрежительно, – как бы возвращая повару то пренебрежение, которое прозвучало с его, повара, стороны.
Больше Серёжка ни звука не произнёс. Доделывал дело молча. Вспоминал свою жизнь «до Ленки». Разговоры с толстяком-поваром разбудили эти воспоминания…
Он долго – целых три года – жил «до Ленки» у хорошего человека. Тот человек имел, конечно, имя фамилию-отчество, но никогда не называл их Серёжке.
– Кличь меня Братом! – сказал в первый же день, когда привёл Серёжку к себе. – Или Старшим Братом. Как тебе удобнее. Хоть так, хоть этак…
Он был строен, черноволос, очень силен. Выглядел молодо, хотя как-то проговорился, что ему тридцать пять лет.
У себя дома он всегда ходил в одних только плавках. На ноги ничего не надевал. Босиком и в плавках… Только босиком и только в плавках…
– Ты меня не бойся! – сказал Серёжке в первый же день. – Я не насильник и не извращенец! Но в то же время принимаю тебя в дом не совсем бескорыстно… Хочу сделать тебя борцом… Таким же, как я сам…
– Я не люблю драться! – сказал тогда Серёжка.
– Кулаками тебе махать и не надо! – услышал он пояснение. – Тебе нужен будет полный контроль над эмоциями! Полный перевод твоих эмоций в сферу эстетики!..
– Не понимаю! – сказал Серёжка.
– Видишь ли, человек – низшая форма жизни, – услышал он пояснение. – Подозреваю: искусственно созданная форма… Над человеком существует несколько этажей, несколько уровней жизни бестелесной, энергетической. На этих уровнях живут существа, не похожие на нас… Я дал им обобщенное название: Человек энергетический… Хомо энергетикус… Сокращенно: хомэн…
Они, хомэны, создали нас… Искусственно вывели породу земных людей… Как мы, люди, выводим, например, породы мясных или молочных коров…
– Они людоеды, что ли?.. – спросил Серёжка.
– Они питаются нашими чувствами… – услышал он пояснение. – Чем грубее чувство, – алчность, например; зависть, злоба, – тем для них «вкуснее»… Мне кажется агрессию, хитрость, жадность, честолюбие они заложили в нас на генетическом уровне… Вспомни, какие моря крови пролило человечество в своём развитии… Да и можно ли говорить, что человечество развивается? По-моему, они запрограммировали нас на «обратный ход». Не на развитие, а на деградацию…
– Как это? – спросил Серёжка. – От каменного топора до космических ракет – это деградация?..
– Да, деградация! – услышал он пояснение. – Потому что каменный топор и ракета с ядерной боеголовкой – это, в принципе, одно и то же. Это орудие убийства. Веками совершенствовать орудия убийства – это и значит деградировать, устремляться в тупик…
– А как же мораль? – спросил Серёжка. – Десять заповедей?..
– Я убеждён, – услышал он пояснение, – что все «добрые» идеи возникли вопреки замыслам хомэнов. Когда-то нашёлся среди них, владык, один «убогий», который испытал к нам, людям, нечто вроде жалости… Может, калечный-увечный… Может, «сирота казанская».. В общем, этакий Иванушка-дурачок, которому с «коровами» лучше было, чем со своими собратьями… Он покинул своих. Снизошёл в наш мир, в наше измерение, в наш уровень бытия. Для него это было самоубийственным, поскольку в нашем мире он становился конечным во времени. То есть, перейдя к нам, он рано или поздно – пусть даже через миллиарды лет – должен был умереть…
Перейдя к нам, он воплотился в Свет… В тот особый, «божественный» Свет, который мы, люди, видим, умирая. Он вбирает в себя всех умерших, чтобы приласкать, пригреть их – до той поры, покуда жив сам…
– А для живых он что-то сделал? – спросил Серёжка.
– Ну, конечно! – услышал он пояснение. – Этот хомэн-отступник, этот Иванушка-дурачок открыл людям, что в них существует их собственный внутренний мир. Тем самым он «создал» человека… Сделал человека человеком… Подарил бездумному доселе «скоту» самосознание…
– Яблоки! – воскликнул Серёжка. – Яблоки с Древа Познания!..
– Насчёт яблок – это дезинформация! – не согласился Старший Брат.
– Почему? – спросил Серёжка.
– Когда «Иванушка-дурачок» удрал, остальные хомэны должны были позаботиться о том, чтобы нейтрализовать его усилия. Они решили уничтожить «испорченных» людей. И устроили потоп… Однако «хот» (хомэн-отступник, «Иванушка-дурачок») успел спасти «всякой твари по паре».
Увидев, что любому их действию «хот» противопоставит своё контрдействие, хомэны задумались заморочить людей. И запустили в обиход миф о «добром» Боге и «злом» Дьяволе. То есть, перевернули всё с ног на голову… В качестве «доброго» Бога, естественно, выступали они, хомэны. В качестве «злого» Дьявола – «хот»…
Дезинформация хомэнов была успешной хотя бы потому, что внесла в людские умы большую путаницу.
Кто есть Бог, а кто есть Дьявол?... Какова функция одного, а какова функция другого? В чём истинность Бога? Каково отличие Бога «истинного» от Бога «ложного»?.. Может ли Дьявол быть добрым? Может ли Дьявол творить, созидать?..
Разбуженный людской ум задал себе кучу вопросов, на которые ответить не смог или изобрёл себе ответы ложные. Отдельные люди или отдельные кучки людей стали придумывать богов, присваивать себе «придуманных» и говорить от их имени…
Люди почувствовали свою силу, но неправильно поняли, в чём она. Они решили, что их сила равна силе их тела и их оружия. Они стали воевать, утверждая себя над подобными себе…
В этом было их большое заблуждение. В этом был большой успех хомэнов.
Истинная сила людей – в их мысли. Поскольку Мысль физически реальна и весьма могущественна. Поскольку Мысль может влиять на тот мир, в котором живут хомэны. В принципе, может даже потеснить хомэнов. А то и вовсе их вытеснить… Потому, кстати, и был наложен запрет для людей на познание, чтобы не догадались о силе собственной мысли. Не прорвись «хот» к людям, они бы, наверно, до сей поры соблюдали этот запрет…
Следующим сильным шагом «хота» было его воплощение в Иисуса Христа. Придя в человечий мир в образе человека «хот» показал людям, что можно и нужно “другого” понимать, чувствовать и любить точно так же, как самого себя…
С момента явления Христа в мире людей существуют два главных стремления. Одно, заложенное генетически: убей! разрушь!.. Другое заповедание: «не убий!..»… Христова мораль медленно – столетиями – проникала в людские сердца. И, вроде бы, проникла. Укоренилась… Да тут подоспела самая тяжёлая проверка: сытостью, благополучием, достатком. И христианская мораль рухнула: стала формальной, окостенелой… Ради богатства через неё готовы переступить 99% людей. А может быть, и все сто процентов…
– В чём же выход? – спросил Серёжка.
– В поклонении Красоте! – ответил Старший Брат, – «Красота спасёт мир!» – это не я сказал первый. Красота и любовь – два космических первоначала. Из них возникли Древние Боги. Те Боги, что не имели имён. Те Боги, которым никто не поклонялся. Потому что никого, кроме них, не было во Вселенной…
Поклонение красоте – высшая эмоция. Для хомэнов она «не съедобна». Они для неё «прозрачны»: она проходит сквозь них. Поклоняясь Красоте, распространяя на Земле это поклонение как основу основ, мы боремся с властью хомэнов, мы перестаём быть «домашними животными», мы обретаем подлинную свободу…
Серёжка закончил мыть котёл, не успев до конца довспоминать свою собственную жизнь со Старшим Братом.
Ну, ничего, у него ещё будет время!.. Он ещё переживёт заново эти счастливые для него три года. Хотя бы уж только мысленно, но обязательно, обязательно переживёт заново…
– Принимай работу, хозяин! – сказал Серёжка, удивляясь тому, как сильно охрип его голос, пока он возился. Видимо, пребывание в воде, насыщенной каким-то «мыльным» химикатом, пошло ему не на пользу.
Толстяк-повар подошёл к самому краю котла. Положил на крышку правую руку, вглядываясь в отмытые стенки. И вдруг… резким движением захлопнул эту самую крышку…
Серёжке даже нагибаться не пришлось, чтобы спасти макушку от удара.
Басовитый гул от удара крышки долго дрожал внутри котла… Долго истаивал…
Серёжка замер, словно мгновенно окаменел… Воздух тоже загустевал быстро… Словно тоже собирался окаменеть… Серёжка его губами и зубами крошил, выламывал… Затем глотал по куску… Больше ни на какие действия был не способен…
Мелькнула было мысль подпрыгнуть да головой боднуть крышку: авось приподнимется… Но вспомнил никелированный круглый штурвальчик, что был сверху на крышке, и отказался от своей мысли… Толстяк наверняка его закрутил до упора…
Днище котла вдруг стало нагреваться. Серёжка это отчетливо почувствовал босыми подошвами…
Вот так они со Старшим Братом разгуливали по его квартире: босиком и в плавках…
Хотя при чём тут сейчас Старший Брат!.. Ведь так и погибнуть можно! Свариться заживо!..
Ленка!.. Степан Игнатьевич!.. Кто-нибудь!.. Помогите!..
