Глава 20.
Что же Генюшка?.. Ленка не чувствует малыша. Это её тревожит…
Дурацкие «кровавые» дни. Когда они наступают, Ленка слепа и глуха – в сверхчувственных «шаманских» диапазонах…
Она пытается перехитрить природу… Пересилить… Снова и снова бросается нахрапом на те пороги, которых в иное время не замечает…
Пороги непреодолимы…
Зачем нужен секс?.. Почему в нём должен увязать каждый, кто живёт?..
Если только для продления рода, то почему нельзя было по-другому придумать?.. Например, сделать самостоятельно существующими те шипы, что торчат у мальчишек между ног, и те розы, что цветут между ног у девчонок…
Пусть бы они были чем-то вроде домашних зверьков… Чем-то вроде приусадебных участков…
Не мешают, – пришлёпнула на живот: сиди на здоровье. А мешают (как сейчас, например), отпустила на свободу: гуляй себе, сколько хочешь…
Ленка представила: идёт по улице мальчик, держит в руке свой «шип»… Идёт по улице девочка, держит в руке свою «розу». Они встречаются… И что?.. И составляют букет?..
Лучше не так… «Шипы» летают, как ракеты… Как басовитые шмели… А «розы» внизу тянутся, выгибаются… Так прекрасны… Так упоительно пахнут…
Бог и дьявол, действительно, поделили своё влияние на людей… От рождения до телесной зрелости преимуществует Бог… Над средним – самым деятельным – возрастом шефствует дьявол… От увядания телесного до смерти – снова Бог преобладает…
«Кровавые» – менструальные – дни, как холодный ветер, врывающийся в её жизнь… Нечто чужое и чуждое… Нежеланное… Не нужное…
Короче, смрадное дыхание дьявола…
Слабость Божья или сила в том, что отдал дьяволу самый деятельный возраст?
Можно подумать, что слабость… Если уж отдал… Не удержал сам…
Но можно также подумать, что сила… Что Бог, действительно, любит человека, верит в него, на него надеется… Что Бог знает: у человека есть возможности, у него их достаточно для борьбы с лукавым… И зрелый возраст – это шанс, даваемый каждому… Шанс победить Сатану в себе…
Что ж, Ленка схватится, конечно, с Нечистым!.. Не к этому ли подготавливала её мать?.. Но как неприятно ощущать, осознавать в себе самой что-то тёмное!..
Может быть, она – и не борец вовсе?.. Может быть, она – только поле для борьбы ?.. Арена, на которой сражаются другие, неизмеримо более могучие, чем она, поединщики?..
Такие мысли, такие сомнения хоть разик-другой да промелькивают в эти её «неудобные» дни…
У неё, конечно, есть «обряд очищения»… Самый нужный из тех обрядов, которым её научила мать…
Ленка подозревает, что, кабы не «обряд очищения», всё было бы гораздо хуже, чем теперь. И между рук у неё торчали бы два коровьих вымени, а не два маленьких бутончика… И между ног была бы «взрослая поросль», а не безволосая покатость…
Сегодня утром, едва проснулась, едва почувствовала всё тело своё, как вдруг просочилась в голову странная мысль.
Может быть, не мир и не Сатана, как часть мира, управляют её телом, – подумала Ленка. Может быть, всё как раз наоборот?.. Может быть, её тело – одно из главных начал, движущих миром?.. И Сатаной, кстати… И, познав своё тело, она познаёт Великую Власть?..
Может быть, мать её за этим в мир и отправила?.. Блуждая по долинам и по взгорьям, по городам и весям, познавая и растрачивая свою телесную власть, она, – Ленка новая, Ленка взрослая, – в конце концов, насытится этой властью, до донышка её разглядит и поймёт…
Вот тогда, наверно, и настанет время возвращаться к маме. Возвращаться, чтобы от неё перенимать иную – более высокую Власть…
Такого понимания себя и своих скитаний ещё не бывало в её голове. Может быть, оно пришло потому, что сегодня, в утренней полудрёме, Ленка впервые ощутила, как сладостны тяжесть и теплота в низу живота… Как многое они могут ей сказать о ней самой…
Кстати, не могло ли так быть, что телесной властью – сексуальной властью, выражаясь по-современному, – раньше ведало Древнее Божество?.. Или правильнее сказать: и телесной властью, и сексуальной?.. Ведь они совпадают не всегда. Сексуальная власть всегда телесна. Телесная же власть не всегда сексуальна: как, например, власть господина – над рабом, командира – над солдатом, тренера – над спортсменом…
Может быть, Древнее Божество потому поименовано в среднем роде, что не имело половой принадлежности?..
А потом… Потом явился Безжалостный Бог, напал на Древнее Божество и разорвал его на части – мужскую и женскую. Но этим Безжалостный Бог не удоволился. Он растоптал мужскую и женскую части. Превратил их в пыль. Развеял пыль по всей Вселенной. По той Вселенной, которую мы не знаем, поскольку она не наша, не людская… А уж из пыли образовалась наша Вселенная – людская, человечья…
Или всё было не так?.. Не хочется Ленке думать, что Древнее Божество было разорвано на части… Лучше, пожалуй, допустить вот что… Безжалостный Бог, действительно, напал… Но результат его налёта был не столь сокрушительным. Безжалостный Бог не уничтожил Древнее Божество, не разорвал его на части, а лишь слегка повредил его. Так сказать, снял с него «стружку». Этой «стружкой» были Мужественность и Женственность, которые с той поры стали самостоятельными космическими силами…
Но Древнее Божество – вот что значат опыт и мудрость – сумело свой поражение (полное или частичное) обратить себе на пользу. Оно связало Сексуальные Начала с Безжалостным Богом. Превратило их в путы, накинутые на Безжалостного Бога (ББ).
Таким образом, ББ – в результате своего же нападения – перестал быть свободным. Сексуальные Начала стали той сетью, с помощью которой он был выловлен из Беспредельности. Не разорвав, не уничтожив их, не умолив Древнее Божество принять их в себя обратно, ББ не может покинуть нашу – человечью – Вселенную… Местное его – «внутривселенское» – имя: Дьявол, Сатана, Девол и все прочие синонимы, придуманные людьми…
Просто разорвать путы Сексуальных Начал дьявол не может. Если бы мог, давно бы разорвал и удалился восвояси…
Умолить Древнее Божество принять свою «стружку» обратно в себя он тоже не может. Не может хотя бы потому, что мешает сатанинская гордость…
Остаётся одно: уничтожить эти путы…
Напрямую их уничтожить ББ не может, поскольку для нашей Вселенной он чужой, он чужеродный (из антиматерии, что ли?).
Далее.. Сексуальные Начала проявляются только там, где есть плотская жизнь. Земля же – средоточие плотской жизни. Следовательно, главное внимание дьявола неизбежно должно быть приковано к Земле…
Дьявол может «смущать» людей. Может воплощаться в них… Сверхзадача дьявола: руками людей, руками человечества уничтожить жизнь на Земле, уничтожить само же человечество…
Мы, служители Древнего Божества, – так уж получается, – частично должны помогать дьяволу. Наше служение Древнему Божеству, наши попытки его вызывания – это, по сути, то, от чего отказался дьявол в своей гордыне. Мы умоляем Древнее Божество снова стать единым. Принять в себя то, что «отколупнул» ББ… Принять в себя и не губить при этом человечество. Не губить людей…
То есть, мы умоляем Древнее Божество остаться видоизменённым: таким, каково оно нынче; а не таким, каково оно было до вмешательства ББ…
Мы найдём своего Двадцать Первого Служителя… Мы вызовем Древнее Божество – в нынешнем его состоянии… Оно подскажет нам, что нужно сделать, чтобы помочь ББ освободиться от космических пут. Освободиться и убраться вон…
И мы поможем… Двадцать Один Служитель – это большая сила. Так говорила мама…
Ленка отвлеклась от своих размышлений, потому что наступало время действовать. Случай был единственный и неповторимый…
На развилке дорог стояла милицейская машина с мигалкой на крыше. Два мента с автоматами на груди паслись возле неё. Один из них уже махнул рукой, – лениво, но властно, – тормозя Ленкиных «попутчиков».
Шалый, сидящий за рулём, взглянул на Клеща. Спросил безмолвно: остановимся?.. Клещ так же безмолвно ответил: кивнул головой…
Шалый погасил скорость. Поворотом ключа усыпил мотор. Нажал кнопку, и стекло с его стороны, тихо жужжа, сплавилось вниз.
Один из «гиббон дэдэшников» (так Шалый величал сотрудников ГИБДД) вразвалочку приблизился. Был он упитанный и краснолицый. («Жирный и мордатый», – в интерпретации Шалого). Автомат не его двуглавой груди казался зажигалкой, сувенирной игрушкой, подвешенной для понта…
– Ваши документики!.. – не соизволив представиться, процедил «гиббон»…
Шалый, с пристальным прищуром глядя на него, протянул права. Если бы «гиббон» умел читать мысли, он бы поёжился, он бы поскорей отвязался от проезжающих…
Шалый думал о том, как было бы хорошо впиться зубами в толстую шею… Впиться и вырвать хороший кусок… Вырвать кусок и прожевать его тщательно… Прожевать и медленно проглотить… Проглотить и слушать, как он движется в нутро… Движется, источая энергию и порождая тепло…
Клювастик-восьминожка всецело одобрял идею Шалого: подрагивал, предвкушая…
Мамочка же пребывала в сомнении… Шалому была неясна причина её колебаний. Если пришла в голову интересная мысль, свеженькая идея, то почему бы не попробовать…
Некоторое время спустя мамочка сама всё разъяснила.
– Мальчик вкуснее!.. – шепнула она, как бы решаясь на откровенность, как бы немножко стыдясь…
Шалый сразу понял: мамочка права. Как он мог позабыть, что в лесу остался мальчик… Бедный малыш, брошенный без присмотра!.. Его же можно съесть!.. Он же такой нежный!.. Только вот сырым или вареным?..
А потом… Потом ещё лучше… Настигнуть остальных из его компании… И «поснидати»… Одного за другим… Одного за другим…
Это было так оригинально, так необычно, так соблазнительно… Шалый почувствовал острейшее нетерпение…
Клювастик и мамочка тоже его торопили… Всё прочее – пахан Феофан и генерал Зверьков, Клещ, Чифирь и поиски денег – как бы отодвинулось вдаль, как бы дымкой подёрнулось…
– Можете следовать! – сказал «гиббон», возвращая Шалому права…
И тут Ленка завизжала… Девчоночий визг – привилегия природы, помогающая на миг-другой ошеломить насильника, сбить с толку (а затем можно вырваться и дать дёру)…
Ленка исполнила этот визг мастерски и словесно его дополнила:
– Спасите!.. Меня похищают!.. – закричала во всё горло, адресуясь к «дорожникам»…
Эффект её выходка имела «всеобщий». Шалый и Клещ вздрогнули от её визга и от её воплей. «Гиббон-дэдэшник» отскочил от машины, мгновенно перехватив автомат и направив его так, чтобы он смотрел в лоб шофёру…
– Не двигаться! – закричал «гиббон», включаясь в начатый ор. – Пусть девочка выйдет!..
– Послушайте! – сказал Клещ спокойно. – Я – капитан угрозыска! Могу предъявить документы! Девчонка – бомжиха и проститутка!..
– Сам ты проститутка, падла перемётная! – возмутилась Ленка. – У тебя твой болт поганый больше никогда не встанет! Я тебе точно говорю!..
– Девочка, выходи!.. – скомандовал ГИБДД-шник.
– Вот сука! – выругался Шалый, оборачиваясь назад…
В ответ на его движение второй мент открыл огонь. Он стоял неподалёку, чуть расставив ноги и чуть согнув их в коленях. Этакий Рэмбо-супервоин!.. У них, видно, было «разделение труда»: первый берёт на прицел людей, второй – колёса…
Короткая очередь… ещё одна…
В наступившей тишине слышно было, как выходит из пулевых отверстий воздух… Машина мягко осела на передок…
– Вы что, ошизели? – закричал Шалый. – Я хотел разблокировать заднюю дверь!
– Действуй! – приказал первый мент, поводя стволом. Шалый выпустил Ленку.
– Ещё встретимся! – прошипел ей в затылок.
– Пошёл ты! – огрызнулась Ленка.
– Встань за моей спиной! – приказал ей ГИБДД-шник.
– Ну, встала! – строптиво сообщила Ленка. Она была похожа на рассерженную кошку.
– А теперь выходи ты, «капитан»! – приказал мент.
Клещ подчёркнуто неторопливо завозился в машине. Медленно открыл дверцу… Высунул одну ногу… Опёрся… Извлёк себя «остального»… Поставил другую ногу… Выпрямился во весь рост…
– Достаю документ! – предупредил подчеркнуто спокойно.
Медленно засунул руку во внутренний карман своей куртчонки…Медленно вытащил красную книжечку… Поднял обе руки вверх... Замер…
– Петро! – скомандовал первый мент.
Его напарник (видимо его звали Петькой) опасливо приблизился.
В одной рук держал автомат. Второй рукой взял удостоверение из руки Клеща… Отступил на три шага… Развернул красную книжечку…Вчитался…
– Всё в порядке!.. – сообщил по-мальчишески звонко, – он действительно капитан угрозыска! Клещёв Илья Ильич!..
– Не торопись, Петро!.. – досадливо поморщился первый мент. – Иди в машину! Проверь по рации!..
– Что проверить? – не понял второй мент.
– Есть ли в угрозыске такой!.. – по-отечески мягко разъяснил первый.
– Понял! – сказал «Петро» и нырнул в милицейскую «волгу»…
– Хорошо работаешь!.. – сказал Клещ одобрительно.
Первый мент хмыкнул в ответ. Чуть погодя он вдруг сказал:
– Ручонки-то опусти уж!..
– Ну, спасибо!.. – засмеялся Клещ и поболтал расслабленно висящими кистями.
В это время Ленка отшагнула от ментовской спины.
Раз… И ещё раз… И ещё…
Она услышала опасность… Большую опасность, которая приблизилась к ней вплотную…
Мамочка, это ты мне помогаешь! – то ли подумала, то ли прошептала Ленка.
Затем до неё дошло …
Она услышала опасность…
Услышала …
Значит закончилась эта жуткая менструальная глухота… Значит, мутный вал сексуальности накатил и схлынул… Значит, она снова чиста… Снова воспринимает мир целиком …
Ленка первым делом настроилась на Генюшку…
Генюшки не было!..
Холод был в том месте, где должен быть весёлый и тёплый малыш…
Ленка закусила губу, чтобы не вскрикнуть…
И метнулась прочь от людей, от злых взрослых…
Бесшумной птицей понеслась над землей, над травой, над растущими в полях злаками…
Ей только и оставалось – бежать в поля. Потому что кругом – куда ни глянь – только поля и были…
Первый мент, конечно, не увидел, как она из-за его спины бесшумно помчалась прочь…
Второй мент не увидел тоже, поскольку был внутри «волги»…
Зато Клещ увидел прекрасно.
– Девка-то убегает, командир!.. – сказал Клещ и ткнул пальцем в Ленкину сторону.
– Ха! – сказал милиционер нервно, – Так я и оглянулся! Как же!
– Да не боись ты меня! – сказал Клещ. – Ты её боись!
– Ха! – снова сказал милиционер…
Тут из «волги» выглянул его напарник.
– Всё правильно! – выкрикнул зычно. – Капитан Клещёв! Из угрозыска!
– Ну вот! – улыбнулся Клещ. - А ты, дурочка, боялась!
– Да пошёл ты! – уже по-свойски, уже по-доброму откликнулся «дорожник».
– Я бы пошёл, да надо бежать! За этой гадючкой! – Клещ снова указал рукой.
Мент оглянулся. Увидел Ленку. Заорал:
– Стой!.. Стрелять буду!..
– Ты не ори! – посоветовал Клещ. – Ты в самом деле вдарь ей по ногам!
– Нет! – отказался мент. – Она же девчонка! Ребёнок!..
– Она воровка! Преступница! – жёстко произнёс Клещ.
– Всё равно ребёнок!- стоял на своём мент. – Нельзя в детей стрелять!..
– Чёрт с тобой! – сказал Клещ. – Из своего достану!..
Он вытянул из-под левой подмышки табельный ПМ. Снял с предохранителя. Стал целиться, поводя стволом в такт лёгким движениям быстро удаляющейся Ленки. Поймав момент, когда она мчалась по прямой, не виляя, – нажал на курок. Дыхание перед выстрелом задержал – для пущей точности. В попадании был уверен…
Но проклятый мент-дорожник не дал ему Ленку подстрелить. Подбил руку Клеща в момент выстрела снизу вверх…
– Ты что?.. – мгновенно налился бешенством Клещ.
– Ничего!.. – сказал мент хмуро. – Ты лучше догони её!.. Да ремнём отстегай!..
– Ишь, папочка хренов! – прошипел Клещ. – Догонишь её! Как же!..
– Тогда в другом месте поймай! – сказал мент. – На то и сыскарь!..
– Ладно! – сказал Клещ, пряча пистолет. – С ней я разберусь! А на тебя такую «телегу» накатаю! Жди!..
– Ничаво! – сказал мент насмешливо. – Мы пскобские! Мы пробьёмся!..
– Слышь, а где она? – сказал второй мент, подходя.
– Кто? – спросил первый мент.
– Да она! Девчонка! – сказал «Петро».
– Разуй глаза! – посоветовал первый мент. Но высказаться до конца ему не дали. Перебив его, Клещ изумлённо воскликнул:
– Да где же она, падла! Ослеп я, что ли!..
После выстрела из пистолета Ленка … пропала. Взяла да исчезла. Растворилась в воздухе. Прозрачной стала…
Во все стороны от перекрёстка, на котором «гиббоны дэдэшники» устроили свой пост, – поля, на которых и зайчонок не спрячется…
Впереди слева поле невысокого – взрослому ниже колена – овса… Впереди справа – поле капусты…
Позади слева – ржаное поле… Позади справа – свекольное…
Ленка помчалась через овсы. Но это же Ленка, а не мышка-норушка. Не могла Ленка – девчонка видная, сильная, объёмистая, – нигде здесь спрятаться…
Тем не менее, – не видать её и не слыхать…
– Ни хрена себе! Была ли девочка?.. – сказал первый мент насмешливо.
Клещ отозвался грубее. Матерился без перерыва целую минуту…
Глава 21.
Гришка шел по пыльным душным улицам и думал о том, что летом город похож на свалку, город просто невыносим. Вспоминались тенистые аллеи, ведущие к учебным корпусам Школы. Вспоминались водоёмы в коридорах: журчащий среди разноцветных камушков ручеёк; небольшое озерцо, подсвеченное снизу…
Гришку толкали, обдавали запахами пота, алкоголя, духов, дезодорантов. Прохожие жевали мороженое и, не оглядываясь, не сомневаясь в своём праве сорить, бросали обёртки себе под ноги. Кроме того, под ногами было полно прозрачных полиэтиленовых пакетов в различных стадиях разорванности и пакетов непрозрачных – белых, желтых, синих, – c отштампованными на них рисунками и надписями…
А уж про такую мелочь, как спички и окурки, обрывки рекламных газет и чьих-то предвыборных портретов, что и говорить…
– Вот стадо! – косясь по сторонам, с острой неприязнью подумал Гришка. Так легко было представить звериные морды вместо хмурых, надменных, усталых, злых, разочарованных лиц…
Все они суетились, торопились. И вся их торопливость была направлена к могиле… Потому что иного пути у них быть не могло…
Гришка себя с «ними», со стадом не сливал. Гришка был наособицу. Был с тем меньшинством, которое не хотело плыть по течению, – пыталось что-то изменять, переиначивать…
Гришке хотелось вернуться в Школу. Он повзрослел, пока бегал. Осознал, что побег был глупостью. Ребячеством…
Ситуацию надо было избыть до конца, до самого донышка… Надо было дождаться, пока скажут в глаза: Уходи! Убирайся! Ты нам не нужен!..
Раньше Гришка был уверен, что поступил гордо, не став дожидаться этих прямых слов… Теперь – сомневался… Теперь ему казалось, что поступил он не гордо, а суетно. .То есть, был таким же, как те – в стаде…
Гришка стыдился своей поспешности…
Но как вернуться? Как сделать, чтобы снова взяли, снова приняли, не высмеяв, не унизив?.. Кому он теперь нужен: самовольщик, отказник, нарушитель всех священных устоев!..
Хотя с другой стороны, не такой уж он не нужный… Ленке он ведь нужен… И тем ребятам, которые с ней… И даже Степану Игнатьевичу старому, который тоже с ними…
А что если…
Гришку залихорадило…
Потому что Гришку осенило…
Что если самому создать Школу? Школу – по образцу той, потерянной!.. И самому стать Директором, а?.. Строгим, справедливым, сильным…
А в курсантах кто?.. Кого и откуда набирать?..
Господи! Да вот же они, курсанты! Та же Ленка!.. (Пусть она будет заместителем Директора)… Те же пацаны!.. Тот же Степан Игнатьевич, наконец!..
Гришка возвеселился: расправил плечи, выпятил грудь…
Ай да Гришка!.. Ай да сукин сын!.. Ишь чего удумал!..
И вдруг…
И вдруг его словно кто в голову толкнул…
Да не снаружи, а изнутри головы…
Желтый червячок там появился…
Словно кусочек солнечного луча откололся и упал в Гришкин «котелок»…
Гришка знал, что это такое…
Но не мог в это поверить…
Потому что «червячок» был началом телепатического контакта…
И его озарение насчёт собственной Школы… Оно тоже было не само по себе… Тоже было предвестием…
Перед Контактом – ещё там, в старых классах – в голову часто приходили неожиданные мысли…
Вот «червячок» развернулся… Теперь видно, что это был листок жёлтой бумаги, скатанный в рулончик…
Как же так?.. Ведь Школа должна была порвать с ним всякие контакты после побега!..
Вот листок «вспыхнул»… Стал как бы экраном… В нём ощутилась глубина…
Гришка пошатнулся в это мгновение… Ощутил тошноту…
Чтобы не упасть, не быть затоптанным, отошёл к стене, вдоль которой тянулся настоящий мусорный вал…
Прислонился к ней спиной… Закрыл глаза…
В жёлтом экране появился… нет, появилась… Ленка?..
Как же так?.. Этого быть не может!.. Этого не может быть!.. Ведь Ленка не обучалась в Школе!.. Над Ленкой не трудились психохирурги… Ведь только психохирургия – с помощью своих секретных методик – может подготовить юного человека (юного! и чем младше, тем лучше!) к телепатическому общению…
Гришка вспомнил себя с перевязанной головой – после первой психооперации… Он почему-то очень нравился себе вот таким, замотанным бинтами… Даже в туалет бегал чаще, чем надо. Чтобы в зеркало лишний раз посмотреться…
Ленка в жёлтом экране зашевелила губами… Но слышно её не было…
А, подруга!.. Значит, не всё ты можешь!.. Значит, кое в чём я тебя, всё-таки, превосхожу!.. Как, впрочем, и положено курсанту Школы!.. Ну, пускай даже бывшему!..
Кое-чему я тебя, значит, научить смогу!.. Ты будешь, пожалуй, моей самой талантливой ученицей!.. Нет, самым талантливым курсантом!.. В той новой Школе… В той самостоятельной Школе, которую я организую!..
А то, понимаешь ли, нас там усиленно развивали… Успешно повышали наши «ай-кью»… Можно сказать, повышали почти до небес…
И вдруг на вшивых улицах вшивого города первые встречные ребятишки ни в чём не уступают мне… За исключением, разве что, боевых навыков…
Откуда они взялись, такие умненькие?.. Почему вместе собрались?.. Может быть, правду говорят о том, что существуют некие парапсихологические механизмы, которые то ли постоянно регулируют людскую жизнь, то ли вмешиваются в неё изредка, – когда наступает в них особая нужда…
Задумал, например, хороший человек новое сложное дело, требующее больших усилий. И тут же, как по волшебству, ему начинают встречаться, – казалось бы, случайно, – нужные люди, которых он раньше не знал… Здесь ключевое слово – хороший. То есть, честный, чистый помыслами… В отношении подлеца такие сверхмеханизмы не срабатывают. Видимо, потому, что подлецы обычно настолько деятельны, что им своей «энергии подлости» и так хватает…
К нему, Гришке, это рассуждение вполне подходит. Он задумал сложное, интересное дело. Он хороший человек. Вот и встретились ему – как по заказу – тоже умненькие и тоже хорошие ребятишки…
Ленка перестала шевелить губами в жёлтом экране. Здесь два толкования. Или она сказала всё, что хотела, и не догадалась, что её слова не проходят… Или она поняла, что её не слышно, и сейчас изменит передачу информации…
Экранчик мигнул и погас… Выходит первое толкование… Не догадалась, дурёха, что звука нет… Зря только шлёпала губами…
Гришка выпрямился, отлепился от стены, сплюнул в мусорное месиво то обильное и вязкое, что скопилось во рту…
И тут его снова настигла тошнота… Он отрыгнул тёплый воздух из пустого желудка… Снова прислонился к стене… Закрыл глаза…Ну, что там ещё за возня такая неумелая!..
Жёлтый червячок в этот раз просверкнул мгновенно. И вот уже развернулся в знакомый экранчик…
И там, на экранчике, уже не Ленка… Там картинка целая… Картинка тоже знакомая…
Длинный ров, поросший травой и кустами… С одного края рва – пыльная дорога… На другом краю – недалёкий лес…
И вот она – толстая цементная труба… Убежище Петьки… Мудрено не узнать, если картинка так ярка…
Значит, всё-таки второе толкование… Ленка догадалась, что её не слышат…
Тогда зачем картинка?.. Ленка сообщает, что она вот там?.. Или просит туда прибыть?..
В любом случае нужно мчаться… И уже там, на месте, выяснить всё окончательно…
Гришка подождал немного… Картинка не менялась… Никаких добавлений не было…
Тогда он послал сигнал прерывания контакта… В общем-то, это было необязательно… Но Гришке захотелось созорничать… Ведь Ленка, где бы она ни была, тоже ощутит тошноту в этот момент… Хоть ты и гениальная самоучка, девонька, а вот на-ка тебе небольшую бяку…
Гришка отлепился от стены окончательно… Пошёл вдоль улицы, вглядываясь в припаркованные автомобили…
Вот говорят, бедно живут россияне… Ни хрена себе!.. Автомобилей в городе, – что муравьев в муравейнике… Вся улица тесно ими обставлена и с той, и с этой стороны…
Ну, та сторона сейчас Гришку не интересовала… А вот на этой надо что-нибудь простое и надёжное… Такое, что не будет бросаться в глаза…
Например, такая «копейка» цвета «белая ночь»… Содержат её любовно… Хоть и старенькая, но глядится очень неплохо… На одну-две поездки – самое то…
Гришка приметил крошечный зазор между передней дверкой и верхом стекла…
Попробовал нажать…
Стекло послушно съехало вниз…
Правильно говорят, что россияне живут бедно!..
Нет у хозяина средств даже на то, чтобы стеклоподъемник новый поставить… Вот и послужит теперь его «копеечка» Гришкиным делам!..
Гришка залез рукой вовнутрь… Вмиг разблокировал дверцу… Ещё через миг и сам очутился внутри салона…
Его манипуляции никого не заинтересовали. Прохожие текли мимо, не обращая на него внимания…
Дальше всё было так же просто… Извлечь нужные провода… Соединить их в нужном порядке… И поехали, господа! Поехали!..
Ленка вылезла на волю, изгибаясь и щурясь, будто кошка. Бегая от Шалого и Клеща, она притомилась. Нечаянный сон сморил её возле трубы. Только и успела внутрь забраться, чтобы с посторонних глаз долой…
Думала, приспнула немножко. Ан, глядь, солнышко-то уже закатное. Висит, как половинка арбуза, и красным сладким соком исходит. Жаль, сок его сладкий не сюда капает, а всё куда-то мимо, за край земли…
А возле канавы, как уронила взгляд от солнышка, – увидела Гришку. Гришка сидел в автомашине, – в бледно-серой «копейке». Сидел на переднем сиденье боком, открыв дверцу и выставив ноги наружу…
– Привет! – сказал Гришка и улыбнулся. У Ленки почему-то в груди потеплело от его улыбки. Каким-то уж очень «своим» был этот мальчишка…
– Привет! – сказала Ленка и тоже улыбнулась. – Ты один?..
– Значит, не меня звала?.. – спросил Гришка.
– А ты услышал?.. – удивилась Ленка. – Разве в твоей школе учили шаманству?..
– Учили!.. – подтвердил Гришка и вспомнил свою перевязанную после операции голову. – Значит, не меня звала?..
– Серёжку звала! – призналась Ленка. – Или Генюшку!.. Серёжку я чувствую…Генюшку – нет...
– Значит, я первый услышал! – сказал Гришка.
Он выбрался из машины и спрыгнул вниз. Подошёл к Ленке и, скрестив ноги, уселся на траву перед ней.
– Слушай, но ты же – не шаман! – всё не могла поверить Ленка. – Ты же не можешь знать того, что я!..
– Не зазнавайся, подруга!.. – Гришка снова улыбнулся, и Ленку снова словно омыло изнутри каким-то особенным теплом.
– Давай проверим!.. – сказала Ленка.
– Давай!.. – согласился Гришка.
– Закрой глаза! – командовала Ленка. – Говори, если что-то видишь!..
– Вижу большой костёр!.. – заговорил Гришка напряжённым голосом. – Котел над ним… Люди идут по кругу… Их много… Их двадцать… И всё…
– Ты «свой»! – сказала Ленка радостно. – Ты «свой», Гришка!.. Ты просто молодец!..
И в этот миг она услышала мотор…
Машина дробно взрёвывала, приближаясь…
Отсюда, из трубы, мир казался дремучей чащобой. Ничего, кроме тугого переплетения кустов, не было видно впереди.
– Кто-то из них!.. – шепнул Гришка.
– Тише ты! – тоже шепотом одёрнула Ленка.
– Он же мимо пойдет! – не унимался Гришка. – Увидит нас!..
– Глаза отведу!.. – пообещала Ленка. – Не впервой!..
Мотор захлебнулся прямо над ними, как-то особенно мерзко чавкнув напоследок… Щелкнула дверца, открываясь… Затем грохнула, с остервенением влепленная в борт…
В канаву спрыгнул… Шалый.
Он был страшен… Лицо перекосилось и словно бы вытянулось – наподобие звериной морды… Волосы были встопорщены, словно кто-то невдолге старался их выдрать… Налитые кровью глаза были ещё и туманом каким-то наполнены, – глядели мутно, тяжело…
Дышал Шалый хрипло и часто, раздувая крылья носа. В углах губ – и справа, и слева – поблёскивали натёки слюны…
Гришка глянул и вжался в трубу… Даже чуть отодвинулся вглубь… Ленка же так и осталась с приподнятой головой… Она раньше Гришки сообразила: Шалый идет на автопилоте и поэтому не может их заметить…
Шалый пересёк поле зрения слева направо… Исчез… Но поскольку двигался он, не выбирая дороги, то шума, конечно, производил немало… Слушая ему вслед, можно было вообразить, что сквозь лес ломится или крупный лось, или мелкий слон…
Ленка толкнула Гришку в бок:
– Ну, что?.. Пойдем за ним?..
– А на фига?.. – резонно вопросил Гришка. – Нам это очень надо?..
– Серёжка бы со мной пошёл!.. – сказала Ленка задумчиво.
– А я что, отказался что ли?.. – удивился Гришка.
– Я Генюшку ищу! – пояснила Ленка. – А этот (она мотнула головой в сторону шума) как-то с Генюшкой связан! Я знаю!..
– Ты что, ведьма?.. – спросил Гришка уважительно.
– Нет, я – ангел! – сказала Ленка. – Только не пойму: ангел света или ангел тьмы!..
– Ты – ангел сумерек! – сказал Гришка. – Вернее, ангельша!..
Они выбрались из трубы… Огляделись…
Возле «копейки», угнанной Гришкой, стояла другая «копейка» – коричневого цвета… Тоже, видимо, угнанная… И никем иным, как Шалым…
Солнце уже цеплялось за верхушки дальних деревьев… Выгрызало себе в них лежбище…
Красно-синие – «свекольные» – тени стлались по земле… Очертания некоторых из них были так причудливы, будто и не тени это были, а хитрые существа-монстры, что затаились до времени…
Двинулись вперед… Выбрались из канавы… Углубились в лес…
Вдруг Ленка вскрикнула… Остановилась…
– Ты что? – спросил Гришка. – Занозилась?..
– Нет! – сказала Ленка озабоченно. – Что-то неладное вокруг!.. Смотри сам!..
– Где? – Гришка завертел головой во все стороны. – Ничего необычного!..
– Свой ты парень, да толку с тебя мало!.. – сказала Ленка с сожалением. – Принимай мои картинки!..
– Прислониться к чему-то надо!.. – конфузливо сказал Гришка. – Бывает, от этой телепатии голову крутит… Или тошнит…
– К березе вон прислонись! – посоветовала Ленка. – Горюшко мне с вами!.. Помощнички!..
Ей вдруг захотелось подойти и погладить Гришку по голове… Чистый шелк, небось, волосы… Но не время… Нет, не время и не место было… Не до телячьих нежностей…
Ленка снова обозрела окрестность своим «шаманским» зрением… И постаралась как можно сильнее передать то, что видела, в Гришкину глупую голову…
Гришка послушно прислонился к указанной ему березе… Очень не хотелось признавать Ленкино превосходство… Но приходилось признавать… А ведь совсем недавно – там, в городе, – он не мог поверить тому, что кто-то не из Школы может быть причастным к телепатии..
Выходит, Школа – не предел возможностей?.. Не предел совершенства?..
Эта мысль была неожиданна и неприятна…
Гришка закрыл глаза и увидел жёлтого червячка… То бишь, рулончик жёлтой бумаги… Рулончик быстро раскатался и наполнился глубиной… Стал экраном… Стал окном, за которым был виден странно преображённый мир…
Тот же лес… Только стволы деревьев – синевато-стальные, а листья – словно из алюминия…
Тончайшие пучки разноцветных жилок пронизывают и стволы, и листья… Там, где жилка заканчивается, из ствола или из листа бьёт фонтанчик света… Тысячи и тысячи этих разноцветных фонтанчиков придают лесу феерическую красоту…
Внизу, в траве, – то же самое… Жалко будет наступать…
И вдруг – словно шипение гадюки… Что-то накатило, наползло… И впрямь змеевидное… Темно-фиолетовый «шланг», составленный из мелких выпуклых пластинок… Пластинки между собой, вроде бы, ничем не соединены… Такая их свобода придает «шлангу» изумительную маневренность…
Там, где «шланг» проползает (или пролетает), остается хорошо заметный след… Этот «след» – темнота, нежизненность, отсутствие световых фонтанчиков… «Шланг» словно выпивает сияние…
– Что это?.. – шепчет Гришка, не размыкая глаз.
– Не знаю!.. – шепчет Ленка в ответ.
– Значит, и ангелам не всё известно?.. – улыбается Гришка. – Или, всё-таки, ведьмам?.. Как правильно?..
– Я чуть не вляпалась в эту гадость!.. – жалуется Ленка. – Ногу судорогой свело!..
– Видишь, слева полоса тёмная!.. – примечает Гришка. – А вон там – ещё… Их много… Этих… Как их там?..
– Не знаю!.. – снова шепчет Ленка…
– Ну, и что мы?.. Пойдём вперёд?.. – строго вопрошает Гришка.
– Если бы не Генюшка, я бы не пошла!.. – Ленка словно извиняется. – Я ведь вижу по-шамански!.. Я тебя за руку держать буду!
– Держи крепче! – советует Гришка и, не открывая глаз, протягивает вперёд правую руку.
Ленка соединяет свою ладонь с его крепкой сухой ладошкой, и неведомый прежде трепет пронизывает её… Ленке так хорошо, что она медлит, нарочно тянет время, продлевает приятность…
Гришка сам дергает рукой.
– Ну!.. – говорит, поторапливая…
Ленка ведет его по лесу и предупреждает голосом о кочках или рытвинках…
Шума, производимого Шалым, давно не слышно. Но этот шум Ленке уже не нужен.
Шалый притягивает к себе энергию Безжалостного Бога. Потоки этой энергии Ленка и видит как «шланги»…
Шалый, тихо порыкивая от возбуждения, собирал хворост. Сухих веток здесь было предостаточно.
Так удачно ему подвернулся этот холмик среди болота. Болото хоть и мелкое, да всё мокрое. Костёр на нём горел бы хуже. Или вовсе бы не горел…
Было у Шалого такое чувство, что надвигается гроза. Горло порой перехватывала судорога, и сухо-сухо там становилось. В волосах потрескивали искры. Волосы в такие моменты сами собой шевелились…
В воздухе, ароматном как свежезаваренный чай, без труда угадывались напряженные извилины–загогулины. Предчувствия, замыслы будущих молний…
Было их много, и над головой Шалого они сплетали-выстраивали какую-то сложную сеть. Шалый хоть и занят был делом, всё же прекрасно слышал тихий шелест плетения…
Заходящее солнце пыталось разрушить последними лучами то, что делалось вокруг Шалого. Но сил его полуусыплённых только на то и хватало, чтобы царапать алмазными коготками вершины деревьев. Безропотные вершины послушно кровоточили. Или, по крайней мере, делали вид, что кровоточат...
Солнце и та паутина, что плелась над Шалым, были несовместимы… А почему да отчего, Шалому некогда было подумать… Мамочка да Клювастик-восьминожка поторапливали…
Хворост надо было складывать расчётливо… Шалый так и делал… Вниз постарался определить стволики потолще… Конусом их сложил… Вигвамчиком…
Сверху наваливал ветки тонкие… Уминал их… Уплотнял, чтобы не рассыпались… Превращал конус в пирамиду… В самое великое погребальное сооружение, изобретенное людьми…
Пока трудился, солнце плюнуло на свои попытки помешать ему и укатилось вовсе… В воздухе ненадолго повисло остаточное голубоватое свечение… Видимо, его давали самые ленивые лучи: те, что не утягивались вместе с солнцем; оставались на ночлег в лесу… Впрочем, целую ночь они трудиться не собирались… Быстро уснули… Впитались в траву…
Ну, и хрен-то с ними!.. Шалый верил, что в любой темноте увидит то, что ему надо… Это пусть темнота его боится… Ведь он может славненько её поджарить…
Шалый вынул из кармана курточки-ветровки газовую зажигалку… Нажал где надо… Посмотрел на прямую струйку огня… В ней жили мерзкие жадные тени… Они метались внутри и тыкали лапами то туда, то сюда, приглашая Шалого поджечь… Всё поджечь…
– Тьфу, на вас!.. – громко сказал Шалый и поднёс огонь к своей пирамиде…
Он её хорошо сложил… Занялась как-то вся разом… Шалый даже отпрянул…
Потом, увидев, как хорошо и как быстро всё горит, заторопился… Пожалуй, он неправильно поступил… Пожалуй, сначала надо было принести продукт … Принести продукт , а уж потом поджигать…
Но он и сейчас успеет… Подумаешь, несколько метров пройти… Невелика проблема…
Шалый ринулся в болото… Его торопливые шаги в ночной тишине шлёпали гулко, раскатисто… Будто выстрелы… Или пощечины…
Вот он наклонился… Вот, рыча, как зверь, вырвал что-то из болотной грязи… Вот заторопился назад…
Гришка лежал рядом с Ленкой, уткнув лицо в траву… Трава приятно холодила. Щекотно тыкалась в закрытые глаза…
На жёлтом экранчике внутри себя он видел большой костер… Пламя его то устремлялось вверх, то порывалось вбок – следом за Шалым…
Над костром, над мечущимся пламенем повисли… «шланги»… Вот куда они двигались из каких-то других мест… Вот где им понадобилось встретиться…
Зачем? Что они тут забыли?..
Они корчатся, изгибаются… Будто приноравливаются друг к дружке… Порой почти совсем не видны, – только поблёскивают округлые бока… Порой похожи на металлические аэростаты, из которых кто-то хочет слепить приветственный лозунг…
Вот виден стал возвращающийся Шалый… Он что-то нёс на руках… Что-то прямое… Маленькое… Похожее на тонкий древесный стволик…
Рядом громко вздохнула Ленка… То ли вздохнула, то ли всхлипнула…
Гришка открыл глаза, утратив с ней телепатический контакт. Он глянул на неё «по-обычному» и поразился. Ленкины глаза были полны слёз… Лицо вмиг распухло и обвисло… Будто её кто-то укусил, – какой-нибудь змей, – и она вмиг состарилась от этого укуса…
– Ты что?.. – спросил Гришка обеспокоено.
– Он Генюшку… Генюшку несёт!.. – прошептала Ленка, и губы её не слушались, – дрожали, будто от холода…
Теперь и Гришка ясно увидел: Шалый несёт на руках трупик малыша.
Может, это и не Генюшка: грязь и кровяные коросты не дают разглядеть точно. Но Ленка уверена, и значит, так оно и есть… С женщиной лучше не спорить, – это Гришкин жизненный опыт подсказывал однозначно. У его отца, например, никогда не выходило ничего хорошего из попыток таких споров с его матерью…
Шалый подошёл к своему костру. Потоптался, словно исполняя некий танец. Держа маленькое тело на вытянутых руках, то так, то этак примерил его над пламенем. Видимо собирался положить на уголья…
И вдруг… Вдруг что-то произошло… Голова Шалого нелепо дёрнулась… Будто кто-то невидимый сильно ударил по ней…
Шалый взвыл дурным голосом… Покачнулся… Мокрая одежда на Генюшке дымилась, тлела… Но Шалому никакого дела до этого не было… Шалый зарычал… Тихо… Затем громче…
У Гришки мороз пошёл по коже от этого нечеловеческого рычания…
Шалый, видимо, и не был человеком… По крайней мере, сейчас… В данный миг…
Он прижал трупик к своему лицу… То бишь, к своей морде… И вцепился в него зубами… Стал его грызть, громко урча, захлебываясь, задыхаясь…
– Нет!.. – закричала Ленка, вскакивая с земли. – Нет!..
Шалый (красно-черные губы и влажно-черный нос) оторвался от Генюшки и поглядел на неё с неописуемым изумлением…
Гришка было дёрнулся вскочить тоже…
Но Ленка быстро и грозно шепнула:
– Лежи!..
И он остался на месте…
– Ты что?... Ты зачем?.. – прорычал Шалый, тараща полуосмысленные глаза.
– Отдай его мне!.. – громко сказала Ленка. – Он мой брат! Я хочу его похоронить!..
– Сейчас он мой!.. – хрипло возразил Шалый. – Что дашь взамен?..
– Что тебе надо? – спросила Ленка. – Сумки с деньгами? Я покажу тебе, где они!..
– Сумки я и так возьму! – возразил Шалый. – Мне нужно тело!.. Чтобы я его разорвал!.. Зубами и руками!.. Нет, зубами!.. Зубами только!..
–Давай схватимся! – сказала Ленка, и голос её дрогнул. – Если победишь, разорвешь меня!..
– И его тоже!.. – сказал Шалый, нежно глянув на Генюшкин трупик в своих лапах. – Двое лучше, чем один!..
Он положил тело малыша на землю. Не просто положил, – спрятал позади себя. Пока он отвернулся, Ленка успела шепнуть:
– Возьми Генюшку! Похорони! Запомни место!.. И молись, как я!..
Гришка, выслушав её, машинально кивнул, подтверждая, что понял и принял инструкции.
Между тем, Шалый, освободив руки, захохотал… Он хохотал, глядя на Ленку, – такую тоненькую, такую нежную. Она была легкой добычей. Она была глупой добычей, которая сама к нему пришла…
Ленка была серьезной.
– Древнее божество, помоги нам! – попросила она. И повторила ещё два раза. – Древнее Божество, помоги нам! Древнее божество, помоги нам!..
Гришка сообразил, что это и есть её молитва. Он так же, как Ленка – только беззвучно – трижды повторил призыв… Затем ещё трижды… И ещё...
Шалый, отсмеявшись, поманил Ленку правой рукой.
– Ну, иди ко мне! – промурлыкал. – Иди же! Иди!..
Ленка шагнула к нему.
Только Гришка услышал её тихий шёпот:
-Ой, мамочка!..
Только Гришка понял, что Ленка – боится…
Он знал, что не должен вскакивать…
Но ему очень хотелось…
Если бы Ленке было нужно, чтобы он был рядом, она бы сказала… Она бы сказала обязательно…
Эта мысль помогла Гришке…
Он лежал и бормотал молитву, предложенную Ленкой:
– Древнее Божество, помоги нам!..
Слова молитвы от быстрого повторения теряли смысл, делались бессвязными наборами звуков.
Но всё-таки это было хоть какое-то действие…
А вскоре и не до молитвы стало…
Так захватило Гришку то, что разворачивалось перед его глазами.
Началось всё с первых – тихих – Ленкиных шагов. Их было совсем немного – тихих…
Подойдя к Шалому, Ленка вдруг рванулась и понеслась вокруг него бегом… Будто играя… Будто издеваясь… Бежала и смеялась… Теперь настала её очередь смеяться…
Смех её был нарочито беззаботным… Беззаботность в нём была от Генюшки («серебряный колокольчик»), нарочитость от Ленки («поймай меня»!)…
Шалый и пытался поймать… Он был тоже достаточно быстрым и ловким… Но его быстрота и ловкость были заурядными. Ленка же была сверхъестественно быстра…
Она вертелась вокруг Шалого, как лисица вокруг петуха… Или кошка вокруг мышки… Или белка вокруг орешков…
Рука Шалого, брошенная в то место, где только что была Ленка, неизменно встречала пустоту… Шалый напоминал бестолкового пса, который пытался поймать свой собственный хвост… Он бросался туда и сюда… Он реагировал практически мгновенно… Посторонний наблюдатель мог бы даже сказать, что Шалый красив в этой своей подвижности…
Но главенствовала, конечно, Ленка… Чем дольше Гришка на неё смотрел, тем большее восхищение испытывал… Ай, да подружка! Она неподражаема в этой смертельной схватке, так похожей на игру!..
Не учить её он, Гришка, должен!.. Он должен у неё учиться!..
Вот они, два врага, уже кружат у подножия пригорка…
Вот уже шлёпают по болоту…
Гришка так засмотрелся, что не сразу сообразил: Ленка увела Шалого… Ленка открыла ему, Гришке, доступ к телу малыша… Надо забрать и похоронить…
Бесшумный, как тень, он метнулся к тому месту, где стоял Шалый в начале боя…
И вдруг его остановил негромкий вскрик Ленки… В её голосе, – в тихом её голосе, – были боль и испуг…
Гришка выпрямился… Обернулся… Не до маскировки сейчас было… Не до мертвого малыша…
То, что он увидел, было непонятным… Странным…
Ленка упала… Запнулась, должно быть, о какую-то кочку, незаметную в темноте…
Ленка упала и лежала лицом вниз…
Но Шалый…
Шалый на неё, на лежащую, не набросился… Он – так выходило – словно бы вообще её не видел… Бродил, как слепой, неподалёку от Ленки… Наклонялся… Трогал руками жёсткую болотную траву… Шёл дальше…
Гришка вглядывался, не понимая… Но, впрочем, поразмыслив, догадался: она Шалому глаза отводит… Она ведь сама, помнится, говорила о таком своём умении… (Первейшая бы наука для курсанта Школы!.. Обязательно перенять!..)
Ну, если отводит, пускай тогда продолжает… Он же, Гришка, всё-таки, пожалуй, выполнит её приказ…
Гришка метнулся вперед, продолжив своё прерванное движение. Он взял Генюшкино тело, от которого отвратительно пахло болотной тиной, и понёс в сторону от схватки, выискивая подходящее место…
Долго выискивать ему не пришлось… Старая, бородавчатая, почти безлиственная берёза стояла, как страж порубежья, там, где кончался сухой пригорок… С одного её бока была земля и земная мурава… С другого её бока была черная грязь да жёсткая осока…
Гришка поместил мёртвое тельце с того бока, где начиналась грязь…
– Прости, малыш!.. – прошептал.
И накидал на Генюшку чёрных липких комьев…
Укрыл…
Затем снова взлетел на пригорок…
Залёг…
И увидел, что ситуация изменилась…
Изменилась в сторону ухудшения…
Шахматисты бы могли сказать, что она стала патовой…
Шалый прекратил поиски… Прекратил метания…
Он, как заведенный, ходил по одному и тому же кругу…
Возможно, радиус этого круга равен величине Ленкиной «сдерживающей» силы…
У кого больше терпения?.. У Шалого?.. Или у Ленки?..
Кто быстрее устанет?.. Ленка?.. Или Шалый?..
Возможно, бандиту кажется, что он идёт по прямой… Продолжает поиски… Но что из этого следует?.. Как это можно использовать?..
Нет, бандиту так не казалось… Бандит сам сообщил об этом…
Он вдруг остановился… Слепо зашарил руками в воздухе – возле самой своей головы… Забормотал что-то непонятное… Причем, в его бормотании была злость, была угроза…
Поскольку бормотание и шевеление рук ни к чему не привели, он замер… Прислушался…
– Где ты, девочка? – спросил «по-добренькому».
Гришке очень захотелось пропищать в ответ: «Я здесь, серый волк»!..
Но что-то в этом единоборстве так впечатляло, внушало такое почтение… Невозможен был глупый писк…
– Отзовись! – попросил Шалый уже более суровым голосом. – Отзовись, я тебя не трону!..
Ленка, о которую он через два-три прыжка мог бы запнуться, лежала тихохонько.
Шалый подождал… Долго подождал… Терпения было ему не занимать.
Потом схватился за голову… Застонал…
– Где ты, сука?.. Где ты, гадина поганая?.. – заорал с дичайшей злобой в полный голос. – Знаю, что ты тут!.. Убью!.. Всё равно убью!..
Он повалился в болотную жижу… Стал кататься… Молотить руками и ногами… Выть и хрипеть…
Потом закашлялся. Затих.
И вдруг, будто подброшенный пружиной, вскочил.
Вскочил и заорал уж вовсе какой-то бред:
– Да помогите же! Помогите! Мамочка! Клювастик! Помогите сейчас же!
Гришка заморгал. Гришка руками глаза протёр. Гришка закрыл глаз и попытался вызвать перед ними, закрытыми, жёлтый экранчик…
Нет, никакой телепатической передачи не было…
И всё же Гришка – нерезко, расплывчато, напрягая глаза так, что они слезились и болели, – сейчас видел то, что можно увидеть лишь телепатически…
Или восприятие углубляется, или с ума схожу, – сказал он себе… И продолжал смотреть…
Он увидел, как возле Шалого (а может быть, из Шалого) возникли две полуоформленные фигуры…
Фигура женщины в деловом (пиджак и юбка-миди) костюме…
И фигура какого-то монстра со множеством длинных щупалец.
Они веером – от Шалого – двинулись в разные стороны… Вынюхивая… Желая ему помочь…
Но и Ленка тоже не осталась без помощи…
Рядом с ней (а быть может, из неё) появилась женщина в странных струящихся одеждах… Её волосы были распущены и доставали ей до пояса… В правой руке она держала бубен…
Женщина простёрла руки над лежащей Ленкой…
Гришка видел женщину со спины, и ему почему-то очень хотелось увидеть её лицо…
Схватка, похожая на игру, продолжалась… Но играли теперь призрачные фигуры, которые даже ударить – случись им сойтись – друг дружку не могли бы…
Они мерцали… Они словно бы пунктирно существовали… То они есть – то их нет…
Две пронизывали, прощупывали, прошивали каждый кусочек пространства над болотом… Одна была неподвижна…
Наблюдая, Гришка видел, чувствовал, как растёт напряжение вокруг… Как натуживаются древесные стволы, чтоб не быть вмятыми, вдвинутыми в землю… Как загустевает воздух, становясь то ли хрустальным, то ли алмазным… Как пламя костра, начинавшее угасать, вдруг обретает новую силу (откуда? от каких дровишек?) и взмётывается почти до самых древесных крон… Правда, цвет пламени становится необычным, – то гнойно-перламутровым, то коричневым… Но это уже как бы мелочи…
Потому что гораздо важнее стало вот что… Помимо непосредственных игроков и их призрачных помощников на арене появились «третьи силы»… Гришке подумалось, что, может быть, именно «третьи силы» и являются здесь изначальными врагами…
Над Шалым в воздухе возникли «шланги». Они корчились, подёргивались, переплетались. Они вдавливались друг в дружку… Они что-то пытались создать… Что-то вылепить…
Видны они были тоже нечётко, нерезко… Но сила, которая от них исходила, была страшна… Во всяком случае, Гришка её ощущал такой…
Мешали «шлангам» фиолетовые искры… Обильные струи фиолетовых искр выливались из ниоткуда на те места, в которых «шланги» пытались что-то предпринять…
Это было красиво… Это завораживало… Это походило на какую-то звёздную метель…
– Древнее Божество, помоги нам! – взмолился Гришка, вспомнив, что ведь Ленка просила его молиться…
И, словно бы по его молитве, схватка прекратилась… После его слов хлынул такой густой поток фиолетовых искр, что потопил всё… И Шалого, и Ленку, и Гришку… И прочие помогающие фигуры…
Как долго лился этот поток, сказать было невозможно…
Когда он схлынул, только двое были в наличии: Шалый и Ленка…
Шалый лежал на спине с закрытыми глазами…
Ленка лежала – как раньше – лицом вниз…
Ни тот, ни другая не двигались…
Гришка вскочил, потихоньку подкрался к Ленке. Присел возле неё…
– Вставай! – шепнул ей в ухо. – Всё кончилось!
Ленка шевельнулась, перекатилась на спину, открыла глаза.
– Ты мне нравишься, Гришка! – сказала задумчиво.
– Ты мне тоже! – сказал Гришка ворчливо.
– Где Шалый? – спросила Ленка.
Гришка молча показал рукой.
Ленка поднялась. Подошла к Шалому… Плюнула на него…
– Может, убьем его? – предложил Гришка неуверенно.
– Он заразный! – сказала Ленка. – Убьем, – зараза на нас перейдёт! Такими же станем!..
– Как же быть? – спросил Гришка.
– Пускай спит! – сказала Ленка. – Не мы его убьем, Гришка! Где Генюшка?..
Гришка привёл её к бородавчатой берёзе.
Тут они Генюшку и похоронили окончательно. В ладонях земли натаскали и укутали малыша…
Ленка прочитала над ним свои шаманские молитвы…
Пускай лежит спокойно…
