- Я должен искать правду! - сказал Василек устало. – Обязательно ее сыщу!..
Три человека на него наседали. Три родных человека убеждали, что никуда уезжать не надо.
- Будь мне помощником! - просил батюшка. - Тебе хочу передать память русиничей.
- Любеночек мой родненький! Кровиночка тепленькая! Как же без тебя-то!.. - говорила матушка. Вроде бы, говорила спокойно, а у Василька слезы наворачивались.
- Или дома делать нечего? - говорила бабуня. - Или тут все изведал?..
- Буду храбром! - твердил Василек. - Буду защитой для вас! Отомщу за деда!..
Что за неравная борьба - трое против одного. Солнышко к лесу клонится, - упасть хочет, уснуть. Притомилось тоже... Деревья словно впечатаны в густеющий воздух. Стоят, не шелохнутся... Ветерок давно уж дремлет в траве. Поднимет голову, зевнет - и снова клонится...
Дверь нараспашку, но прохлады нет. Жаркий смолисто-медвяный дух в избе. Тело сухое, как сосновый ствол. Чудится Васильку-сосне, что хотят его согнуть в лук тугой, и гудит-звенит в нем непокорная, напряженная, страстная воля...
Как избыть напряженность великую? На что ее обратить? Поможет ли тут сидение-говорение?.. Мчаться надо куда-то. Спешить, задыхаясь. Бороться с неприятелем - да так, чтобы жилы, как веревки, лопались. Рубиться насмерть...
- Прости меня, батюшка! - Василек встал, поклонился. - Не смогу быть подле тебя! Но хранителем памяти буду! В битвах ее буду хранить, в странствиях! Может, правду о ней сыщу! Целиком ее вам верну - не кусочками!..
- И ты прости, матушка!.. - поклонился тож. – Кабы не твоя любовь-забота, - не возрос бы, не поднялся! Всегда тебя чтить-любить буду! Но не пристало молодцу в силе за подол держаться!..
- И ты, бабуня, прости! - склонился перед ней. - Многому ты меня научила, да не всему! Травы целебные открыла, как их брать подсказала. Да вот белун-траву сам нашел! И другое сам найду, что вам не ведомо!..
Батюшка молчал, отвернулся... Матушка молчала - вбирала в себя Василька... Бабуня не молчала - стучала клюкой в пол да головой трясла...
- Пошел бы я, кабы вы благословили! - сказал Василек.
- Благословят! - сказала бабуня. - Но сперва со мной в лес пойдешь! И я тебе все покажу! Чтобы не корил!..
- Пойду! - пообещал Василек. И в который раз подивился: откуда звучный голос? Не может он гнездиться в сухом старушечьем теле.
Разве что из горба на спине исходит?..
- Ну, так не медли! - сказала бабуня. - До ночи успеем, обернемся!..
Василек подал ей руку, и она встала, тяжело опираясь. Выходя из избы, оглянулся Василек на матушку, - смотрела неотрывно. Подбежать бы, обнять, - бабуня висит на руке...
В этот раз дорога была чиста. Ни одного змеюна. Никто не таращился...
Бабуня плелась медленно. Василек усомнился в ее словах. Как же, обернешься тут! Совсем немного до ночи осталось. Тени длиннеют на глазах...
Но едва вошли в лес, бабуня изменилась. Будто приподнялась. Распрямилась... Руку свою отобрала... Только клюкой шелестела...
Василек и не приметил, как за ее спиной очутился. Попробовал угнаться, снова пристроиться рядом. И не смог. Бабуня перешагивала через корни, даже - перепрыгивала. А Василек - спотыкался...
Видно, так бабуне было надо, чтобы он - сзади... Василек смирился и больше не пробовал догонять. Где же она настоящая, бабуня? - думал, поспешая. - Здесь? Или в избе?..
- Пришли, Василек! - сказала бабуня. - Тайны тебе приоткрою. А ты крепись. Не просто их воспринять...
Горб ее пригладился, голова перестала трястись. Низкое солнце красно посверкивало в глазах.
Они стояли на краю уступа, в молодом сосняке. Голенастые деревья здесь как бы спрыгивали на склон и катились вниз. Кудрявый шумный народ с прямыми гордыми спинами.
Ветра не было, и сосновые вершинки не качались. Но Василек слышал, как они весело перекликаются, как озорно подначивают друг друга.
Некоторым не повезло, - поскользнулись, пошатнулись и еле удерживались, чтоб не упасть. Но таких было мало...
Ветра не было, под уклоном спало озеро, густо поросшее камышами. Там плавали утки, шарили в воде клювами.
Вокруг озера зеленел поясок травы - светлая полоска, которая отсюда, сверху, радовала глаз. К ней подступали густые заросли иглун-дерева. Стволы наклонялись над зеленым поясом, тянули к озеру ветви.
Сосняк, сбегая по склону, терялся в зарослях. Курчавые вершинки вливались в дремотный покой мясистой листвы и, притихнув, исчезали.
- Ты готов? - спросила бабуня.
Голос ее был будничный, озабоченный. Будто спешила исполнить, что надо, и удалиться.
- Давно готов! - сказал Василек. - Но я не понимаю...
- Сейчас!.. - перебила бабуня. - Сейчас ты увидишь не так, как привык. Увидишь, как есть на самом деле...
Она пробормотала что-то, быстро и неразборчиво. Бросилась к Васильку. Присела, съежилась, уткнулась в него. Обняла его за ноги. Больно и крепко обвила...
Василек покачнулся, хотел рассердиться. И вдруг закричал. Стало понятно, зачем бабуня у него в ногах, зачем держит его...
Мир изменился. Нет, изменялся. Превращался во что-то грозное. Оживал и надвигался. Будто сдергивали с него пелену за пеленой...
В деревьях появилось напряжение живых тел, которые силком держали в неподвижности. Столько мольбы, желания свободы, призыва о помощи в скованных телах! Такая в них мука! Такой болью она отозвалась! Таким страшным предчувствием!..
Может, не только они? Может, и ты корчишься, извиваешься, спеленутый постылой формой? Поглядеть со стороны, - может, и не отличишь тебя от них?..
Меньше мига это длилось. Боль полоснула и прошла. Картина мира изменилась вглубь.
Полупрозрачные тяжи обозначились в деревьях. Длинные, плотно прижатые друг к дружке, веревки.
Они выметывались из земли, - земля тоже состояла из них, - входили-вплетались в стволы, вытягивались из ветвей, вливались в ту мешанину "веревок", из которой состоял воздух.
Василек поглядел вниз, на озеро. Оно тоже распалось - на множество голубых змей, аккуратно наваленных - насыпанных в глубокую чашу.
Там, где кончалась голубизна, "змеи" превращались в полуневидимые воздушные тяжи.
Воздух был пронизан прямостоячими тяжами, толстыми, малоподвижными, - и другими, тонкими, сильно извитыми, которые все время вздрагивали, дергались.
Самая густая мешанина-перепутаница была в зарослях иглун-дерева. Вороха головоломных завитушек.
Иглун-дерево было самым настырным. Везде обнаруживались его коричневатые "усы" - на озере, на камышах, на траве, на соснах.
Соснам не вырасти здесь, не поднять гордые головы над бестолковой листвяной толчеей. Вон как они густо захватаны "усами"! Задушены - и не ведают. Медлительна древесная жизнь...
Мир снова изменился. "Веревки", "змеи", "усы" мелькнули и пропали. Будто ветром унесло...
На их месте проступили, обозначились тонкие-претонкие нити. Или волоски. Все было сплетено из них.
Исчезли даль, высота, простор. Василек вплелся в тесный нитяной клубок, стал его частью. Нити выходили из глаз, из тела, из пальцев, - отовсюду. Выходили? Или входили в него?..
Где он? Есть ли он, привычный самому себе Василек? Отдельный человек, в котором то бушует, то замирает сила, - где он?..
Полупрозрачен... Почти исчез... Превратился в пугало из волосков-ниток... В маленький, невообразимо спутанный клубок внутри клубка большого...
Что с ним сделала бабуня? Зачем она так сделала? Зачем показала этот жуткий мир, в котором жить невозможно?..
Как хорошо, что она обвилась вокруг ног! Что держит! Не то Василька бы не стало... Не может свертыш ниток-волосков желать правды и рваться в бой. Василек может, а свертыш - нет!
Какие-то искорки ползают по ниткам. Вспыхнет искорка и сразу погаснет. От нее, по соседству, загорится другая, - погаснет. От другой - третья... Будто каждая нитка состоит из искорок, что вспыхивают поочередно...
Безумная неразбериха... Возможно ли двинуться куда-то? Возможно ли движение в этой паутине?..
Василек захотел наклониться, ощутить бабуню, положить ей руки на спину.
Только захотел, только начал сгибаться, - искорки так и брызнули по ниткам впереди него.
К удивлению и радости, двигаться было легко. Только изменялась кривизна ниток-волосков: одни провисали, другие подтягивались...
Неприятно было, что похож на паука. Не на того, обычного, что плетет паутину. На диковинного паука-урода, что паутиной рожден и остается ее частью...
Первая радость - легко двигаться! - сменилась жалостью к себе - подвешен! Привязан! Не свободен!..
Коснулся струн бабуниной спины, и бабуня - вот она! - горбатая, родная, вся в морщинах. Поднялась - и Василька подняла. И мир кругом был знакомый: сосенки, склон, озеро, заросли... Низкое солнце красновато отсверкивало в старых глазах...
- Увидел, как на самом деле? Хочешь так видеть всегда?..
- Увидел!.. Не хочу!..
- Наш мир - не только наш. В нем другие - как яйцо в яйце. Покажу тебе сейчас мир духов. Хочешь?..
Василек вздохнул да кивнул. Взялся правду искать - ищи. Бабуня пробормотала что-то - невнятно и быстро. Василек увидел новый мир. Он появился сразу. Бледный, расплывчатый, потаенный. Лунный мир, которому не вовремя и неуютно являться при заходящем солнце...
Ошеломленно и стыдливо изгибались духи сосен. Им посочувствуешь... Сладко ли - вдруг да по чужой воле оказаться без родной древесной одежки...
Духи травы застыли в прерванной стремительной пляске. Они больше других походили на людей - маленькие стройные воины в зеленых доспехах и острых зеленых шапочках. Одни подняли руки над головой, другие - присели, третьи изображали бой на мечах...
Дух озера был недоволен. Медленно вращался в своей чаше, - длинный, лохматый. Шелестел непрерывно, а может, шептал что-то. Наливался изнутри тусклым сиреневым светом и снова темнел. Кружил на себе духов уток...
Непонятнее других были духи иглун-деревьев. Так же, как духи сосен, они повторяли очертания своих стволов. Но не кончались внутри стволов - за их пределами продолжались длинными студенистыми выползками. Похоже было что духи иглун-деревьев рождали червяков и набрасывали на все, что кругом...
- На уток смотри! - подсказал голос бабуни сбоку.
Духи уток, - бледные подобия птиц, - переваливаясь, двигались к зарослям. Несколько мягких игл потянулись к ним и вошли в них. Василек знал это свойство иглун-дерева - укалывать незаметно и не больно. Так, что и внимания не обратишь...
К иглам, что вошли в уток, потянулись ближайшие "червяки". Потянулись... Оторвались от веток... Навились-намотались на иглы... Прорвались-просочились внутрь уток...
И... ничего не случилось. Померцав желтым, почти невидимым светом, "червяки" пропали.
- Видел? - сказал голос бабуни сбоку. - Не верь иглун-дереву!..
Мир духов исчез после ее слов. Нахлынули твердость и разноцветность, - духи спрятались в привычные формы. Налетели знакомые запахи...
- Духи мечтают о великом бесформии, - сказала бабуня. – Чтобы постоянно изменяться. И не ведают, что такой мир есть уже – для оборотней...
Бабуня пробормотала что-то невнятно и быстро. И Василек увидел новый мир. Мир вечной изменчивости... Мир текучих форм...
Взгляду не за что было зацепиться, не на чем задержаться. От земли выметывались деревья, распускали пышную крону, покрывались цветами. И тут же оседали бесформенным комом, который разбивался на бесчисленные травинки, которые становились птичьими перьями, и от хлопанья крыльев, от криков темно становилось, и в ушах звенело...
Птицы оседали дождем листьев, из листьев лепилось тело змея. Змей жадно пожирал свой хвост и делался озером. Озеро выплескивалось в небо и там оставалось. Небо сворачивалось в бересту. Береста делалась волчьей шкурой...
Нет, невозможно!.. Василек закрыл глаза. Хватит, остановитесь, оборотни!.. И все-таки там, за стенами сомкнутых век, что-то двигалось, что-то невыносимо быстро изменялось...
- Хватит! - закричал Василек, - взмолился перед бабуней.
- Глянь-ка! - сказала та деловито.
Василек осторожно глянул и увидел мир остановленным.
- Теперь покажу тебе царство зверей! - сказала бабуня.
Она пробормотала что-то невнятно и быстро. И новый мир предстал перед Васильком...
Лес распахнулся, и отсюда, сверху, Василек видел далеко-далеко, - сколько око вмещало. Неисчислимые стада бродили по земле, ведомые вожаками. Стада ветвисторогих оленей, крутолобых туров, гневливых вепрей... Волки прорыскивали между ними, - быстрые как стрелы; незаметные, как тени... Мягкие зайцы паслись на опушках, глодали кору... Медведи, важные, как башни Детинца, бродили в самой глухомани...
Нет, не только в глухомани. Один из них, - самый огромный, - пробирался сквозь заросли иглун-дерева, оставляя за собой просеку. Быстрота его передвижения завораживала. Куда мчится? Кого хочет смести?.. Вот взбирается по склону мимо сосенок молодых. Вот встает на задние лапы - перед ним, Васильком...
Василек растерянно оглянулся. Бабуни рядом не было. Куда она пропала не вовремя?.. Не с кем посоветоваться!..
- Как ты сюда попал? Зачем? - проревел медведь. - Отвечай! Я страж этого царства!..
- Бабуня привела! - сказал Василек. - Посмотреть!..
- Я тебя не пущу! - Медведь надвинулся, облапил, дохнул из пасти гнилью и жаром.
Василек напрягся, что было сил. Сразу понял - долго не устоять. Косточки трещали, голова кружилась, шея лопнет вот-вот.
Обхватил Василек медведя, - сколько достали руки. Сдавил. Чуть приподнял шерстистую тушу да не удержал - невмоготу. Свинячьей мордой своей клюнул ворог Василька в щеку.
Василек подался назад. Сейчас опрокинется! Сейчас его подомнет медведь - ишь, как взревел торжествующе...
На миг откинулся Василек, - нужен был ему этот миг. Размахнулся Василек широко. Да правым кулаком, как молотом кузнечным, ударил медведя в лоб.
Громкий был удар. У медведя глаза закосили - оба в переносицу уставились. Упала голова медвежья на косматую грудь. Осел медведь беспомощно, рухнул перед Васильком, лапы вытянулись...
- Ты что, мишка?..
Василек испугался, на колени бросился, схватил голову медвежью за маленькие ушки, трясти начал.
Медведь всхрапывал, подчинялся безвольно. Потом очнулся, дернулся, освободил голову.
- Будь как дома! - сказал мрачно и поднялся, пошатываясь. - Готов тебе служить!..
- Волчонка позови! На коем я ездил!..
Василек поднялся, грудь расправил. Дышал глубоко, - отдыхал от пережитых волнений.
- И звать не надо! - сказал медведь. – Ждал он, победишь ли меня! Победил - поезжай! Ворон близко, а с ним - погибель для нас!..
Не успел договорить побежденный медведь, - волчонок был уж тут. Маленький, тощенький...
Василек был рад ему, как родному. Поднял, взял на грудь, - целовал, гладил по спине, к себе прижимал.
Волчонок повизгивал, посматривал благодарно да в щеку Василька лизал.
- Поспешите! - попросил-поторопил медведь. Даже рявкнул от нетерпения.
Василек поставил волчонка наземь. Едва разогнулся, - перед ним стоял матерый зверь-волчище...
- Садись! Да держись крепче! - сказал волк.
Василек взобрался ему на спину, - дело было уже привычное, - и они помчались куда-то и зачем-то. А куда и зачем - только волку было ведомо.
Пригорки да низины так и мелькали, озера едва успевали подмигнуть. Солнышко скакало следом за ними от озера к озеру.
- Смотри! - сказал волк, не оборачиваясь. - Видишь ворона?..
Василек и сам заметил. Черная птица, тяжело взмахивая крыльями, пласталась низко над землей. На правой лапе у ворона что-то светилось.
- Сверкает, видишь? - спросил волк. - Это перстень Корчуна! Тугарин выпросил его, чтобы нас погубить! Перстень выполняет любые желания ...
- Тугарин и так все может!
- Все - да не до конца! Все - да только тут! Власть захватил, а привязан!..
- Не понимаю!
- Гляди-гляди!..
Они мчались вслед за вороном. А тот, видно, недаром так низко стлался. Издалека, должно быть, летел, и силы были на исходе. Головой вертел вправо-влево, словно помощи просил. Клюв распахнул... Не на птицу был похож, а на черную выжатую тряпку.
Увидев реку в стороне, резко свернул к ней. Волк тоже свернул и поскакал по берегу.
То снижался ворон, то подымался. То выше летел, то ниже. Высматривал что надо? Или решиться на что-то не мог?..
Вот прянул вниз. Взрезал клювом воду. Глотнул... Еще окунул клюв. Снова глотнул...
А в третий раз не вышло. Не дали ему напиться. Обомшелый бок мелькнул, зубастая пасть рванулась из воды.
Ворон забился, закаркал хрипло. Клювом стал долбить то бревно, что в него вцепилось. Воздух стонал, вода кипела...
Волк резко встал на берегу, задние лапы согнуты, передние - прямые. Василек слышал, как волк мелко дрожит под ним.
Вырвался ворон... Вырвался, издавая вопли муки... Вырвался - но с одной лапой...
- Помогай! - крикнул волк и бросился в воду. Чуть-чуть он не долетел до щучьего бока. Рванулся, забил лапами.
Василек свалился с него, окунулся, хлебнул. Скользкий мох оказался у него под рукой. Словно неведомая сила вытолкнула Василька из воды, взгромоздила на щуку верхом. Он упал на неё, обхватил ногами, а пальцы вбил в жаберные щели, вцепился намертво.
Волк в это время дотянулся, вцепился зубами в щучий бок, рванул, оставив страшную яму. Снова рванул - уже дальше! Почти невидимый Васильку... Видно, течением его сносило...
Недолго все это длилось. Словами так быстро не расскажешь, как было...
Щука рванулась, воткнула под воду свое острое тело. Василек едва успел вдохнуть, глаз не закрывал.
Тугие струи хлестанули по нему, впиявились. Отрывали, скребли по лицу, по телу, лезли в нос и рот. Васильку привиделось, что летит среди зеленых, желтых и черных молний. А сзади догоняют другие молнии. Жалят, бьют...
Вспомнил мир, сотканный из нитей-волосков. И понял, что сам, без бабуниных заклятий, сейчас распадется на эти волоски-нити.
Грудь уже разрывалась - она первой начала распадаться. Василек открыл рот. Хотел вытащить пальцы из жабр, да не мог, - слишком крепко засадил.
Вода хлынула внутрь - невкусная, грязная, пополам с илом... И вдруг она сменилась... воздухом. Василек ничего не понимал. Не хотел понимать. Лежал, обессиленный, и дышал, дышал, дышал...
Нескоро насытился. Нескоро открыл глаза. Щука выбросилась на мелководье. Поводила боками. Бурая муть клубилась в воде возле рваных ран. Цепь этих ран тянулась до хвоста. Хвост не был виден - из-за волка. Тот намертво вцепился и висел на глубине, то ли живой, то ли нет. Одна морда торчала...
Василек свалился со щуки. Пошел к хвосту, опираясь о рыбину. Подхватил волка под грудь - хотел к берегу отволочь...
Волк открыл глаза и зарычал, протестуя.
- Ты что? - удивился Василек. - Ты живой?
- Пестень бодьми! - не разжимая зубов, бормотнул волк.
И Василек понял сразу - вспомнился блеск на вороньей лапе.
- Перстень возьми! - вот что сказал волк...
Василек вернулся к щучьей голове, снова запустил правую руку в жабры, но не так глубоко...
- Отпусти! - сказала щука.
- Отдай перстень! Тогда пущу!
- На!.. Возьми!..
Щука пасть отворила, и Василек увидел, что перстень лежит в ней - возле самых зубов. Он сунул было руку сгоряча, да еле выхватил, - зубы щелкнули, пасть сомкнулась.
- Не отдашь? - закричал Василек.
- Отпусти! - попросила щука неуверенно. - Снесу его Тарху-водянику. Пусть ухоронит!..
- Я и сам ухороню!..
Василек заторопился - стянул мокрую рубаху, разодрал её надвое, обвернул тряпками руки.
- Ну-ка, пасть раздвинь!..
- А не боишься? - щука снова пасть распахнула, глянула насмешливо.
Василек под верхние зубы рукой замотанной поднырнул-уперся. А ногой правой, в лапте измочаленном, шагнул за нижние зубы, вдавил щучью морду в песок. Другой же рукой, свободной от упора, потянулся к перстню. Освободил пальцы из тряпки, схватил перстень, - отдёрнул руку. Потом убрал ногу. Выхватил левую руку из-под верхних зубов. Сунул перстень в порты. Сорвал тряпки с рук да отбросил...
Ладно, да быстро получилось. Мы ещё слова говорим, а уж дело сделалось...
Щука зубами клацнула, да мимо, - только воздух заглотила.
- Опасный перстенек! - проворчала, - Выбросить нельзя - другие подберут! Оставить нельзя - одолеет оно! Ведь не перстень это - воля злая!..
Василек вытащил - глянул. И впрямь - не перстень. Свился в кружок желтый блескучий вихрь. До того быстрый, что, вроде бы, неподвижен...
- Оставлю! - решил Василек. - Стеречь буду!
- А я помогу! - сказал голос рядом, и Василька обдало брызгами.
Это волк бросил щучий хвост, подбежал. Отряхивался...
- Да и я помогу! - сказала щука грустно. - Тебе теперь служить буду!..
- Да и я теперь - тебе!.. - крикнул сверху хриплый голос.
Василек поднял голову и увидел ворона. Поджав остаток лапы, наклонив тело, он сидел на ели неподалеку от берега.
- Уж больно служаки изранены! - сказал Василек и снова сунул перстень в порты. - Ты, щука, поднатужься, - выплюнь воронову лапу!
- А ты, волк, принеси живун-травы!..
Волк лобастой башкой кивнул, прыгнул и скрылся с глаз. А щука тужиться стала. Кряхтела, сипела, - ничего. Выплюнула обалделого карася. Тот шлепнулся набок, - плавником шевелил да в небо глядел, ничего не понимал.
Щука дернулась к нему, выдохнула тяжко. Тут-то и вылетела из нее растопыренная воронья лапа.
- Вишь, какой разор! - сказала щука.
Василек улыбнулся, поддел карася ладонью, отнес на глубину, выпустил.
- Поплыву, пожалуй? - спросила щука поспешно.
- Жди волка! - прикрикнул Василек.
А волк уж тут как тут. Шерсть подсохла, в пасти зажаты широкие листья живун-травы.
- Лети сюда! - Василек позвал ворона.
Тот плавно сбросился сверху на своих крепких крыльях. А едва земли коснулся, упал да на спину перекатился. Выставил кверху обе лапы - здоровую и больную.
Василек подобрал откушенную лапу, прополоскал в воде. Вытянул из пасти у волка один лист. Тут же сорвал длинную травинку.
Приставил ворону лапу, обмотал листом живун-травы, обвязал травинкой.
- Полежи! - сказал Василек. - А я пока щукой займусь!..
- Пора уж! - сказала щука. - Измучилась!..
Василек освободил волчью пасть. Волк зевнул с подвывом. И стал маленьким жалким волчонком..
Раны в рыбьем боку были глубокими. Но и сам бок был не худенек, Василек сминал лист, заталкивал в рану. Сминал другой, - заталкивал. Поверх раны клал разглаженный лист.
Живун-трава прирастала намертво. Прирастала до тех пор, покуда всё под ней не заживет. Потом она высохнет и отпадет...
- Куда ж бабуня подевалась? - вздохнул Василек, закончив работу. - Так ли?.. Ладно, ли?..
- Тут я! - сказал знакомый голос за спиной.
Василек обернулся, вскрикнул, обнял бабуню.
- Тише ты, медведь! - отстранилась та.
- Я сильнее медведя! - хвастанул Василек, не удержался. – И бойцом, и лечцом не ударю в грязь лицом! Глянь-ка!..
Он рукой повел за спину.
- Чего там? - спросила бабуня.
- Нечто не видишь! Такие раны заделал! Твоя наука впрок!..
- Ничего там нет! - сказала бабуня...
И впрямь, ничего там не было. Только склон, сосенки, озеро, камыш да заросли иглун-дерева.
- Не горюй! - сказала бабуня. - Быть еще тебе с ними!.. А рубаху зазря извел! Иззябнешь до дому, детинушка!..
- Вот пожелаю их позвать. А как?..
- Подскажу. Встань покрепче да крикни погромче: "Волк да охота, вас видеть охота!.." Явятся!..
- Пошли домой, бабуня!
- Еще одно царство надо увидеть. Чистой и нечистой силы. А потом и домой...
- Так показывай! - поторопил Василек.
- Так смотри! - сказала бабуня...
Василек - наоборот - глаза прикрыл. Собраться с силой хотелось. Чего-то неприятного ждал. Чего-то, вроде "нитей-волосков"...
Решился... Глянул... Никаких изменений... Только две новых сосны появились... А бабуни, конечно, нет, как нет. Она его нарочно одного оставляет, не иначе...
Сосны вдруг заскрипели, зашевелились. Правая полезла из земли, сама себя стала вытаскивать-вытягивать, корни длинные потянулись. Или кто-то сверху ее выдергивал?..
Василек задрал голову да чуть не грянулся оземь. Не сосны перед ним были, а две ноги. Мужик-великан голову наклонил и смотрел на него из - поднебесья. На нем были зеленые порты да зеленая рубаха. Лицо грубое, словно топором вырублено. Широкий нос, толстые губы, морщинистый лоб, квадратный подбородок. Неподвижные большие глаза. Зрачки посредине - как черные дыры.
- Здравствуй! - словно гром отдаленный, прогрохотал голос. - Давно тебя жду!..
Нога-сосна подеялась в воздух, шагнула к Васильку. Корни, едва земли коснулись, впились-втянулись в нее, извиваясь и дрожа от нетерпения. Левая нога - следом за правой - тоже вылезла и придвинулась на шаг.
- Ты кто? - крикнул Василек.
- Лесовик я! - прогудел-прогрохотал великан.
- Враг ты мой? Или друг? Почему деда не дал оживить?
- Дед твой сам об этом просил! В дружбе мы с ним были...
- Но почему он так хотел? Умер почему?..
- Додумайся, доищись...
- Я на тебя зла не держу, Лесовик! Я правду знать желаю!..
- Правда, в тебе! Неужто не понял?
- И я думал этак! Да больно тяжко себя копать!
- Я не враг тебе, Василек! И не друг! Я больше...
Тут Лесовик осекся, потому что тень бабуни зримо промелькнула между ними. Появилась на миг - спиной к Васильку - и тут же истаяла...
- Садись-ка вот сюда!.. - Лесовик наклонился, приблизил руку.
Василек подпрыгнул, подтянулся, перекинулся, - оказался в жесткой деревянной ладони. Ладонь бережно поднялась к плечу - шершавому, смолистому, густо усыпанному иглами.
Подождав, пока Василек сойдет, ладонь убралась, исчезла. Василек расставил ноги пошире, чтобы укрепиться. Далеко было видно, и чем дальше - там лучше. Воздух что ли был тут наверху такой -помогал? Или взгляд у Василька стал орлиным?..
Так много всего открылось, что глаза не вмещали, и голова от этого кружилась...
Единственное, что понял Василек, - повсюду шла война. В лесу, в озерах, на полянах, на далекой -предалекой горе, что синела у края неба... Много фигур, больших и маленьких, следили друг за дружкой, ходили по пятам, нападали исподтишка и в открытую, дрались ожесточенно, катались, кусались, царапались, что-то кричали злое - норовили слово превратить в третий кулак...
- Что это? - спросил Василек. - Зачем они?..
- Чистые да нечистые силы... Чистые - в дозоре. Землю хранят, чтобы жила по-доброму, по-своему, как ей нужно... А нечистые, вишь, по-своему норовят. Грабить чтоб. Да свою волю диктовать...
- Вон, смотри, мужик бабу бьет! Может, ей помочь? Она же слабже...
- Это леший да ведьма-жуконоска. Он дерева хранит, она в них жучков пускает, губит лес.
- Смотри, он эту взял, а другие за его спиной портят! Кого же больше: чистых али нечистых?
- Нечистых больше.
- Да что ты! Почему же так?
- У людей спроси. Помыслы ваши - свершения наши. Нечистых помыслов больше - и нечистой силы тож...
- А вон, вдали, на горе... Насмерть пластаются... Может, кликнуть волка, - разнять?..
- Это горыныч и кощей. Первый гору стережет, а второй – отнять старается, свое гнездо в ней завести... Все мы - лешие, водяные, травники, полевики, горынычи, домовые, - все мы - берегиничи. А те кикиморы, шишиги, злыдни, бирючи, кощеи, ведьмы, навии, - те все -
упырины...
- Сколько вас!.. Тесно на земле!..
- Прощай, Василек! Нужен, буду - кликни волка. Он ко мне привезет...
- Так я ж недоглядел!..
- Пора тебе...
- Вот, перстень хотел показать! Волю злую... - Василек достал из портов перстень, поднял над головой.
- Спрячь, глупый! - в голосе Лесовика испуг. - Спрячь и не показывай! Тебе не жить, коль нечисть прознает!..
Василек струхнул. Испуг такого великана, его поспешные слова впечатляют и убеждают. Спрятал перстень. Молча перебрался в подставленную ладонь. Спрыгнул на землю…
А там уже бабуня ждет. Обняла Василька, рукой провела по спине.
- Не озяб ли, сердешный? Без рубашки-то...
- Да нет же! - отмахнулся Василек.
И вдруг замер, отстранился, спросил хитрым голосом. - А за спиной-то есть ли кто у меня?
- Да кто ж там может быть? - удивилась бабуня.
Так она удивилась правдиво, что Василек и оглядываться не стал. Поеживаясь, пошел следом за ней к дому.
А солнце где висело - там и висело. Словно только что они пришли и сразу повернули назад...
