СКАЗКА ПРО АДОНИС

 

До чего красив юноша Адонис! До чего красив! Кто ни встретится ему, замрёт, залюбуется.

Старики головами качают, шепчутся. Ох, не к добру такая красота! Сильные мужчины хмурятся: лепота цыплячья сильнее, чем они. Разве справедливо!

Женщины вздыхают. Вспоминают ли, жалеют ли о чём?.. А уж девушки-то, девушки! Столбенеют, будто от испуга. Так бы наверно и бросились табунком вослед!

А сам Адонис?.. Что сам-то он?.. Небось, гордец да ломака?..

Присмотришься: нет, нисколько. Своя особина, видать, неприметна. Могута своя – не в отличку.

С девушками балагурит. С парнями задирается. Как все молодые.

Только иногда вдруг опечалится. Словно растеряется. Словно тучка на него найдёт. А потом ничего. Снова весёлый.

Приметили люди, что у «тучки» его имечко есть. Ветряной она прозвана. Отец её да матушка – строгие люди. Да уж, небось, тому не рады.

Потому что они Ветряну своей строгостью так закалили, что она стала крепче металла, и власть в доме к рукам прибрала.

Батюшкой да матушкой помыкает. Челядь от неё стоном стонет. Может, и хотела бы стать помягче, подевичливей, да уж привычка так въелась, – не ототрёшь.

Приметили люди, что и она пригожего парня выделяет. Глазами, вроде бы, ласкает, а словами хлещет, как плетьми. Что ни слово – удар. Что ни слово – заноза.

Парень храбрится, хорохорится. Да крепко его, видать, присушила строптивая зазнобушка.

Прикипеть к ней – не прикипишь. Оторваться – не оторвешься. Как тут не мрачнеть, её завидев…

Здесь к слову о родителях парня сказать. Небогатыми они были – не то, что у Ветряны. Жили в лесу, на окраинке. Пасеку держали. Бортничали.

Говорили, что батюшка давным-давно пришёл из греческих краёв. Да осел тут. Ещё говорили, что матушка Адониса – ворожея.

Да зря болтали, не иначе. Умей она ворожить, разве она пошла бы в лес колдуниху искать, что жила там от века.

С колдунихой она зналась, точно. Время от времени навещала. Может, даже в родстве каком была.

Потому и решила с её помощью отвадить сыночка от Ветряны. Вот пошла она, пошла. Забралась в такую глушь, куда и свет-то дневной с трудом забирался.

А старуха-колдуха уже почуяла. Сидит в дупле старого дуба. Таращится как сова. Слюни тягучие до земли развесила.

Матушка ей поклонилась, узелок с пирогами да мёдом подала.

– Помоги мне сына спасти! Уж я в долгу не останусь!..

Старуха узелок развязала, понюхала, полизала, довольна осталась.

– Приведи его ко мне! – шамкнула. – Отсушу, отколдую!..

Гикнула, ухнула, И впрямь в сову превратилась. Да улетела.

А матушка пригорюнилась. Уж больно ей не хотелось видеть сынка в этом тёмном да сыром месте.

Уж она и так, и сяк. Вилась-нудила возле сына. Все его уши прожужжала, что бедный богатому – не ровня, что должен он Ветряну забыть.

Батюшку что ни день – толк в бок. Зови сыночка на охоту. Батюшка безропотный, батюшка – пожалуйста…

Но нейдёт Ветряна из ума у парня. Нейдёт, хоть ты тресни. Что тут поделаешь? Надо отколдовывать!

Повела его матушка. А у самой сердце ноет, беду чует.

Увидела Адониса колдунья, – ахнула, губу подобрала, головой затрясла. В глазах огонь загорелся.

Влюбилась в молодого без памяти.

Матушка хотела было бежать, схватила сына за руку. Да уж поздно!

– Здесь твоя зазноба! – кричит колдунья. – Здесь! У меня!..

– Где она?.. Где?.. – Адонис руку вырвал, идёт как слепой.

Старуха тем временем за дуб завилась. Зашипела, загундосила, забормотала.

Как добрёл Адонис до дерева, увидел не старуху – Ветряну. Вот она перед ним, – желанная, милая. Не гонит, не язвит, не насмехается. Кроткой стала, нежной, стеснительной.

Обнял её парень и забыл про всё на свете. Поцеловал, и она ответила.

Так мечты-то и сбываются. Так-то вот счастье и приходит.

Остался Адонис в лесу. А матушка домой отправилась, глаза выплакивать. Не видел и не слышал её Адонис.

Началось у него счастливое бытьё. Всюду со своей милой. Всюду вместе. Она и покормит, она и приголубит, она и спать уложит.

Долго ли - коротко ли, стал замечать Адонис: не можется ему. Слабеет не по дням, а по часам. Словно бы дряхлеет, старится со скоростью брошенного камня.

Ноги не держат, руки трясутся, зрение туманится, спать по ночам стал плохо.

Однажды проснулся да и заплакал, лежучи. Думал: почему рядом со счастьем всегда несчастье бок-о-бок?..

И вдруг видит: поднялась Ветряна, а глаза у неё жуткие, не человечьи.

Подошла она к печке деревянистыми шагами, разожгла огонь. Свет его был тусклый, мерцающий.

Но и малого света хватило. Увидел парень возле печки не девицу желанную, а безобразную старуху.

Взяла старуха глиняный горшок закопчёный. А глаза у неё всё неживые, будто незрячие.

Наклонилась над ним, Адонисом. Схватила его левую руку. Стала сильно сдавливать ладонь да по пальцам пошныривать: по одному, по другому…

Сама же шепчет при этом:

– Подою тебя до смерти, – пусть довольны будут черти!..

Всё быстрее и быстрее безумный шёпот. Всё сильнее давление на руку.

И вдруг выступила кровь, Словно рука оделась в красную рукавицу. Кровь стала капать в подставленный горшок. Потом полилась струйкой.

У парня голова закружилась. Он понял, откуда его слабость. Понял, что скоро погибнет, если не сумеет вырваться.

Старуха накидала в горшок ядовитых трав, сушёных пауков, ящериц и лягушек.

Поставила горшок в печь. Вздула уголья…

Адонис захотел закричать, позвать на помощь, – и не мог шевельнуть языком.

Он увидел, что печь – и не печь вовсе, а куча светящихся гнилушек. И провалился в беспамятство…

А матушка его целый день проплакала. Но ведь слезами горю не поможешь.

На другой день отправилась матушка к Ветряне. Решила: проклянет злонравную девицу и в могилу ляжет. Без сыночка – разве жизнь!

Пришла, назвалась, её в покои провели.

Глядит – и глазам не верит. Не узнать Ветряну.

Похудела. Под глазами тени легли. Клонится к матушке, будто прутик вербный.

Обнялись они, всплакнули. Матушка поведала, какая приключилась беда.

Ветряна вскинулась было: спешить, выручать, созывать, верных воев.

Только поперёк нутра своего гордячего не пойдёшь. Хоть и тосковала без Адониса, да спесь-то никуда не делась, при ней была.

Нестерпимо ей было думать, что насмешничать начнут, зубоскалить. Вот, мол, до чего припекло: помчалась на крыльях. Никакой гордости, никакого стыда.

Или так: дом к рукам прибрала, а тут нищий заглянул, её пальцем поманил, – она и готова…

Или ещё как-нибудь. Ведь на всякий роток не навесишь платок…

Нет, нынче не пойдём, – пойдём завтра… Нет, завтра не пойдём, – пойдём послезавтра…

А на третий день плюнула матушка ей под ноги да одна отправилась. Уж почти до леса дошла, – тут её и догнала Ветряна с дворовыми людьми.

Долго ли, коротко ли… Плутали-переплутали… Искали-переискали… Не иначе, колдунья глаза отводила…

Добрались до места, а лучше б – не добирались.

Потому что лежит на том месте Адонис мёртвый. Глядеть на него больно, – до того измождённым кажется.

Возле него – медведица бурая косматая. Ревёт, качается. Ревёт, качается. Словно горем своим делится.

Увидела медведица пришедших, встала на задние лапы. И вдруг вместо морды звериной – лицо колдуньино…

Все оторопели: ни дрыгнуть, ни моргнуть.

Колдунья на Ветряну злобно уставилась. Выкрикнула несколько слов. Непонятных, жутких, – заклятье такое…

Всего несколько слов, а уж девушка мёртвая лежит. Одно успела: охнуть коротко…

Взяли тут люди дворовые медведицу в рогатины. Пропороли её шкуру, прикололи тушу к земле.

Она ревёт, извивается, кровью исходит, мука в глазах. А умереть – никак не может.

И так-то диковинно лицо человечье среди меха медвежьего…

– Прими мою силу! – молит колдунья. – Дай мне уйти!..

– Нет! – говорит матушка.

– Я твоего сына извела! – хрипит колдунья. – Возьми мою силу да отдай Свету, – не Тьме!

– Нет! – говорит матушка, но уже не так уверенно.

– Прими мою силу да попробуй сына возродить! – предлагает колдунья, задыхаясь.

–Давай! – говорит матушка. – Я согласна!..

Отступили дворовые подальше, чтобы не слышать. А матушка – глаза к глазам, губы к губам – склонилась над умирающей…

Полегчало колдунье перед смертью. Вытянулась. Облегчённо вздохнула.

Но и тут не утерпела: напакостила напоследок.

– Не поможет тебе моя сила! – прошептала, слабея. – Не оживишь сына! Не тебе он принадлежит, – земле!..

Сказала – и умерла.

Матушка встала, дворовых людей прогнала назад, к дому.

Потом вырыла две могилы рядышком да похоронила Ветряну с Адонисом.

– Прими, земля, детей милых, несчастных! – сказала матушка. – Разреши им оживать хотя бы ненадолго, хотя бы на несколько дней! Если не в образе людском, пусть в образе цветов лесных встают! И мою силу колдовскую прими, – не нужна мне!..

Поклонилась могиле. Отвернулась. Ушла в леса дремучие.

Никто больше её не видел…