Куст

Степан Петрович в мистику не верил… Ну, какая, к черту, мистика, если бытие определяет сознание, а вовсе не наоборот, - как сейчас, ничтоже сумняшеся, пытаются уверить всякие наглые шарлатаны… В самом деле, если послушать этих придурков, то получается, что сознание первично, а материя вторична… Такая дичайшая дичь, такая бредовая нелепица, что остается только пожалеть бедных недоумков, что ее изрекли… Прямая дорога в мистику, в “опиум для народа”… Хотя, впрочем, стоит ли удивляться и негодовать!.. Сейчас все срочно бросились “верить”, - ничтожные глупцы, одурманенные хитрыми пастырями… “По вере твоей будет дано тебе!..” Да, как же!.. Скажешь горе сдвинуться с места, - и она сдвинется!.. Ни один человек в огромном человечестве даже малюсенький холмик не сдвинул с места своей “верой”!.. Вот тебе и примат сознания!.. Подумай хоть сто раз про селедку или, там, про арбуз, а потом жди миллион лет, что твои мысли станут сочной селедочкой или спелым арбузом! И все равно не дождешься! Не дождешься никогда!.. Степан Петрович злится на время, в котором приходится доживать свой век. Потому что это время перестало быть нормальным. Оно вывихнулось. Вывернулось наизнанку. Оно, попросту говоря, сбрендило. Сошло с ума. Видимо, дьявол его захватил и начал им управлять. Хотя для такого старого партийца, как Степан Петрович, этакие мысли, вроде бы, неуместны и даже позорны. Капитулянтством попахивают. Пораженчеством… Сыновья Степана Петровича, мужики хорошие и умные, взглядов его почему-то не разделили и по его идеологическим стопам не пошли. Негодовать на них и переубеждать оказалось бесполезным, и Степан Петрович бросил всякие попытки. Пускай живут, как хотят. Ворочают свой маленький бизнес - один в грузоперевозках, другой - в театральной живописи. Степан Петрович отказался от попыток повлиять на них и правильно сделал. Ибо, не откажись он, и отношения и со старшим, и с младшим могли бы непоправимо испортиться. А теперь семья сосуществует вполне себе мирно. Хотя помогает этому не только и не столько ум и такт Степана Петровича, сколько то, что сыновья со своими женами живут отдельно, - у каждого есть своя квартира. С весны и до осени Степан Петрович с женой Мариной безвылазно живут на даче. Там у них привычные шесть соток, занятые цветами, картошкой, тепличкой да тремя яблонями. Ну, и конечно, центр их дачного мироздания - маленький домик, построенный Степаном Петровичем при посильной помощи домочадцев. Там, в домике, внизу - одна комната и кухня. А наверху, в горнице, еще два “отсека” для ночевания. “Отсеки” настолько малы, что ночевать в каждом может только один человек. Так и поделили: в одном Степан, в другом - Марина… Степан Петрович весь свой век проработал станкостроителем. Отсюда, наверное, его несгибаемый материализм, - он всегда мог увидеть и потрогать то, что сделал своими руками. По вечерам Степан Петрович выносил из дома раскладное креслице, помещал его на песчаную дорожку, что шла вдоль ягодных кустов, и садился читать. Читал он своего любимого Максима Горького, чье собрание сочинений в двадцати пяти томах бережно хранилось в доме. Он читал, - неторопливо, вдумчиво, смакуя не то, что каждую страницу, - даже каждую фразу, наслаждаясь ярким языком великого классика. Жена в это время возилась с цветами, - это было ее любимое занятие. Порой, не в силах сдерживаться, Степан Петрович вскакивал с креслица и, неся перед собой раскрытую книгу, бежал к жене, И, стоя перед ней, зачитывал вслух то, что ему особенно понравилось сегодня. Вообще-то, он перечитывал собрание сочинений уже второй раз, но ему то и дело казалось, что вот этого при первом прочтении он попросту не заметил, или заметил, но не оценил. Жена слушала его, не прерывая своей работы. И, казалось, что цветы, кои она обихаживает, тоже внимательно слушали, впитывая прекрасные полновесные слова русской речи… Выплеснув эмоции, Степан Петрович возвращался к своему креслицу и, усаживаясь, любовно оглядывал ровную линию густо посаженных кустов… Чем ближе к закату, тем длиннее становились тени, что падали от кустов на песчаную дорожку… И вот однажды случилось нашему пенсионеру вернуться от жены, вдохновенно прочитав блестящий отрывок из “Клима Самгина”… Усаживаясь в креслице, он бросил любовный взгляд на роскошный куст черной смородины, напротив которого сидел… Отведя взгляд и вздохнув удовлетворенно, он положил книгу на колени. Желая продолжить чтение… И вдруг замер… И с непонятной робостью снова глянул на куст… Потому что ему показалось… Нет, не показалось!.. В переплетениях веток он явственно увидел… буквы. Какого черта!.. Крыша, что ли, поехала?.. Что это ему примерещилось?.. Ведь не пьяный же он, в конце-то концов!.. Ветки непрерывно перемещались, - ветерок пошевеливал ими, как хотел… Из-за их подвижности то чудилось какое-то значение в их переплетениях, то иллюзия смысла полностью и бесследно исчезала… Степан Петрович протер глаза тыльной стороной правой руки… Затем уставился на песчаную дорожку, что лежала перед кустами. Она вся была изрисована бесчисленными и бессмысленными тенями… Но напротив него, напротив любимого куста черной смородины несколько четких теней ужаснули Степана Петровича… Они лежали почти что у самых его ног. Их четкие линии были излишне резкими. Почти что резали глаза… Степан Петрович беззвучно зашевелил губами, словно пытаясь повторить то, что прочитал только что… Но ни звука не сорвалось с его побледневших губ… “Кто ты такой?” - сложился из теней вопрос, обращенный лично к нему… Только к нему и ни к кому больше… Степан Петрович смотрел снова и снова… И снова и снова читал прямой и понятный вопрос… И не знал, впервые в жизни не знал, что надо делать… И надо ли вообще хоть что-то… - А ты кто такой? - хотелось ему выкрикнуть… Но сил для этого не было…