48.

 

Полозова у Екатерины… Екатерина стоит у окна… Полозова застыла за ее спиной, говорит елейно-угодливо…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Аксинья, ты, конечно, знаешь Натали, - жену Павла?..

 

ПОЛОЗОВА:

- Вестимое дело, матушка-государыня!.. как же мне ее не знать!.. Она сейчас в тягости, боли почти каждый день! Боюсь, не скинула бы!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Она посмела интриговать против меня!.. Целый заговор, представляешь?..

 

ПОЛОЗОВА:

- Да как же такое вообразить, матушка!.. Коварство небывалое!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Надо пресечь это коварство, пока не поздно!

 

ПОЛОЗОВА:

- То есть…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Что непонятного, глупая твоя голова?..

 

ПОЛОЗОВА:

- Не гневайся, матушка, на мою старость и глупость! Всё понятно! Всё я поняла!

 

ЕКАТЕРИНА:

- Ну, тогда ступай, Аксинья!.. Я на тебя надеюсь!..

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ)

 

 

49.

 

Павел в кордегардии разговаривает с молодыми гвардейцами.

 

ПАВЕЛ:

- Ну, что: сумеете сделать к послезавтрашнему дню?..

 

ГВАРДЕЙЦЫ (с воодушевлением):

- Сумеем, Ваше Высочество!.. Это по нашенски!.. По гвардейски!..

 

ПАВЕЛ:

- Надеюсь на вас!..

 

ГВАРДЕЙЦЫ (вразнобой):

- Не подведем!.. Не сомневайтесь!.. Мы тоже умеем любить!..

 

 

50.

 

София Разумовская с маленьким Сенечкой на руках садится в карету. Смотрит наверх… Видит Павла, стоящего у окна. Кланяется ему… Павел кланяется ответно…

 

 

51.

 

Карета едет по улицам Петербурга. И все они завалены свежесрезанными цветами… Улица за улицей… Улица за улицей…

На окраине София приказывает остановить карету возле будочника.

Подходит к будочнику.

 

СОФИЯ:

- Скажи, любезный, что такое?.. Почему весь город завален цветами?..

 

БУДОЧНИК:

- А это, видите ли, гвардейцы, по приказу Великого князя срезали все цветы в городе!..

 

СОФИЯ:

- Но зачем?..

 

БУДОЧНИК:

- Любовь не спрашивает – зачем?.. Она просто делает великие дела!.. Просто выражает сама себя!.. У Великого князя невеста уезжает далеко!.. Вот он, чтоб ее проводить, и приказал все цветы в городе срезать и устелить ее путь!..

 

СОФИЯ:

- Счастлива, должно быть, та, кого Великий князь любит!..

 

(отходит от будочника и садится в кареты со слезами на глазах).

 

 

52..

 

Великая княгиня Наталья Алексеевна мечется в постели… Лицо красное, всё в испарине… Глаза блуждают…

Над ней хлопочет Аксинья Полозова: то обтирает мокрое лицо сухой тканью, то – наоборот – прикладывает мокрую тряпицу к пылающему лбу, то меняет мокрую от пота ночную рубашку на свежую, сухую… Время от времени зачерпывает серебряной ложкой отвар из большой фарфоровой кружки, что стоит на столике возле кровати, и вливает в рот больной…

Наталья Алексеевна то приходит в себя, то впадает в бессознательное состояние…

Придя в себя, ищет глазами Полозову…

 

НАТАЛЬЯ АЛЕКСЕЕВНА:

- Аксинья!.. Не чувствую его!.. Не чувствую!.. Что с ним?..

 

ПОЛОЗОВА:

- И-ии, княгинюшка!.. Что Бог даст, то с ним и будет!..

 

НАТАЛЬЯ АЛЕКСЕЕВНА:

- Мой ребенок!.. Мой царевич!.. Наследник престола!..

 

ПОЛОЗОВА:

- Ты про это молчала бы, Натальюшка!.. Роди сперва, а там уж ряди!.. Не то будет не убитого медведя шкура!

 

НАТАЛЬЯ АЛЕКСЕЕВНА:

- Если он умрет, - я тоже умру!.. Я тоже умру, Аксинья!.. Я не хочу умирать!..

 

ПОЛОЗОВА:

- А кто же на тот свет торопится-то!.. Никто!.. Однако все там будем!..

 

(Снова дает больной проглотить ложку отвара)

 

 

53.

 

За окнами стало темно… Приближается ночь…

В комнате неслышно появляется Екатерина… Подходит к постели больной… Пристально вглядывается… На несколько мгновений позволяет лицу расслабиться, и на нем проступает жестокое торжество…

Наталья Алексеевна стонет… Открывает глаза…

Екатерина наклоняется над ней…

Но взгляд Натальи Алексеевны блуждает, и Екатерина не может его поймать…

Тогда Екатерина мягко, по-кошачьи, отходит назад и шепотом спрашивает у Полозовой…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Скоро ли?..

 

ПОЛОЗОВА (шепотом):

- Да как же ты точнехонька, государыня!.. Аккурат вовремя!.. Одну ложечку еще дать, - и всё!..

 

ЕКАТЕРИНА (шепотом):

- Так давай и не медли!.. Некогда мне!..

 

(Полозова дает больной ложку отвара… Наталья Алексеевна принимает отвар и начинает хрипеть…

В дверях бесшумно появляется Павел и видит… Видит, как Екатерина склоняется над его женой, а та открывает глаза…И взгляды двух женщин встречаются…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Я всё про тебя знаю!.. Слышишь, - всё!.. Павел выдал мне твои мерзкие планы!.. Павел меня любит!.. Меня, свою мать!.. Меня, слышишь!.. Ты хотела меня в монастырь сослать, или в крепость заточить!.. А я тебя еще дальше отправлю, - прямо в могилу!.. Ты отравлена!.. Слышишь, ты?..

 

(Но Наталья Алексеевна уже никого не слышит… У нее начинается агония…

Павел рванулся было вперед, к умирающей… Но Екатерина слегка повернула голову, еще не видя сына, и Павел, испуганный, отпрянул назад и скрылся…)

 

ПОЛОЗОВА:

- Матушка!.. А мне-то, сиротинушке, нешто ничего не пожалуешь на мою убогость?..

 

(Екатерина глядит на Полозову… Та не отпускает глаз…)

 

ЕКАТЕРИНА:

- Ты, небось, и меня бы также легко?.. А, Аксинья?..

 

ПОЛОЗОВА:

- Тебя бы Господь спас, матушка!.. Простер над тобой свои крыла!..

 

(Берет со столика фарфоровую чашку и серебряную ложку… Уносит из комнаты…

Екатерина молча следует за ней… )

 

 

54.

 

Павел просыпается, сидя в своем кресле в своих покоях… Вертит головой, с недоумением оглядываясь по сторонам… Бормочет…

 

ПАВЕЛ:

- Где я?.. Кто я?.. Зачем я здесь?..

 

(Вскакивает с кресла… Стремительно двигается по комнате – от окна к двери и обратно…Замирает у окна… Глядит наружу… Бормочет…)

 

ПАВЕЛ:

- Да –да!.. Узнаю!.. Клубок змей!.. Гнездо пауков!..

 

(Подскакивает к столу… Хватает нож, на нем лежащий… Разглядывает его безумными глазами… Замахивается ножом, словно метит в себя… Бормочет…)

 

ПАВЕЛ:

- Может быть, вот так?.. (Замахивается снова). И всё!.. И никаких сомнений!..

 

(Кладет нож на стол и снова бросается в кресло, прикрыв лицо ладонями… Из-под ладоней по лицу ползут слезы… Плач, поначалу беззвучный, перерастает в иступленные рыдания взахлеб… Сквозь рыдания прорываются бессвязные слова…)

 

ПАВЕЛ:

- Господи!... За что?.. Кому верить?.. Кто не предаст?..

 

(Постепенно рыдания стихают… Павел отрывает ладони от лица и разглядывает их как нечто чужое, непонятное… Бормочет…)

 

ПАВЕЛ:

- Было это или не было?.. Наяву или во сне?.. Не знаю!.. Не знаю!.. Не знаю!..

 

(Забирается в кресло с ногами… Сидит, скорчившись, в позе внутриутробного младенца… Бормочет, спрятав голову между коленей…)

 

ПАВЕЛ:

- Мать-убийца!.. Если это возможно, то где же Бог?.. Где же ты, Господи?.. И что же теперь?.. Убивать и мне?.. Но Мать!.. Как перешагнуть?.. Как?..

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ).

 

 

55.

 

Никита Иванович Панин входит в покои Великого князя и видит скорченного Павла, спящего в кресле… Панин осторожно касается плеча Павла, и тот, внезапно разбуженный, резко вскидывает голову…

 

ПАВЕЛ:

- А?.. Что?..

 

ПАНИН:

- Племянничек мой, примчался, как шальной… “С Павлом что-то не то!.. С Павлом что-то не так!..”

 

ПАВЕЛ:

- Одно слово, - Куракин!.. Зря он вас побеспокоил, Никита Иванович!.. Со мной все в порядке!..

 

ПАНИН:

- С тобой точно ничего не случилось?..

 

ПАВЕЛ:

- Горе у меня!.. Скончалась моя жена!.. Моя Натали!.. Но для меня горе переживать не впервой!.. Видимо, это переживу тоже!..

 

ПАНИН:

- Может быть, прозвучит кощунственно!.. Но потерю одной любви поможет перенести другая любовь!.. Новая!.. Понял?.. Обрети новую любовь, и тебе будет легче!..

 

ПАВЕЛ:

- Понял!.. Спасибо!.. Что-то еще было в связи с ее смертью!.. (Морщит лоб). Нет, не помню!.. Голова болит!..

 

ПАНИН:

- Давай помолимся, Павел!.. Молитва душу облегчает и просветляет!..

 

(Оба приближаются к тому углу комнаты, в котором висит икона Христа и горит лампадка.

Встав рядом, плечом к плечу, беззвучно шевелят губами, кланяются и крестятся…).

 

 

56.

 

Екатерина сидит в карете рядом с Дашковой… Карета медленно движется в череде других карет…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Хотела воспользоваться случаем… Думала, похороны сблизят с сыном… Но он никогда не бывает один… Все время вокруг эти назойливые “друзья”!.. То Куракин!.. То Разумовский!.. То еще кто-нибудь!..

 

ДАШКОВА:

- Государыня!.. Павел вас почитает глубочайшим образом!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Да, он почтительный сын!.. Но разве нельзя почитать мать и ненавидеть императрицу!..

А с моей стороны разве нельзя любить сына и ненавидеть соперника во власти!..

 

ДАШКОВА:

- Всё это сложно, государыня!.. Но мне кажется, материнская любовь превыше любой власти!..

 

ЕКАТЕРИНА (резко)

- Не лукавьте, сударыня!.. Всем вам, придворным, наплевать на материнскую любовь! Всем вам нужна Власть – как дойная корова!.. Чтобы получать от нее и “молочко”, и “сливки”, и “сметанку”!.. Все вы только о себе!.. А кто обо мне подумает, о бедной императрице?.. Только я сама и могу о себе!.. Больше некому!..

 

ДАШКОВА:

- Государыня! Кареты еле движутся! Я могу подсесть к Павлу и вывести из его кареты Куракина и Разумовского!.. Или попросить Павла пересесть к вам сюда!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Ничего не надо!.. Не верю я никому!.. И тебе не верю, графинюшка!.. Слишком ты на меня похожа!.. Слишком до власти охоча!..

 

(Воцаряется молчание… Карета медленно движется дальше…)

 

 

57.

 

Парадная зала во дворце… Екатерина на троне… Перед ней сидят Бестужев, братья Орловы, Григорий Потемкин и Панин…

 

БЕСТУЖЕВ:

- Предлагаю официально, во всех документах, величать государыню Екатерину “Матерью Отечества”!.. Кто, как не она, печется о благе Отечества денно и нощно!..

 

ПАНИН:

- Государыня, ты с этим согласна?..

 

ЕКАТЕРИНА (сухо):

- Нет!..

 

БЕСТУЖЕВ:

- Огорчительно и непонятно, Государыня!.. Тогда, может быть, ты составишь свое счастье и счастье всех подданных и выйдешь замуж за мужа, великого своими достоинствами?

 

ЕКАТЕРИНА:

- Позволь спросить, Александр Петрович, кого ты имеешь в виду?..

 

БЕСТУЖЕВ:

- Конечно, блистательного князя Григория Орлова, матушка!.. Славен он будет в веках и твое царствование прославит!..

 

(Григорий Потемкин, слыша это, хмурится и громко хмыкает… Панин резко вскакивает со своего кресла и резко говорит…)

 

ПАНИН:

- По моему разумению, это немыслимо!.. Екатерина Вторая, императрица российская, может поступать, как хочет! Это ее самодержавное право!.. Но Екатерина Орлова никогда императрицей не будет ни в глазах знати, ни в глазах простого народа!..

 

(Екатерина хмурится и глядит на Панина неприкрыто недобро… У Григория Орлова на лице застыла кривая ухмылка…Потемкин глядит на Панина с презрительным торжеством)

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ)

 

 

58.

 

Панин в покоях Павла… Панин и Павел сидят на диване лицами друг к другу…

 

ПАНИН:

-Ну, дорогой мой, спас я тебя сегодня!..

 

ПАВЕЛ:

- Каким образом, Никита Иванович?..

 

ПАНИН:

- Бестужев предлагал выдать государыню замуж за Гришку Орлова!.. А я эту идею разрушил!..

 

ПАВЕЛ:

- Спасибо, Никита Иванович!.. Я понял: если бы она вышла за Гришку, наследником престола стал бы их сын – Алеша Бобринский!.. Он, а не я!..

 

ПАНИН:

- Ты правильно понял!.. А мне теперь – быть опальным!.. Ну, и слава Богу!.. Устал я! Отдохнуть хочу!..

 

ПАВЕЛ:

- И меня забудете?..

 

ПАНИН:

- Как же мне тебя забыть?.. Столько лет вместе с тобой!.. Я тебя люблю, Павлуша!..

 

ПАВЕЛ:

- И я вас люблю, Никита Иванович!.. Рад бы с вами быть всю жизнь!..

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ)

 

 

59.

 

Беседка в парке, что возле Кадетского училища… В беседке Павел, Дашкова в гвардейском мундире и Алексей Бобринский… Алексей – флегматичный белокожий юноша рыхловатого сложения…

 

ПАВЕЛ:

- Ну, как ты тут, братец?.. Не надоела муштра?..

 

АЛЕКСЕЙ:

- Да нет!.. Мне тут хорошо!.. Мне тут нравится!..

 

ДАШКОВА:

- Знаем мы про кадетские нравы!... Пьянство да ранний разврат!..

 

АЛЕКСЕЙ (краснея):

- Ну, зачем вы так!.. Есть тут и умные, и честные, и чистые!..

 

ПАВЕЛ:

- Слушай, братец, а не хочешь ли отсюда сбежать?.. Мы тебя определим юнгой на хороший корабль!.. Весь мир увидишь!..

 

АЛЕКСЕЙ:

- Нет, братец Павел, не хочу!.. Лучше синица в руках, чем журавль в небе!..

 

(Звучит сигнал горна… )

 

АЛЕКСЕЙ:

- Зовут!.. Мне пора!..

 

ДАШКОВА:

- А не то давай – через забор, и свободен, как птица!

 

АЛЕКСЕЙ:

- Спасибо!..

 

(Неловко кланяется и убегает)

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ).

 

 

60.

 

Екатерина в потайной комнате для секретных переговоров… Она сидит в скромном бархатном кресле. Перед нею стоит молодой гвардейский поручик…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Рассказывай, поручик!.. Жду твоих донесений!..

 

ПОРУЧИК:

- Полный покой и полный порядок, государыня!.. Он с князем Куракиным занимался выездкой на манеже!.. Черный жеребец Черт сбросил Куракина, и тогда он помог товарищу, а затем объездил жеребца!.. Куракин и Разумовский затащили его в трактир, и они там просидели почти до вечера…Кого-то поминали, как я понял!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Разговоры потаенные вели?.. Секретами какими-то, может, делились?..

 

ПОРУЧИК:

- Нет!.. Только выпивка да болтовня, извините, про баб!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Смотри мне!.. Если что пропустишь или утаишь!.. Ну, ты меня знаешь!..

 

ПОРУЧИК:

- Для тебя, государыня, смотрим в оба глаза, слышим в оба уха!..

 

 

61.

 

На столе – роскошный гроб… В гробу – умерший Никита Иванович Панин…

В комнате с гробом –только Павел… Больше никого нет… Павел рыдает, - оплакивает своего учителя, наставника, друга…

 

ПАВЕЛ:

- Почему так?.. Почему несправедливо?.. Почему лучшие уходят первыми?.. Может быть, Бог снова хочет всех истребить, - но теперь без потопа?.. Просто убирает самых добрых, самых честных!.. Чтобы остальные передрались и уничтожили друг друга!..

Или не так?.. Или жизнь – это наказание, а смерть – это прощение?..

Никита Иванович!.. Прости за то, что грубоват бывал с тобой!.. За то, что не всегда слушался!.. Не всегда бывал прилежен!..

Как ты страшно молчишь, Никита Иванович!.. Мертвое молчание – самое жуткое молчание!..

А вдруг ты меня еще слышишь?.. Тогда знай: я тебя любил и люблю так же, как своего отца!.. Я всегда тебя буду любить!.. Я тебя никогда не забуду!..

 

(Рыдания душат Павла, не дают ему говорить… )

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ).

 

 

62.

 

Там же – возле умершего Панина… Входит Екатерина… Кладет руку на плечо Павла… Павел вздрагивает, но не отстраняется… Екатерина проводит рукой по голове Павла…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Он был хороший человек!.. Господь его примет в раю…Соболезную тебе, мой сын!..

 

ПАВЕЛ:

- Матушка!.. Вы его не любили!.. Или невзлюбили за то, что он расстроил ваш брак с Орловым!.. Он заботился о государстве!.. Вы заботились о себе!.. Вот и вся разница между вами!..

 

 

63.

 

Входит Григорий Орлов…

 

 

ОРЛОВ:

- Като!.. Вот ты где!.. А я уж обыскался!.. Нужно серьезно поговорить!..

 

ПАВЕЛ:

- Не здесь, сударь!.. Не здесь!.. Дух великого человека еще здесь!.. Он требует уважения!..

 

ОРЛОВ:

- Като!.. Я по поводу военных затрат!..

 

ПАВЕЛ:

- Вы что, не слышали, что я сказал?.. Так, может, вам прочистить уши кончиком моей шпаги?..

 

ОРЛОВ:

- Като!.. Тебе не кажется, что этот молокосос – безумен!.. Каким тоном он говорит?.. Кто он такой?.. Да никто и ничто!.. Наплевать и растереть!..

 

ПАВЕЛ:

- Защищайся, подлый развратник!.. (Выхватывает шпагу).

 

ЕКАТЕРИНА

(Глядя, как Орлов с ленивой грацией выхватывает свою шпагу.):

 

- Прекратить!.. Шпаги в ножны, господа!.. Гриша, не забывайся!.. А то ведь я могу рассердиться!.. А ты, Павел, ступай к себе!.. И никогда не смей быть против этого человека!.. Ты понял?..

 

(Павел дрожит от сдерживаемого гнева, но все-таки неохотно подчиняется).

 

ПАВЕЛ:

- Я понял, матушка!.. Как сын своей матери я должен подчиниться!

 

(Одарив Орлова ненавидящим взглядом, Павел уходит).

 

 

64.

 

За обеденным столом Екатерина, Безбородко, Григорий Орлов, Потемкин, Никита Панин, Павел, Куракин, Разумовский.

 

ЕКАТЕРИНА:

- Хочу задать вопрос своему сыну!.. Скажи мне, Павел, что, по-твоему, является средством от несчастной любви?..

 

ПАВЕЛ:

- Не знаю, как ответить, государыня!.. Я не знаю, что такое несчастная любовь!

 

ЕКАТЕРИНА:

- Ну как же!.. Или ты не понимаешь, или ты лукавишь!.. Говорят, твоя Натали, твоя покойная жена тебе изменяла!..

 

ПАВЕЛ:

- Все это досужие вымыслы!.. И не пристало вам, государыня, их повторять и в них верить!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Не сердись на меня, ибо я хочу тебя излечить от твоей прошлой любви!.. Ибо наилучшее средство от старой любви – это любовь новая!

 

ПАВЕЛ:

- Я никого и никогда больше не полюблю!

 

ЕКАТЕРИНА:

- Не зарекайся, друг мой!.. И вот тебе мой наказ, коего ты не посмеешь ослушаться!.. Собирайся и поезжай в Берлин!.. Познакомься там с принцессой Вюртембергской! Ее зовут София-Доротея!.. Ее мать – племянница Фридриха Второго, короля Пруссии, которого очень уж уважал твой отец!..

 

ПАВЕЛ:

- Да и мне люб этот государь!

 

ЕКАТЕРИНА:

- Вот и поезжай с Богом!.. И с королем свидишься, и принцесса, надеюсь, придется по нраву!..

 

ПАВЕЛ:

- Кого вы дадите мне в провожатые?..

 

ЕКАТЕРИНА:

- С тобой поедет фельдмаршал граф Петр Андреевич Румянцев-Задунайский!.. Деньгами на поездку будет распоряжаться он!.. Ты можешь взять с собой тех своих друзей, что не заняты будут при Дворе!..

 

ПАВЕЛ:

- Повинуюсь, государыня!.. Повидаться с великим человеком, - я имею в виду Фридриха Второго, - моя мечта!..

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ).

 

 

65.

 

При въезде в Берлин у кареты появился крен на правую сторону… Кучер ничего не заметил и сохранял молчаливую невозмутимость… И Павел не заметил ничего…

А граф Румянцев заметил сразу, поскольку суставы его правой ноги, пораженные подагрой, были весьма чувствительны и сразу отреагировали на слегка изменившийся наклон вправо…

- Ничего мы в России не можем сделать, как следует! – разворчался граф. – Ни дорог ровных!.. Ни экипажей!.. Глядишь, еще немного, и шлепнемся набок, будто последние простолюдины!.. И будем ползать, как черви, перед пруссаками!.. И будут они над нами смеяться!.. И поделом нашим неумехам!.. Неужели нельзя было перед поездкой найти самого лучшего каретного мастера, чтобы все посмотрел да наладил!..

- Вы бы мазями себя попользовали, господин фельдмаршал! – участливо посоветовал Павел.

- Так ведь мази в моем сундуке, дорогой цесаревич! – с недовольством сказал Румянцев. – А сундук мой вестимо где?.. На запятках приторочен!.. Вот ужо как приедем до конца!.. Вот ужо тогда!..

Он раздраженно охнул, поскольку карета поймала колесом какую-то небольшую выбоину, и стал руками растирать сразу оба колена…

Павел отдернул занавеску и выглянул из оконца…

Берлинские жители стояли вдоль улицы непрерывной чередой… На иных лицах были улыбки… На иных – вежливое любопытство…Захотелось понять, - то ли в один ряд они стоят, то ли – в несколько рядов… Но глаза не успевали приметить… Не успевали проникнуть между людьми…

Впереди и позади кареты гарцевали российские гвардейцы… Но из бокового окошка ни те, ни другие видны не были…

Карета выехала на площадь и стала поворачивать по широкой дуге… Перед невысоким светло-коричневым дворцом идеально ровными шпалерами выстроены были войска… Преобладали сине-голубые и белые форменные цвета…

Павел невольно залюбовался… Вот где порядок!.. Образцовый порядок, можно сказать!..

Только армия может быть идеалом!.. Только в армии достижим идеал организованности!..

Павел скосил глаза на Румянцева… Фельдмаршал прилип к своему оконцу и кривил губы в презрительной гримасе…

- Куда этим до наших! – пробормотал брюзгливо. – Бивали мы этих и еще побьем, коли нужда наступит!..

 

 

66.

 

Король Пруссии Фридрих Второй был худощав и не по сану подвижен… Белая косичка на его парике была задрана кверху наподобие птичьего хвостика и покачивалась при каждом движении…

- Трясогузка, ей богу! – усмешливо пробормотал фельдмаршал Румянцев…

- Пришедши в гости, хозяев не хулят! – шепотом одернул его Павел…

Принцесса София-Доротея Павлу понравилась сразу и безо всяких сомнений… Понравились ее плавные движения, ее пышные локоны, что так красиво вились, обрамляя лоб… Умные и добрые глаза принцессы были преисполнены внутренним светом, который завораживал и притягивал…

- Ну, что, Петр Александрович? – тихонечко вопросил Павел, уверенный в одобрительном ответе.

- Хороша! – кратко и с чувством ответил Румянцев.

- С венчанием бы не затягивать, как привезем ее домой! – пожелал Павел…

 

 

67.

 

Здесь все непривычно… И дородные стати местных фрейлин… И наряды их, что поскромнее, чем в Петербурге… И двухметровые “придверные” гвардейцы, что, окаменев, глядят пустыми глазами поверх всех голов…

И огней в здешнем дворце куда как меньше, чем в родном петербургском… Экономят, что ли, свечи прижимистые немцы?..

Юбки пышны…Груди выпирают из корсетов… И девицы, и женщины – все кровь с молоком… Небось, одной сметаной питаются… Или мажутся ею каждодневно…

Музыка на их балах поглуше и “пожиже”, что ли, чем на петербургских…

Раздражает напряженное и потаенное внимание, которое Павел ежеминутно ощущает всей кожей… Будто бы он какой-то “русский медведь” в берлинском зоопарке…

С Сашкой Куракиным он всем этим поделился.

- Единственное, что нравится, - сказал, - это простота и порядок!..

- С души воротит от их порядка! – хмыкнул Сашка в ответ.

И больше впечатлениями не делились…

Продолжали развлекаться…

 

 

68.

 

Первая встреча молодых людей происходила под присмотром короля Фридриха в его королевской библиотеке… Ряды шкафов… Ряды тяжелых фолиантов в золоченых переплетах…

Тишина и покой…

Мир и любовь…

Мысли и чувства…

Все это Павел видел в глазах Софии… Он как-то вдруг и совершенно отчетливо понял, что она уже любит его, что ей ничего не нужно объяснять… Ибо сама ее любовь – объяснение и оправдание всей жизни и всего, что в ней происходит…

И еще он понял просто и ясно, что и сам влюблен в эту замечательную девушку и готов рядом с ней прожить целую жизнь… Целую прекрасную, огромную, удивительную жизнь…

Она – его принцесса, он – ее верный рыцарь… Не в этом ли воплощение его детских романтических грез?..

Он ей так и сказал…

- Вы – моя сказочная принцесса, а я – ваш верный рыцарь!..

“Я вас люблю!” – ответили ее глаза…

 

 

69.

 

Обратная дорога в одной карете с нареченной невестой – рядом, unter vier augen , – показалась Павлу мимолетным сном…

С каждым днем, проведенным в пути, в глазах принцессы Софии все ярче разгорался свет маленького солнышка, и Павел все больше и больше блаженствовал в его лучах…

Павел в дороге называл невесту “Моя княгинюшка!”

- Русская зима вам понравится, моя княгинюшка!..

- Зим-ма!.. Хар-рашо!.. Мой принц!..

София пыталась говорить с ним по-русски, и это выходило очень мило…

А Румянцев, когда ему мешали дремать, беззлобно ворчал:

- Ну, и расчирикались же вы, мои воробушки!..

 

 

70.

 

То ли Румянцев расстарался… То ли матушка Екатерина почуяла, что надо поторопиться…

В общем, события по возвращении понеслись галопом…

Четырнадцатого сентября состоялось миропомазание невесты, коя отныне стала Марией Федоровной…

Пятнадцатого сентября – обручение Павла и Марии Федоровны.

А двадцать шестого сентября – бракосочетание…

Нереальность происходящего была поразительной… Павлу казалось, что он не в храме божьем, а уже там, на небесах, в райских чертогах…Казалось, что он возносится ввысь на жемчужно-мглистых крыльях, широко распахнутых за спиной… И вместе с ним воспаряет она, - его Мария…

Ангелы поют им хвалебную песнь звонкими голосами… Архимандрит Платон возносится рядом с ними на своих крыльях, широких и сильных … Он ласково говорит им… Говорит и говорит… И его слова, вложенные в его уста самим Богом, увлажняют глаза Павла, А Мария Федоровна плачет, не скрывая своих слез…

 

 

71.

 

Комната во дворце, в которой Мария Федоровна только что родила ребенка… Смятые окровавленные простыни… На полу таз с кровавыми ошметками…

Аксинья Ильинишна Полозова заворачивает младенца в чистую пелену и идет к двери…

Мария Федоровна, молодая женщина, чуть живая, очень бледная, едва прикрытая грязной простыней, следит глазами за Полозовой и стонет…

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Куда?.. Куда вы его?.. Зачем?.. Warum ?..

 

ПОЛОЗОВА:

- И-и, матушка!.. Не нашенского ума дело!.. Государыня велела, и всё тут!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Но это мой ребенок!.. Мой!.. Я его мать!..

 

ПОЛОЗОВА:

- Государыня Екатерина – первейшая матушка для нас для всех!.. А мы – ее чадушки!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Не пущу!.. Не отдам!..

 

(Порывается встать, но сил нет, и, громко охнув, она откидывается обратно на постель)

 

ПОЛОЗОВА:

- Да что ты можешь, немчура!.. Да кому ты нужна!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Мой ребенок – наследник престола!..

 

ПОЛОЗОВА:

- Ради него тебя и держали!..

(Уходит и уносит ребенка)

 

(Мария Федоровна тихо плачет, крепко сжимая губы, чтобы не зарыдать в голос.).

 

 

72.

 

Мария Федоровна кричала… Ее крики не были громкими, надрывными… Не были воплями… Но это были крики… Они свидетельствовали о том, что жене – больно… О том, что она страдает…

Павел сидел, наклонясь, прочти утыкаясь головой в колени… Сквозь тревогу и боль переживания пробивалась, прорастала умиленность…

(ГОЛОС ЗА КАДРОМ)

Павел знал: жена сдерживается ради него… Может быть, сдерживается из последних сил, чтобы уменьшить его беспокойство… Чтобы показать ему: это не беда, это терпимо, я потерплю, и ты, пожалуйста, потерпи еще немного… Скоро все закончится, и мы снова будем свободны и счастливы… Будем веселиться и радоваться жизни…

Что там происходит?.. Там, за стеной!..

Там чьи-то мягкие шаги… Чьи-то негромкие переговоры… Там все заняты каким-то тайным (может быть, страшным?) делом…

Что они скрывают от него?.. Почему они что-то скрывают?..

Зачем взяли туда Машу?.. Его самую любимую!.. Самую лучшую!.. Самую желанную!..

Крики становились тише… Словно крикунья устала и решила передохнуть…

Ну, конечно, она устала!.. Сколько может продолжаться это ужасное , это непонятное !..

Он, Павел, и то устал тут сидеть сиднем и ждать!.. А чего ждать, собственно говоря?.. Ждать у моря погоды?..

Он бы с удовольствием убежал отсюда… Как тогда, в безоблачном детстве, убегал с отцом в бескрайние луга, и было там, среди цветов и листьев, среди солнца и ветра, куда лучше, куда интереснее, чем во дворце!..

Но, однако, в одну и ту же реку дважды войти невозможно, как учил древнегреческий философ Зенон…

Поэтому что было, то прошло, и да здравствует древняя философия!..

 

 

И вдруг Павел напрягся и вскочил со своего кресла…

ПОТОМУ ЧТО

КРИКИ

СМОЛКЛИ…

От наступившей тишины Павла обуял ужас…

Что там произошло?.. Почему все молчат?..

Павел рванулся вперед…

И тут послышался громкий то ли крик, то ли скрип, - не реальный, не естественный, вызывающий содрогание всего тела…

Едва он затих, дверь отворилась и тут же захлопнулась…

А из двери выскочила Полозова – акушерка, лекариха, колдунья или кто она там еще, и быстро просеменив через всю комнату, скрылась в другую дверь… А в руке она держала какой-то сверток белоснежной материи…

Сверток был очень мал и, судя по тому, как бережно его держала Полозова, в нем было что-то стеклянное… Что-то из очень тонкого стекла…

Как безгласные привидения, промелькнули следом за Полозовой какие-то фрейлины… Павел никого из них не узнавал и не хотел узнавать… Лица у них у всех были белые и смятые … Если их разгладить, они могли бы получиться красивыми…

Затем величественно, безо всяких признаков торопливости, из-за двери выплыл доктор Рюль…

На его лице, намертво прилепленная, держалась всегдашняя вежливая улыбка…

Врач остановился напротив Павла и с полупоклоном произнес:

- Поздравляю, Ваше Высочество!.. У вас родился сын!..

 

 

- Как это сын? – нелепо спросил Павел нелепым хриплым голосом… У него вдруг закружилась голова, и он набычился, - стал глядеть себе под ноги…

- Вы можете пройти к своей супруге! – сказал Рюль, вежливо не заметив Павловой необычности …

Павел кивнул и двинулся к двери… А доктор Рюль плавно удалился… Удалился, как показалось Павлу, слегка раскачиваясь при ходьбе…

Павел проводил его глазами и вошел в спальню жены…

 

 

72.

 

Знакомая комната, но в ней всё прибрано, вычищено, приведено в порядок… Мария Федоровна лежит в чистой постели, переодетая в чистую рубаху. Перенесенные страдания не оставили на лице никаких следов.

На пороге открытой двери появляется Павел. В руках он вертит золотую табакерку…

Он вежливо произносит…

 

ПАВЕЛ:

- Мария!.. Милая моя!.. Мне уже всё сказали!..

 

МАРИЯ:

- У государыни отобрали сына!.. И у тебя отобрали!.. Проклятье, что ли, на вас – лишаться детей!

 

ПАВЕЛ:

- Не переживай!.. Смирись!.. Может, оно и к лучшему!.. Матушка – ученица Руссо!.. Знает всё о воспитании!..

 

МАРИЯ:

- О чем ты говоришь!.. (Кричит)… О чем ты говоришь!.. Я ее ненавижу!.. За что она так с нами?..

 

ПАВЕЛ:

- Тише, милая!.. У этих стен много ушей!..

 

МАРИЯ:

- Я ненавижу ее!.. Ненавижу!.. Ненавижу!.. Пускай слышит!..

 

ПАВЕЛ (целует жену в лоб):

- Отдохни!.. Постарайся заснуть!.. Не на век тебя разлучили!.. Мне кажется, малыш ей быстро надоест!..

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ)

 

 

73.

 

Крестили Александра двадцатого декабря в большой церкви Зимнего дворца. Он возлежал на глазетовой подушке, которую внесла в церковь герцогиня Курляндская - Евдокия Юсупова в девичестве… Императрица самолично была крестной матерью… В заочных воспреемниках были император Священной Римской империи Иосиф Второй и прусский король Фридрих Второй Великий…

Александровы торжества длились всю зиму…

В марте Екатерина писала своему корреспонденту Гримму: “Что касается господина Александра, то о нем и речи нет; как будто бы его не было…Ни малейшего беспокойства с тех пор, как он явился на свет… Это принц, который здоров; вот и все… Боюсь за него только в одном отношении, но об этом когда-нибудь скажу вам на словах: домекайте…”

 

 

74.

 

В покоях Павла сам Павел, Андрей Разумовский и Сашка Куракин.

 

РАЗУМОВСКИЙ:

- Твое благородство избыточное, излишнее, не реальное!.. Надо переступить через узы крови и свергнуть самозванку!..

 

КУРАКИН:

- Поднять войска?.. Так они за нее!.. Особенно гвардия!..

 

РАЗУМОВСКИЙ:

- Надо к масонам!.. Или к мальтийским рыцарям!.. Они наверняка согласятся помочь!..

 

ПАВЕЛ:

- Мать – священное слово!.. Я не смогу!.. Свергнуть мать – это… Это… (Не находит слов).

РАЗУМОВСКИЙ:

- Доверься нам!.. И не мешай!.. И не встревай со своим рыцарством!..

 

ПАВЕЛ:

- Нет!.. Не надо ничего!.. Никаких, упаси Боже, насильственных действий!..

 

РАЗУМОВСКИЙ (разочарованно):

- Лучше бы ты дал нам свободу действий!.. Тебе же было бы полезней!..

 

КУРАКИН:

- Мы бы всё сами сделали!.. Нам бы только твое имя – как флаг!..

 

ПАВЕЛ:

- Нет, друзья мои!.. Давайте еще подождем!.. Мое вам спасибо, и мой вам поклон!..

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ).

 

 

75.

 

В апреле – двадцать седьмого - родился второй сын великокняжеской четы… Его назвали Константином…

И снова все было так же, как в первый раз… Павел, напряженный и взвинченный, сидел перед стеной, за которой вершилось таинство … Прислушивался, но ничего, кроме таинственных шорохов, не мог уловить… Иногда шорохи, вроде бы, складывались в какие-то слова, но смысл этих слов был невнятен…

Когда из-за стены послышались крики Марии Федоровны, Павел не выдержал, - вскочил и начал быстрыми шагами – почти бегом – метаться вдоль стены туда-сюда…

Из-за собственных метаний он пропустил момент появления Полозовой… Теперь-то он уже знал, что за тряпичный сверток держала та на руках… Знал, что скрыто внутри этого свертка…

Неожиданный призыв Марии Федоровны хлестнул по нему, как удар бича…

- Павел!.. Верни!..

Ни мига не промедлив, он понял, о чем кричит жена, о чем она просит его…

Понял и – заступил дорогу зловещей лекарке и колдунье…

- Сударыня! Стойте! – потребовал резко. – Отдайте ребенка!..

- Кому же его отдать? – осведомилась Полозова, и Павел уловил ехидство в ее голосе…Вежливое ехидство и почтительную злорадность…

- Отдайте ребенка его матери! – отчеканил Павел.

- Но его мать не способна его воспитывать! – возразила Полозова категорично.

- Кто это сказал? – возмутился Павел.

- Это сказала я! – послышался за его спиной знакомый голос, который мог быть и ласково теплым, и холодно надменным…

Павел обернулся.

Перед ним стояла Екатерина.

Глаза ее метали молнии… Губы были сурово сжаты…

- Но почему? – не сдаваясь, выкрикнул Павел. – Почему вы так считаете?..

- Мне ли не знать тебя! – резко сказала императрица. – Я изучала тебя с тех пор, как ты впервые шевельнулся в моем чреве!.. каждое твое движение слышала и каждую твою мысль!.. Ты еще сам нынче дитя!.. И ничем подобающим не сможешь одарить наследника!.. Пускай эти младенцы, - по крайней мере, эти двое, - будут моими наследниками, а не твоими… Я возьму их обоих к себе выращу их великими правителями!.. Потому что я знаю, как это сделать, а вы этого не знаете!..

Екатерина подошла к Полозовой и резко сказала:

- Дай его мне!..

Полозова, слегка присев, протянула ей молчаливый сверток.

В это время из спальной послышался новый призыв.

- Павел! – выкрикнула Мария Федоровна.

И больше ничего не добавила…

- Иди к ней! - сухо приказала Екатерина…

И удалилась, унося своего нового внука…

 

 

76.

 

Павел идет по дворцу Никиты Ивановича Панина, уставленному оригиналами и копиями античных статуй…

Входит в спальню, где, обложенный подушками, полулежит – полусидит в постели больной Панин…

 

ПАВЕЛ:

- Здравствуйте, Никита Иваныч!.. Вот, пришел вас проведать!.. Как вы себя чувствуете?..

 

ПАНИН:

- За меня не волнуйся, Павлуша!.. Нечего нагребать тень на ясный день!.. Отлежусь да и встану!.. И снова вперед вприпрыжку!..

 

ПАВЕЛ:

- Слава Богу, камень с души!.. А то слухи всякие про вашу болезнь!..

 

ПАНИН:

- А ты не верь слухам, Павлуша!.. Слухи – миражи, обманки!.. Ветер подует, и нет их в помине!..

 

ПАВЕЛ:

- Слава Богу еще раз!.. Я хочу вместе с вами послужить Отечеству!.. Обязательно вместе с вами!..

 

ПАНИН:

- Дождаться бы твоего воцарения!.. Мы бы тогда Конституцию в России учинили!..

 

ПАВЕЛ:

- И в армии бы навели порядок!.. И в прочих делах!..

 

ПАНИН:

- Может, иноземцев призвать?.. Чтоб тебе помогли, а?.. Англичане – культурная нация!..

 

ПАВЕЛ:

- Нет, Никита Иваныч!.. При всем уважении к вам наши дела надо решать с нашими людьми! Не с иноземцами!..

 

(Панин вдруг стремительно отдаляется… И исчезает… И Павел просыпается… И, вытирая слезы с глаз, понимает, что разговор с Паниным – это был сон…)

 

(ЗАТЕМНЕНИЕ)

 

 

77.

 

Комната для тайных встреч в Екатерининых покоях… Екатерина и Поручик, ее тайный агент…

 

ЕКАТЕРИНА:

- Говоришь, беседовали недолго?..

 

ПОРУЧИК:

- Недолго, матушка!.. Злоумышлять не успели бы!.. Козни строить – долгие речи вести!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Только они двое?.. Больше никого не было?..

 

ПОРУЧИК:

- Никого, матушка!.. Ни единой души кроме этих двоих!..

 

 

78.

 

Павел и Мария Федоровна едут в карете…

 

ПАВЕЛ:

- Дорогая графиня Северная!.. Извольте улыбнуться!.. Вы едете по Европе!.. Развлечься!.. Отдохнуть от ласкового пригляда государыни!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- А вы вспомните, светлейший граф Северный, как сурово она проводила нас!..

 

 

79.

 

На экране возникает Екатерина, произносящая свое напутствие…

 

ЕКАТЕРИНА:

- С детьми своими вы не можете справиться!.. Но это поправимо, поскольку с ними справлюсь я!.. Потому что я знаю, как с ними обращаться!..

А ведь государством управлять куда как сложнее!.. Так что в поездке вашей смотрите во все глаза и слушайте во все уши!.. Потому что там, в Европе, правители куда умнее вашего!.. Перенимайте от них навыки власти!.. Говорите им, что посланы научиваться от них, поскольку сами ничего путного не умеете и не можете!.. Авось, вернетесь поумнелыми и более пригодными!.. Я вас по возвращении проэкзаменую, уж не обессудьте!..

 

 

80.

 

На экране снова Павел и Мария, едущие в карете.

 

ПАВЕЛ:

- Я смотрел в ее глаза и видел в них затаенную насмешку!.. и почти не прикрытое превосходство!.. Она словно бы за несмышленышей нас держала!..

 

(Карета останавливается на пограничной заставе… Затем трогается дальше…)

 

ПАВЕЛ:

- Матушка бросила нам кость!.. Чтобы не были голодными и чтобы с цепи не сорвались!.. Будем благодарны ей за это!.. Не будь этой неожиданной поездки, Бог бы знает, до чего все могло бы дойти!..

 

 

81.

 

Вокруг тянулись ухоженные поля, луга и перелески… Аккуратные крестьяне работали на своих аккуратных нивах…

К правому окошку, возле которого сидел Павел, подъехал конный Куракин.

 

КУРАКИН

- Ваше Высочество! Не желаете ли верхами размяться?.. (С улыбкой к Марии Федоровне) И вы, графиня, тоже не хотите ли?..

 

ПАВЕЛ:

- Разве что попозже!.. Сейчас неохота!.. Не так ли, Мари?..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА (с улыбкой):

- Так, господин Граф!..

 

(Куракин отстает… Некоторое время едут молча… Затем Павел заговорил снова…)

 

ПАВЕЛ:

- Нас шутами выставить хотят!.. Показать, какие мы нерадехи и неумехи!.. Чтобы все решили: править мы не способны, и все бы отвернулись от нас!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Уж больно хитро!.. Зачем ей выставлять нас в черном свете?..

 

ПАВЕЛ:

- Ответ на поверхности!.. Если Европа нас признает не годными, тогда матушка может царствовать до конца своих дней, и никто ей не скажет ни слова против!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- А если Европа нас примет и полюбит?..

 

ПАВЕЛ:

- Тогда матушка все равно сможет царствовать, сколько захочет!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Почему?..

 

ПАВЕЛ:

- Потому что у нее самая сильная армия!.. А ведь, как известно, армия – решающий довод в любом споре!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- А ты собери свою армию!..

 

 

(Павел только молча усмехнулся ей в ответ…)

 

 

82.

 

Вена… Беседа с императором Иосифом Вторым…

 

ПАВЕЛ:

- Единственным источником порядка может быть только армия!.. Армия – это подчинение, доведенное до совершенства!.. Армия – это отсутствие козней, интриг и лжи!.. Тот, кто во главе армии, подобен Богу, ибо может выстраивать свой мир, мир совершенный, свободный от недостатков реальности, от всяческой реальной скверны!..

 

 

 

ИОСИФ:

- Если следовать вашей логике, дорогой граф, то можно придти к четкому выводу: наилучшей страной будет та, что превращена в единую большую армию!.. В которой все люди от мала до велика – солдаты!..

 

ПАВЕЛ (запальчиво):

- Да!.. Такое государство, государство-армия, мне видится совершенным!..

 

ИОСИФ (добродушно):

- Остается его построить!.. Его осуществить!..

 

(После этого он два танца подряд протанцевал с Марией Федоровной…А Павел, уверенно ведя в этих же танцах немку-фрейлину, испытывал мучительное недовольство собой…)

 

 

83.

 

Наедине с Марией Федоровной.

 

ПАВЕЛ:

- Не стоило вот так, походя, высказывать свои сокровенные мысли… Не на балах это делать бы наспех!.. Не на балах и празднествах… Для этого нужен тихий уголок и умный собеседник… Такой, например, как Семен Порошин… Или Никита Панин… Или, конечно же, Иван Шувалов…

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Подожди!.. Не торопись!.. Вот вернемся в Россию, и всё ты выскажешь тому, кому захочешь!..

 

 

84.

 

Близнецы Васька и Ванька встретили Павла в дворцовом коридоре… Когда-то они были товарищами его детских забав, а ныне вымахали в здоровенных гвардейцев…

 

ВАНЬКА:

- Слушай, твое высочество!... Встретился нам на улице странный человек!.. И передал кое-что для тебя!.. От кого, - не скажем, потому что не знаем!.. Не сообщили нам, от кого!..

Ванька протянул холщовый мешочек…

Павел развязал шнурок, что связывал горловину мешочка, и вытащил ладанку…

На ладанке был изображен он сам, - Павел Петрович, - в пятилетнем возрасте… И еще тут же была прядка шелковистых детских волос…Видимо, с его же детской головы…

Павел спрятал ладанку и прядку волос в мешочек и строго-настрого приказал:

 

ПАВЕЛ:

- Молчите об этом!.. Ни слова никому!.. Понятно?..

 

ВАНЬКА:

- Понятно, твое высочество!.. – ответил Ванька. – В нас, - как в могиле!..

 

 

85.

 

Павел раздраженно ходил по комнате большими шагами… Брови насуплены… Лоб прорезан морщинами…

Мария Федоровна молча следила за ним, сидя в мягком кресле…

Наконец, не выдержав напряженного молчания, она ласково спросила:

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Друг мой!.. Мы будем сегодня на балу у графини де Флоричи?..

 

(Павел резко остановился, - будто уткнулся лбом в невидимую преграду.

Секунду-другую смотрел на жену потемнелыми от гнева глазами.

Затем, скрипнув зубами, заговорил громко и быстро…)

 

ПАВЕЛ:

- Болонья, Падуя, Венеция, Рим, Неаполь!.. И снова Рим!.. Дорогая моя!.. Мы словно в круге заколдованном!.. Или в беличьем колесе!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Мы наслаждаемся жизнью! – сказала Мария Федоровна. – А наслаждение – одно из главнейших жизненных устремлений и удовольствий!.. Не для того ли, чтобы насладиться жизнью, мы рождаемся сами и рождаем своих детей?..

 

ПАВЕЛ:

- Это ты о себе сказала, друг мой!.. И это справедливо в отношении тебя!.. Но у меня – другие устремления!.. И удовольствия – тоже другие!.. Я должен править страной, - и я не могу!.. Я должен навести в ней порядок, - но меня не допускают!.. И впредь хотят не допустить!..

 

(Павел подскочил к трехногому столику со столешницей из кусочков драгоценной древесины и схватил с него бумажный лист, исписанный витиеватым почерком…)

 

ПАВЕЛ:

- Вот! – закричал, срываясь на фальцет. – Из Петербурга пишут!.. Матушка-государыня… Она… - Павел откинул голову и словно бы задохнулся на миг, - Матушка моя!..

Государыня наша!..

 

(Он замолчал, переводя дух.)

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Ну, что она? – мягко поторопила Мария Федоровна.

 

ПАВЕЛ:

- Объявила Государственному Совету, что хочет назначить наследником нашего Сашку, а мне в престолонаследии отказать!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА (резко):

- Это с ее стороны подло!... Отобрать одного нашего сына!.. Затем другого!.. Узурпировать престол!.. Сколько можно!.. Сколько можно терпеть!..

 

 

 

ПАВЕЛ:

- Тише, друг мой! – Павел, похоже, испугался ее не сдержанного голоса. – Нас могут услышать!.. И подглядеть могут!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- И что?

 

ПАВЕЛ:

- Надеюсь, тебе не хочется на весь остаток дней – в женский монастырь?.. Что до меня, я бы очень не хотел попасть в монастырь мужской!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Ладно-ладно!.. Молчу!..

 

ПАВЕЛ:

- А знаешь, о чем еще в письме?..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА

- Поведай, если хочешь!..

 

ПАВЕЛ:

- Я это чувствовал!.. Я знал!.. Нас хотели выставить клоунами перед Европой!.. Недоумками, не пригодными ни к чему!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Но ведь ты предвидел этот замысел!.. И разрушил его!.. Европа тобой очарована!..

 

ПАВЕЛ:

- Если очарована, то нами!.. Нами , понимаешь?..

 

(Павел склонился над сидящей Марией и впился в ее губы страстным поцелуем.)

 

ПАВЕЛ:

- Друг мой! – оторвавшись, прошептал горячо. - Давай сейчас же займемся следующим ребенком!.. И уж его-то не отдадим ни за что!.. Пока живы, - не отдадим!..

 

 

86.

 

Павел с жадным интересом разглядывал одеяние Первосвященника и не мог понять, почему ему так интересно…

Папе Римскому, похоже, нравилось любопытство высокородного гостя… Пий Шестой поглядывал благожелательно из-под прищуренных век…

Павлу вдруг подумалось, что первосвященник просто-напросто любит покрасоваться…

Хотя такая мысль была, конечно, суетной и чересчур мирской. И Павел ее тут же постарался отогнать…

Весь Папа был белый … Похоже, цвет подчеркивал чистоту и святость…

Белая сутана из тонкой ткани, с пелериной, белые чулки, белая шейная повязка, белая шелковая шапочка, белый шелковый пояс с золотыми кистями, украшенный вышитым папским гербом… Сандалии из красного бархата с золотой вышивкой, на передней части – крест…

На безымянном пальце правой руки – перстень рыбака – золотое кольцо с изображением рыбака, забрасывающего сети…

 

ПАВЕЛ:

- Благодарю вас, Ваше Святейшество, за то, что Вы снова соблаговолили меня принять!..

 

ПАПА:

- Я чувствую смятенность Вашей души, светлейший граф Северный!.. Поэтому считаю своим долгом снова с вами встретиться!.. Что вас томит?.. Откройте свою душу!..

 

ПАВЕЛ:

- Моя мать несправедлива ко мне!.. Во мне борются любовь и нелюбовь к ней!.. Любовь толкает к примирению, нелюбовь – к озлоблению!..

 

ПАПА:

- Матери смертны!.. Судя по вашему возрасту, не так уж и долго ей осталось!..

 

ПАВЕЛ:

- Я слишком многое задумал переустроить на своей земле!.. Но мать моя – препона для моих дел!.. Боюсь, не успею совершить задумки!..

 

ПАПА

- Все в руках Божьих!.. Давайте вместе помолимся о ваших делах!..

 

(Он прикрыл глаза и слегка шевельнул губами, творя не слышимую молитву…

Павел, по его примеру, вознес к небесам горячую мысленную тираду… Правда, глаз при этом не закрывал… )

 

ПАПА (закончив молитву):

- И еще, не ждите, когда станете свободны!.. Действовать вопреки преградам, - вот правило земного успеха!..

 

ПАВЕЛ:

- Я знаю, Ваше Святейшество, Вы так и поступаете!.. И потому деяния Ваши покрыты славой!

 

ПАПА

- Что же вы знаете о моих деяниях?

 

ПАВЕЛ

- Вы учредили Музей Ватикана, предприняли попытку осушить болота Понтина, углубили и расширили гавань Террацины, добавили новую ризницу к Собору Святого Петра… К тому же, Вы – покровитель всех искусств!..

 

ПАПА:

- И какое же искусство ближе всего для вас? – поинтересовался Папа.

 

ПАВЕЛ:

- Грешное искусство лицедейства!

 

ПАПА:

- И почему же именно оно?..

ПАВЕЛ:

- Потому что оно показало мне меня самого!

 

ПАПА:

- Не понял!..

 

ПАВЕЛ:

- Как-то, будучи в граде Петровом, я увидел представление о Датском принце!.. И поневоле сравнил себя с ним!..

 

ПАПА:

- Я знаю историю об этом принце!.. Но он плохо кончил!..

 

ПАВЕЛ:

- Потому что думал только о мести!.. А я хочу презреть месть и заняться счастьем подданных!..

 

ПАПА:

- Намерение благое!.. Дай вам Бог его исполнить!..

 

ПАВЕЛ:

- Мне кажется, Ваше Святейшество, что Ватикан похож на некий рыцарский орден!..

 

ПАПА:

- Почему вы так говорите!.. Такое сравнение я слышу впервые!..

 

ПАВЕЛ:

- Когда я в детстве болел, отец принес мне книгу о мальтийском ордене!.. Она произвела огромное впечатление!..

 

ПАПА:

- Да, Ватикан, в чем-то, пожалуй, похож!..

 

ПАВЕЛ:

- Или армия, или рыцарский орден, - это для меня идеалы организации, Ваше Святейшество!.. Я бы хотел в своих землях воплотить либо то, либо это!..

 

ПАПА:

- Если вы обратитесь к Церкви за помощью, то Церковь – в моем лице – вам обязательно поможет!.. Мои двери будут для вас всегда открыты, господин граф!..

 

ПАВЕЛ:

- Я ценю это, Ваше святейшество, и никогда об этом не забуду!..

 

ПАПА:

- А сейчас прощайте, господин граф!.. И да пребудет с вами Благодать Божья!..

 

 

87.

 

Порасспросив того-другого, Павел установил, где сейчас Васька и Ванька…

Установил и отправился в конюшню, поскольку и тот, и другой были там…

Его знакомцы, конфиденты его детских лет, чистили коней скребницами… Кони тихонько пофыркивали и стояли смирно, не переступая ногами… Видимо, одобряли такое занятие людей…

Увидев Павла, Васька и Ванька прекратили свою работу и уставились на него, ожидая…

 

ПАВЕЛ:

- Поговорить надо!.. Не прогоните?..

 

ВАСЬКА:

- Коли надобно, - поговори!

 

(Ванька только молча кивнул, одобряя и ободряя…)

 

ПАВЕЛ:

- Трудно мне!.. И поделиться не с кем!..

 

ВАСЬКА И ВАНЬКА:

- А мы на что?

 

ПАВЕЛ:

- Потому и пришел, что вам верю!.. Только вам, - вы никогда не врали!..

 

ВАСЬКА:

- И никогда не соврем!

 

(А Ванька снова молча кивнул…)

 

ПАВЕЛ:

- Вот если бы матушка твоя, Васька, и твоя, Ванька, не любила бы тебя и от того злобилась, как бы с ней жить тогда?.. Вы бы как жили?..

 

ВАСЬКА:

- Да никак!.. Отделился бы, и вся недолга!..

 

ВАНЬКА:

- А я бы напомнил, что хозяин в доме – мужик!.. И прибил бы маленько для порядка!..

 

ВАСЬКА:

- Правильно!.. Баба должна знать свое место!..

 

ПАВЕЛ:

- А если бы она сильнее тебя была, Васька, и сильнее тебя, Ванька?.. И у нее были бы людишки, что за нее – горой?..

 

ВАСЬКА:

- В таком разе я бы плюнул да растер!

 

ВАНЬКА:

- А я бы тогда – плеткой!.. И людишек!.. И ее саму!..

 

ПАВЕЛ:

- К примеру, плетка не помогла!.. Что тогда?..

ВАНЬКА:

- Все равно злобная да вредная? Так, что ли?..

 

ПАВЕЛ:

- Так!.. А, может, еще хуже!..

 

ВАСЬКА:

- Ну, может, покалечить?..

 

ВАНЬКА:

- Лучше уйти от нее!.. Чего ее калечить!.. Матерь все ж таки!..

 

ПАВЕЛ:

- Да!.. Все-таки мать!..

 

(Павел пробормотал это... И затих… Задумался…

Васька и Ванька смотрели на него и чего-то ждали…

Казалось, лошади были сейчас единственными живыми существами… Они пофыркивали и всхрапывали, переступали ногами и били копытами в пол…

Пахло навозом и потом… Острым зверьим духом была наполнена конюшня…От него у Павла раздувались ноздри, и грудь наполнялась неясной тоской…

Преодолевая себя, Павел встряхнулся, сказал, ни на кого не глядя,

 

ПАВЕЛ:

- Прощайте!..

 

(И покинул конюшню…)

 

 

88.

 

На другой день, когда они вернулись в свои покои после очередного бала, Павел попытался высказать то, что его томило…

Он ходил по спальне крупными шагами и, вздергивая голову, говорил, говорил…

 

ПАВЕЛ:

- Я видел представление о датском принце тайком… Никто не знал, что я присутствую, и это было хорошо… И не надо было, чтобы знали…

У этого принца родной дядя подло убил отца… Принц хотел отомстить, но никак не мог решиться…

А у меня родная мать отца убила!.. Да, убила, хотя вслух говорится про “болезнь”!..

И как мне быть после этого?.. Мстить или не мстить?..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Ты успокойся, Павлуша!

 

ПАВЕЛ:

- Да, к тому же, она узурпировала трон!.. Каждый день ее правления – это день, украденный у меня!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Она – твоя мать!

ПАВЕЛ:

- С одной стороны, ты права!.. С другой стороны – нет!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Почему?..

 

ПАВЕЛ:

- Потому что власть – царская, императорская – выше родства!.. Родство – понятие земное!.. Царская власть – понятие небесное , богоравное!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- И каковы же ответы на твои вопросы?.. Ты их нашел?.. Ты что-то решил для себя?..

 

ПАВЕЛ:

- Нет, не нашел и не решил!.. Потому что застрял между любовью и ненавистью!.. Между жалостью и злобой!.. Словно два демона тянут меня в разные стороны!.. Пытаются разорвать напополам!.. Мое спасение – замереть!.. Окаменеть!.. И ни в коем случае не шелохнуться ни влево, ни вправо!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Мне тебя жаль!.. Чем помочь тебе?.. Скажи!..

 

ПАВЕЛ:

- Убей моих демонов и спаси меня!.. Но ведь ты же не можешь!.. Тогда рожай новых детей!.. Еще и еще!.. Каждый наш ребенок – победа над матушкой-императрицей!.. Потому что наши дети – любимы, а ее несчастный ребенок – ненавидимый и презираемый!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Павлуша! Не терзай себя! Ложись и усни!..

 

ПАВЕЛ:

- Уснуть и видеть сны?.. Так говорил тот самый принц!.. Но жизнь не там, во снах, а здесь – во лжи и вероломстве!..

Возможно, я решусь! И месть моя, как меч, сверкнет и чью-то шею перерубит!.. А может быть, весь век я проведу рабом семейных глупых предрассудков!.. Как много скорбных лет уже провел, в душе лелея робкую надежду!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Ложись и отдохни!.. Я прошу тебя!.. Утро вечера мудренее!.. Утром все выглядит проще!.. Трагизм остается во тьме!..

 

ПАВЕЛ:

- Ты мудра, моя царевна!.. Мое милое высочество!.. Ты меня спасаешь тем, что ты рядом!..

 

 

(Павел подошел к окну, отвел рукой плотную штору и стал напряженно вглядываться во тьму и в робкое мерцание звезд, которое успокаивало, успокаивало и посылало оттуда, сверху, такой желанный, такой долгожданный сон…)

 

 

89.

 

Приезд великокняжеской четы в Париж был триумфальным, по иному и не скажешь… Позади остались Флоренция, Парна, Милан, Турин, Лион… Прием везде был теплым. Но с Парижем, конечно, никто и ничто сравниться не могло…

Сколько флагов!.. Сколько приветственных уличных кликов!.. Сколько роскошных одеяний, от пестроты которых рябило в глазах!..

Торжественность и предупредительность при дворе французского короля были безмерны… Умные, хитрые, веселые глаза придворных радовали и располагали к доверчивости…

Павлу чудилось, что эти взрослые люди, этот высший свет , старательно играют в какую-то странную игру, смысл и правила которой он, Павел, никак не может уловить.

У себя дома, в Петербурге, он такого играния не чувствовал. Может быть, потому, что не глядел на дворцовую жизнь так широко … Там, кроме матушки-государыни, жены да детей, да друзей-приятелей ему никто особенно и не был нужен…

А здесь, в постоянных развлечениях, в постоянной праздности, он поневоле стал приглядчивей …

Порой ему казалось, что их с женой длинное путешествие как бы сделало их старше, как бы немного состарило… Такие мысли и вызывали улыбку, - мол, рано думать о старости… И в то же время не казались не верными. В них чудилась некая правда…

 

 

90.

 

Павел, вольготно сидя на атласном диване рядом с Марией Федоровной, пристально рассматривал знаменитого комедиографа, который читал свою великую пьесу специально для них двоих…

Напудренный белый парик… Выпуклые лобные бугры… Выступающие скулы… Глаза, в которых искрится смех, - словно родничок, бьющий из-под земли…

Невозможно глядеть на Бомарше невозмутимо и бесстрастно… Потому что он ежеминутно – разный… Потому что он – читает…

Его подвижное лицо то становится по лисьему хитрым, то прячется за напускной строгостью, то размягчается и словно бы делается женским…

Чтение продолжается долго… Но оно – странное дело, - нисколько не утомляет слушателей… Самочувствие бодрое… Голова свежа, и в ней полыхает фейерверк остроумных мыслей, подаренных автором-чтецом…

Мария Федоровна также бодра и весела… И также переполнена смехом, грозящим вырваться наружу в нарушение всяческих этикетов…

Ради одного только Бомарше давно уже стоило приехать в Париж. Давно уже стоило!..

 

Вот он закончил, перевел дыхание и оттолкнул от себя по столу пачку исписанных листов…Головой тряхнул и глянул победно: вот, мол, я каков!..

Павел и Мария Федоровна захлопали в ладоши первыми. К ним присоединились все прочие, кто присутствовал…

Бомарше тяжело положил правую ладонь на стол, и Павла вдруг поразил контраст между усталой тяжестью этого жеста и озорной легкостью самого произведения…

 

ПАВЕЛ:

- Скажите что-нибудь о себе, господин Бомарше!.. С кого писан Фигаро?.. Уж не с вас ли самого?..

 

(Бомарше помолчал, а потом медленно заговорил, размышляя вслух…)

 

БОМАРШЕ:

- Моя жизнь - вот необычайное стечение обстоятельств ! Как все это произошло?.. Почему случилось именно это, а не что-нибудь другое?.. Кто обрушил все эти события на мою голову?.. Я должен был идти дорогой, на которую вступил, сам того не желая, и я усыпал ее цветами настолько, насколько мне позволяла моя веселость… Я говорю: моя веселость, а между тем в точности мне неизвестно, больше ли она моя, чем все остальное, и что такое, наконец, “я”, которому уделяется мною так много внимания…

 

ПАВЕЛ:

- Скажите, можно ли уважать, принимать всерьез такое общество, такую систему, которая вынуждает разумных людей жить во лжи?

 

БОМАРШЕ:

- Из всех лживых систем государство – самая лживая!.. А из всех шутовских вещей брак – самая шутовская!..

 

ПАВЕЛ:

- Но людей можно исправлять?.. Или они неисправимы?

 

БОМАРШЕ:

- Людей можно исправлять, только показывая им, каковы они. Правдивая комедия полезней лживой или академической речи.

 

ПАВЕЛ:

- Каким должен быть политик в наши дни?..

 

БОМАРШЕ:

- Делать вид, что не знаешь того, что знают все, и знаешь то, чего никто не знает,- вот и все законы политики!.. С течением времени старые бредни становятся мудростью, а старые маленькие небылицы, довольно небрежно сплетенные, порождают большие-пребольшие истины…

 

ПАВЕЛ:

- Может ли просвещенный монарх добиться успеха во всех своих начинаниях?

 

БОМАРШЕ:

- Раболепная посредственность – вот кто всего добивается!..

 

 

91.

 

Маркиз де Жирарден любезен и умен… Слушать его интересно и приятно.

Как хозяин Эрменонвиля, он мог бы не утруждать себя ролью проводника и гида… Но ради высокородных гостей, видимо, ему симпатичных, он сам все показывает и обо всем рассказывает…

МАРКИЗ:

- Руссо не был знаком с моим поместьем. Едва карета въехала в парк, как Жан Жак взволнованно произнес: "Я так давно не видел не запыленных деревьев! Они так свежи! Ах, месье, долгое время мое сердце подсказывало мне о поездке сюда, и я хотел бы вечно видеть все это!"

 

(Маркиз мечтательно улыбается, вспоминая своего великого гостя, и затем продолжает…)

 

МАРКИЗ:
- Жан Жак Руссо поселился со своей женой Терезой в маленьком шале, специально для него выстроенном. Каждое утро он отправлялся на прогулку по парку, собирая по пути растения для гербария и беседуя со всеми, кого встретит. Так безмятежно пролетели сорок два дня пребывания Руссо здесь, в моем поместье. Последние сорок два дня его жизни...

 

(Маркиз тяжело вздохнул, и Павлу показалось, что он даже собирается прослезиться…

Но до слез не дошло… Понизив голос до полушепота, маркиз продолжал…)

 

МАРКИЗ:
- Странное шествие можно было наблюдать в полночь четвертого июля тысяча семьсот семьдесят восьмого года: Сопровождаемый безмолвной толпой обитателей Эрменонвиля и соседних деревень, освещаемый светом факелов, несомый на плечах дюжих деревенских парней, по направлению к пруду медленно двигался гроб с телом покойного философа.

На берегу его бережно опустили в лодку, и дальше скорбная процессия разделилась надвое: одна ее часть продвигалась берегом, другая, мерно взмахивая веслами, направилась к Тополиному острову, в сторону противоположного берега пруда.

Там, под сенью деревьев, великий философ обрел вечный покой…

 

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

 

“Павел слушал гостеприимного маркиза и ни о чем не думал… Ему было хорошо, как никогда, среди этих сильных древесных стволов с ярко-зеленой листвой, словно бы излучающих бессловесное счастье бытия

Здесь не было нужды в волнениях, тревогах и печалях… Здесь было одно желание: соединиться с тем, что вокруг, влиться в зеленое могущество и великолепие, стать мыслящей частичкой всего этого… Нет, пожалуй, даже не мыслящей, а просто чувствующей, просто ощущающей…

Может быть, самым великим философским деянием Руссо было именно то, что он здесь умер… “

 

 

92.

 

Павел знакомился с почтой: некоторые письма быстро проглядывал и откладывал в сторону, с некоторыми знакомился, не спеша…

Последнее письмо, видимо, вызвало особый интерес… Он перечитал его дважды… Затем замер, держа бумажный лист в руке…

 

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Что?

 

(Она сделала знак фрейлине, что занималась ее прической. Фрейлина прекратила свое дело, дожидаясь дальнейших указаний.)

 

ПАВЕЛ:

- Иван Иванович пишет!

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА (повторяет):

- Что?

 

ПАВЕЛ:

- Императрица сильно сердится!

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- На него, что ли?.. В чем он повинен?..

 

ПАВЕЛ:

- Да нет, не на него!.. На Европу!.. На всех государей, у которых мы были!..

 

(Павел громко захохотал, откинув голову)

(Фрейлина слегка вздрогнула от его неожиданного хохота. Павел заметил это и осекся.)

 

ПАВЕЛ:

- Дело в том, что воздух свободы нас опьянил, и мы потеряли осторожность!.. Мы осмелились быть умными, чего в Петербурге не очень-то себе позволяли!.. Мы стали здесь самими собой!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Тогда государыня, казалось бы, должна сердиться на нас!

 

ПАВЕЛ:

- Матушка – матерая лиса! А мы перед ней – лисята малые!.. Но в этот раз она сама себя перехитрила!.. Хотела нас дискредитировать и власть отдать Сашке!.. А теперь не выйдет, потому что Европа осмелилась нас полюбить!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- И что еще в письме?.. Иван Иванович не намекает, чтобы мы срочно вернулись?..

 

ПАВЕЛ:

- Даже если бы и намекнул!.. Я бы ни за что!..

 

(Павел положил последнее письмо на стол и медленно пошел к выходу, о чем-то размышляя…)

 

 

93.

 

Орлеан, Тур, Анжер, Брест, Руан, Амьен, Лилль и Нидерланды были позади… Затем двухнедельная остановка в Брюсселе… И снова в путь – Спа, Аахен, Франкфурт, Монбельяр, Эзюп…

Здесь, в Эзюпе, была скромная резиденция родителей Марии Федоровны…Здесь было тихо и сонно… Павлу поначалу вспомнился Эрменонвиль. Но он быстро понял, что первое впечатление было ошибочным…

В Эрменонвиле все было наполнено упругим, напористым таинством жизни, - каждый листик, любой цветок и любая травинка… Под внешним спокойствием таилась могучая, светлая, ликующая энергия, жаждущая свободы…

А здесь, в вотчине родителей Марии Федоровны, все было каким-то нескрываемо сонным и, вроде бы, даже полуживым…

Медленно, словно бы неохотно, словно бы преодолевая себя, двигались люди… Распухшие от ворсистой пыли широкие листья угрюмых деревьев тяжело лежали в плотном воздухе, словно забытые в печи недопекшиеся ржаные лепешки… Серая шерсть валяющихся собак представлялась завитками все той же вездесущей, пыли…

В комнатах путешественников, - да и во всем доме тоже, - было скучно, заняться было нечем…

Родители Марии Федоровны были настолько набожными людьми, что категорически не признавали ни карточной игры и никаких других азартных развлечений…

В первый же день по приезде к обеду явился велеречивый ксендз, но Павел настолько решительно воспротивился его присутствию, что набожные старики, скрепя сердце и не скрывая своего недовольства, вынуждены были уступить зятю “ради счастья дочери” и католический священник на время из дома исчез…

Кроме еды, неторопливых разговоров и прогулок ничего другого в “гостевые” дни не происходило…

 

ХОЗЯИН ЛОМА:

- Наши владения слишком малы и потому не причастны ни к какой политике!.. И мы сами по себе тоже достаточно невелики, чтобы принимать нас в большие расчеты!..

 

ХОЗЯЙКА ДОМА:

- Позволь с тобой не согласиться, дорогой!.. Если ты себя мнишь не большой величиной, - дело, конечно, твое!.. Но я таковой себя не считаю!.. Я все-таки племянница Фридриха Второго!.. А он, как известно, - прусский король!..

 

ХОЗЯИН ДОМА:

- Наша дочь, наша София-Доротея, - вот кто прославит нашу семью!

 

ХОЗЯЙКА ДОМА:

- Уже прославила!

 

(Павел нахмурился. )

 

ПАВЕЛ:

- Я не знаю вашей дочери с таким именем!.. Я знаю Великую княгиню Марию Федоровну, мою жену!.. Позвольте вам ее представить!..

 

(Он улыбнулся жене… Та улыбнулась ответно.

И присела в глубоком реверансе перед своими родителями…

Старики смущенно переглянулись, и хозяйка позвала молодую чету к чаю…

Чай пили дважды в день – с кексами и штруделем… Кроме того завтракали, обедали и ужинали…)

 

 

94.

 

После не тяжелого, но скучного гостевания были Штутгарт и Вена…И снова была пышная и радушная встреча с императором Иосифом Вторым…

И снова были празднества – балы, приемы, концерты, театральные представления…

Все было сверкающе прекрасным… Да, все сверкало и слепило глаза… И кружило голову…

Ничего плохого, ничего темного в жизни быть не могло… В жизни все могло быть только самым хорошим… Самым хорошим и никаким иным…

Павлу порой думалось ночью в полудреме, что вот вернутся они с женой, и матушка Екатерина встретит их со слезами на глазах… И обнимет, и поцелует… И объявит, что бразды правления ей надоели, и она их с удовольствием передает Павлу, поскольку они ему уже давно по праву принадлежат…

При свете же дня казалось, что эти мечтания просто-напросто приснились, и от реальности они какими далекими были, такими же далекими остаются…

По приглашению императора Павел с удовольствием посещал воинские смотры и плац-парады… И убеждался, что здесь, так же, как в России, армия – образец организованности и порядка… Порядка, доведенного до совершенства…

Он в шутку предложил императору предоставить каждому его подданному, включая женщин и детей, какой-нибудь воинский чин и превратить всю империю в единую армию… А если не хватит армейских чинов, уже имеющихся, - придумать чины совсем новые… Например, юнец трехлучевой звезды, юнец четырехлучевой звезды , и так далее… Или ветеран грома, ветеран молнии, ветеран грома и молнии, и так далее…

Император посмеялся Павловым придумкам… Но посмеялся не совсем уж беззаботно. Заметно было, что Павловы словеса каким-то боком его задели, зацепили, остались в его памяти, с тем, чтобы быть передуманными заново на досуге… Передуманными и так, и этак… В общем, по своему…

Неожиданно для себя Павел вдруг понял, что императору Иосифу он завидует… Никто ему, императору, не мешал властвовать… Никто не ввергал его в мучительные сомнения: достанется ему трон или не достанется…

Иосифу было хорошо… Ему, действительно, можно было позавидовать…

 

 

95.

 

В ущельях улиц и проспектов туман был темнее, чем возле каменных стен… Словно Нева яростно вышла из берегов и безжалостно все затопила – до последней печной трубы на последней крыше…

 

ГОЛОС ПАВЛА ЗА КАДРОМ:

- “Из беззаботной Европы в обремененную заботами Россию!.”.

 

Мария Федоровна не откликнулась… Нахохлилась, как озябшая птаха… Глядела себе под ноги…

 

 

 

ГОЛОС ПАВЛА ЗА КАДРОМ:

- “Мария, видимо, не прочь была бы еще сколько-то побыть со своими родителями… И можно было бы, пожалуй, задержаться у них еще на недельку… “

 

Но поздно было сожалеть о чем бы то ни было… Зимний дворец надвинулся – огромный, тяжелый, угрюмый… Цокот копыт и грохот колес раскатились по всей Дворцовой площади…

 

 

96.

 

Екатерина встретила их в парадном одеянии. Видно, принимала в этот день кого-то из послов.

Она была весела, оживлена и лучилась доброжелательством… Обняла и расцеловала Павла… Чмокнула в обе щеки Марию Федоровну…

 

ЕКАТЕРИНА:

- С приездом, мои дорогие!.. Я скучала без вас!.. Мне вас не хватало!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА (шепотом):

- Рада нас опять на цепь!.. Фальшива насквозь!..

 

 

97.

 

Дворец был все тот же, и люди в нем были все теми же… Павел вглядывался во все с жадным интересом, но утолить свой интерес чем-то новым, чем-то необычным никак не мог, не имел никаких шансов на это… Пробыв больше года за границей, он словно бы никуда не уезжал…

Это вызывало огорчение по двум причинам. Во-первых, потому, что ничто не меняется в России (по крайней мере, так представляется в день возвращения). Во-вторых, потому, что в нем самом – наоборот - все менялось, делалось иным, не таким, как прежде… И скорость изменений нарастала…

Вернувшись в леденящий петербургский туман, Павел мысленно себя в нем увидел как высокую горную вершину, на которой накопилась, наросла огромная снежная шапка… Она тяжела непереносимо и делается все тяжелее…

Но держится… Все держится каким-то чудом… И дрожит, готовясь сорваться… Сорваться и ринуться вниз, все сокрушая на своем пути…

Достаточно неожиданного толчка, земного содрогания, вздрога и – разразится катастрофа.

Равновесие исчезнет, и начнется хаос.

Хаос, в котором неизбежна кровавая гибель…

Чья гибель?..

Его, несчастного и лишенного всего, что должен иметь?.. Дерзко и мерзко обокраденного?

Или смерть кого-то еще?.. Того, кто перед ним безмерно виноват?.. Того, кто любим и ненавидим одновременно?..

Эти страсти не соединимы!.. Они должны существовать раздельно!...

Но все-таки в нем, в бездонном омуте его сердца, они соединились и переплелись…

И породили, соединяясь, нечто чудовищное, невообразимое… Нечто, не имеющее и не могущее иметь названия и определения…

И надо это в себе иметь и не выказывать… Ежедневно, ежечасно носить этот груз… И улыбаться, и шутить вопреки всему… И кривить губы, когда никто не видит, вспоминая одного родного и любимого человека, убитого по приказу другого человека, тоже родного, но любимого уже не столь…

 

 

96.

 

За праздничным ужином Павел сидел по правую руку от Екатерины, рядом с ним была Мария Федоровна… По левую руку сидели Бестужев и “два Гришки”: Потемкин и Орлов…

 

БЕСТУЖЕВ (обгладывая фазанью ножку):

- По добру ли по здорову доехали?..

 

ПАВЕЛ:

- С Божьей помощью!.. Целый мир навернули на свои колеса!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- И привезли с собой!.. Весь мир передает России привет!.. И преклоняется перед ее великой владычицей!..

 

Екатерина милостиво улыбнулась, не проронив ни звука.

 

ОРЛОВ:

- За нашу матушку-государыню!.. (Сделав знак лакею, который щедро налил в бокал рубиново светящийся портвейн. )

 

ВОЛНА ЗДРАВИЦ:

- За государыню!.. За императрицу!.. За Екатерину Великую!..

 

ПОТЕМКИН:

- Пусть Россия правит миром, а Екатерина правит Россией!.. ( звучно и неторопливо высказался, отделяя слова друг от дружки, словно подчеркивая тем самым их весомость…)

И едва отзвучал хор одобрительных голосов, как раздался вкрадчивый голос Екатерины.

 

ЕКАТЕРИНА:

- А ты, Павлуша, как скажешь и что подумаешь о России?..

 

ПАВЕЛ (отчеканил):

- Сказать о ней и перед ней преклониться я могу!.. А вот думать о ней буду, когда надену венец!

 

БЕСТУЖЕВ:

- Ишь ты, волчонок! – одобрительно бормочет. – Зубки, видать, режутся!.. Кусаться хочется!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Думать о Родине нужно всегда и на любом месте!.. Трон совсем не обязателен для этого!

 

 

ПОТЕМКИН:

- Правда твоя, матушка! – (по его сигналу его бокал снова был наполнен.) – А ты, высочество-наследник, учись у величайшей императрицы, пока есть возможность!..

 

ЕКАТЕРИНА:

- Ну, как там пруссаки?.. Как австрияки?... Козней не замышляют ли?.. Не приметил ли чего такого ненароком?..

 

ПАВЕЛ:

- Живут и в ус не дуют!.. И, показалось, неплохо живут!..

 

ЕКАТЕРИНА (с усмешкой):

- Да где тебе приметить злые умыслы!.. Ты же у нас рыцарь! Копье вперед и ветер в грудь!..

 

(Павел набычился и промолчал.

Екатерина снова усмехнулась и, подняв наполненный бокал, сказала с неожиданной мягкостью:)

 

ЕКАТЕРИНА:

- Пью за твое здоровье и твою удачу!.. Пусть будешь ты во всем счастлив!

 

 

Мария Федоровна положила свою ладонь на ладонь Павла, и тот благодарно – глаза в глаза – посмотрел на нее…

 

 

97.

 

(Голос за кадром… Рассказ комментируется картинками…)

 

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

На другой день гостили у Никиты Иваныча… Наперсник детских лет, он был дорог Павлу… Немало детских слез было пролито цесаревичем на его груди… Годы проходили, - он не изменялся… Сдержанный, немногословный, он излучал бессловесную симпатию, которую Павел хорошо чувствовал…

Бабушке Елизавете перечить Никита Иваныч не осмеливался… Этим он отличался от отца, от батюшки… Ведь батюшка – и только он, - мог, вопреки всяким запретам, - взять Павла за руку и увести из душных комнат в раздольные луга, где можно было, сколько угодно, валяться в траве, погрузив лицо в цветы, или, лежа на спине, глядеть в небо до головокружения и чувствовать себя вольной птицей…

Их обоих любил Павел – и Никиту Иваныча, и отца… Но отец был “первый после Бога”, небожитель великий и могучий, внушающий своим дерзким отношением к бабушке и к матери некий трепет, похожий на страх… Всегда, - даже в минуты наибольшей сердечности – он был как бы в отдалении, как бы на ощутимом расстоянии… Это тревожило, сердило, раздражало. Это заставляло ревновать отца ко всем в окружении. И к матушке, в том числе, поскольку матушка во все детские годы появлялась возле Павла неизменно один раз в неделю… Строго-настрого один только раз!.. Точно так, как ей разрешала бабушка…

Из-за этих редких встреч, видимо, не возникали какие-то душевные связи между матерью и сыном. Не натягивались какие-то ниточки… Или же наоборот, - те ниточки, что уже существовали от природы, - рвались одна за другой…

Отец же был отчаянно смелым… Не боялся никого и ничего… Мог твердо не соглашаться и с бабушкой, и с матушкой… И с канцлером… И с кем угодно…

Павел любил его всем сердцем… Любил горячо и самозабвенно… Готов был умереть ради него…

Никита же Иваныч был ближе, проще, поскольку был “ежедневен”… Взрослея, Павел однажды сделал ужаснувшее его открытие… Он осознал, что мир холоден к нему, равнодушен к его душе и к его сердцу, даже несмотря на то, что он, как-никак, все-таки великий князь…Большому миру наплевать на то, существует ли в нем этакий маленький Павел, или его такого и вовсе нет…

Это было страшно, это было досадно, обидно, горько…

И всю эту горечь, досаду, обиду, весь этот страх ему пришлось выплакать, уткнувшись головой Никите Иванычу в колени…

Слезы приносили реальное облегчение… Никто про них не знал: ни отец, ни матушка…Павел и за это был благодарен своему воспитателю, своему наперснику…

 

 

98.

 

И вот теперь, после долгого отсутствия, Никита Иваныч – первый, кого они посетили…

Павел исподволь всматривался в лицо своего наставника, и ему казалось, что перед ним – иной человек. Совсем не тот, которого он так долго и так хорошо знал…

Тот был силен, подвижен, умен и хитер… Этот – будто ватный, с трудом сохраняющий форму тела… Движется медленно, иногда поохивая и покряхтывая, и сам, видимо, не замечает этого… Только ум и хитрость по-прежнему соседствуют в его прищуренных глазах…

 

( Когда наобнимались и нацеловались, Павел сказал……)

 

ПАВЕЛ:

- Мы только в Берлине узнали, что вас отставили от должности!.. Да еще прямо в день нашего отъезда!.. Как-то это не очень честно!..

 

НИКИТА ИВАНОВИЧ:

- Государыня решила, - ежели вы уехали, значит, моя служба кончилась!.. И я больше не угоден!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Почему же?.. При вашем-то уме! И при ваших знаниях!..

 

НИКИТА ИВАНОВИЧ:

- Суть проблемы не во мне! А в том, что наша матушка хочет блистать сама и ярче всех!.. Всех затмевать хочет!..

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- А вы-то чем ей помешать могли?..

 

НИКИТА ИВАНОВИЧ:

- Да тем, хотя бы, что от России нос ворочу, как матушка считает!.. Тем, что составил конституцию на аглицкий манер!..

 

 

ПАВЕЛ:

- Екатерина – самодержавна!.. Для нее государство – это она сама!.. Понятно, почему вас отставили!..

 

(Тут появился лакей в сиреневой ливрее, расшитой серебром, и возгласил:

 

ЛАКЕЙ:

- Кушать подано!..

 

(После этого втроем отправились к столу… )

 

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (усаживаясь):

- Меня, отставного, не больно-то жалуют наши дворцовые !..

 

(Ел он много… Перепелячьи тушки сочно хрустели у него на зубах… Вслед за тем последовал заяц, фаршированный трюфелями… Вина, естественно, наливались в бокалы без продыха… Пироги да паштеты лежали на блюдах в обилии…

Поглощая пищу, Никита Иваныч и про разговор не забывал…)

 

НИКИТА ИВАНОВИЧ (к Павлу):

- Ты как считаешь, – конституция у нас возможна?..

 

ПАВЕЛ:

- Сейчас – нет!..

 

НИКИТА ИВАНОВИЧ:

- Вот и я так мыслю!.. Подождать надобно!

 

МАРИЯ ФЕДОРОВНА:

- Чего подождать?..

 

НИКИТА ИВАНОВИЧ:

- Не чего , а кого ! – Никита Иваныч головой кивнул в сторону Павла. – Вот его надо ждать!.. Его восшествия на престол!..

 

ПАВЕЛ (с улыбкой):

- Состаримся, пока дождемся!

 

НИКИТА ИВАНОВИЧ:

- Но ты-то ведь не подведешь меня?

 

ПАВЕЛ:

- Думаю, нет!.. В России истребилась всякая форма государственного правления!.. Это неправильно!.. Государство должно быть превыше всего!..

 

 

99.

 

ВАСЬКА:

- Мы – твоя тайная гвардия, Великий Князь!..

 

ВАНЬКА:

- Мы готовы в лепешку расшибиться за тебя!.. Умрем, коли скажешь!..

 

ПАВЕЛ:

- Надо будет, - скажу!.. Надежда на вас большая!.. Вы – опора!..

 

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

Вот уже второй год Васька и Ванька – красавцы в форме Преображенского полка – числились его личными адъютантами. Кроме того, они участвовали в плац-парадах. Передавали записки и письма в обе стороны , - от Павла из рук и Павлу в руки…

Жили оба в дежурной комнате – рядом со спальней великокняжеской четы…

По ночам они дежурили по очереди – два часа один и два часа – другой… И так еженощно…

Установился такой порядок после одного откровенного разговора…

Начал его Павел…

 

ПАВЕЛ :

- Матушка хочет, чтобы я не был наследником!..

 

ВАСЬКА:

- Да как же это?.. Неужели такое может быть?..

 

ПАВЕЛ:

- Отстранить меня хочет от престола навсегда!..

 

ВАНЬКА:

- Навроде как батюшку твоего?.. Так это неправильно!.. Нехорошо!.. Не по божески!..

 

ВАСЬКА:

- Так может, не отстранить, а отравить хочет?.. Через кухню, через пищу это запросто!

 

ВАНЬКА:

- Да нет!.. Скорее прикажет кому-то на дуэль его вызвать и заколоть!..

 

ВАСЬКА:

- И то верно!.. Так быстрее и хлопот меньше!..

 

ВАНЬКА:

- А мы на что?.. Можем беспрерывно караулить твое высочество!.. И днем приглядывать из близи!.. Чтобы никто не покусился!

 

ВАСЬКА:

- Спать под дверями твоими готовы!..

 

ПАВЕЛ:

- Спасибо вам!.. Спасибо за верность!.. Отныне будьте как тени мои – всегда неподалеку!..