1.
Кранд умирал. Это было досадно. Это было нестерпимо досадно.
Мыслительные волоски, покрывающие его тело, по-прежнему прикасались друг к другу и отпрядывали. И от этого прекрасные волны высшего бытия, высшей гармонии все еще катились по нему. Разум его был силен как прежде. Он угаснет в последнюю очередь.
Двенадцать глазных стебельков, расположенных по кругу, гордо вздымались, озирая окрестность. Но зоркость видения в некоторых диапазонах уже уменьшилась. Пусть не на много – может быть, на сотую часть йогля, - но привычное ощущение всевидения нарушилось, дрогнуло, расслоилось. В оптическом диапазоне появилась серебристая дымка. Пускай она почти не мешает, но все-таки у нормально живущего кранда ее быть не может.
В нейтринном и кварковом диапазонах возникли очажки выпадения – маленькие слепые локусы. В центростремительных и центробежных грави-каналах повисла робкая рябь.
Роскошное тело зрелого кранда сотрясали спонтанные вздроги. При каждом вздроге цветные полосы внутренних инфиков то слипались, то разлипались, то перепутывались в ужасающей, непредставимой, противоестественной асимметрии.
Это было не только досадно, - это было противно. Это вызывало желание ускорить собственный распад. И воля с неволей, дезориентированные таким желанием, переставали противостоять, а начинали взаимно поглощаться.
Все это было неостановимо. Все это падало, как шмур, несущийся с небес…
2.
Кранд умирал, потому что таков был закон диспута: проигравший должен умереть.
Диспуты были большой редкостью в жизни крандов.
Существовать в одиночку и размышлять в одиночку – таков был привычный удел. Для размышления нужна концентрация. Для концентрации нужно отсутствие помех…
Когда же достигался завершенный результат, можно было и нужно было открыть мыслепуть и отдать свой результат всем прочим крандам…
Умирающий кранд постиг истину абсолютного небытия. Во всяком случае, так ему казалось…
Всякое бытие есть процесс. Процесс происходит во времени. Время движется от прошлого к будущему через миг настоящего…
У каждого мира свой кокон времени. Поэтому бытие возможно только в пределах одного мира.
За пределами кокона – небытие. Чем дальше от планеты, тем оно абсолютнее.
Существование других миров допустимо в теории. Но на практике оно доказано быть не может, потому что невозможно выйти из кокона времени, не утратив свое бытие.
Таковы основные положения, которые умирающий кранд решился выставить на диспут. Потому и решился, что в них были внутренняя красота, стройность, гармоничность…
Он до того уверен был в своих мыслях, что возражений не ожидал ни малейших…
Но оппонент нашелся. Он задал всего один, - но зато убийственный, - вопрос:
- Надеюсь, вы знаете о черных ямах?
- Да! И что? – последовал ответ.
- Черная яма ведет в иную вселенную.
- Во-первых, это не доказано!.. Во-вторых, и что же все-таки?
- Мое утверждение: смерть – та же черная яма! Умерший кранд уходит в иной мир!
- Но кокон времени непреодолим!
- Смерть как черная яма – вне времени! Умерший выпадает из кокона!..
Ну что тут сказать?.. Как возразить?..
Если ты выставил результат своих размышлений на диспут, и против него смогли выступить, значит, ты проиграл.
- Мне остается умереть и убедиться в том, что вы неправы!..
- Да! Вам остается только это!..
3.
Кранд умирал. Мыслительные реснички теряли чувствительность все быстрее. Связь с миром, нерасторжимая прежде, нарушалась. Он отъединялся, обосабливался, вылущивался из вселенной, как выпадает из родительского ствола созревший грак.
Это было отвратительно: существовать одиноким и слабым, заключенным, как в тюрьму, в границы собственного тела.
Раньше он не мог представить такого. Даже в самых дерзких теоретических построениях такое казалось невозможным. Связь со вселенной была такой прочной, такой всесторонней, такой естественной. Двойственность бытия была прекрасна: ты – полноценная личность, и в то же время ты – часть универсума прочно в него включенная...
И кокон Времени нисколько не мешал и не препятствовал ощущению всеобщей связи…
А теперь мир – его мир – от него отказался. Отъединился. Возникло противостояние. Наступила отдельность…
Мир отныне был враждебен. Он начал пульсировать. То быстрее, то медленнее. То еще быстрее… То еще медленнее…
Быстрые пульсации действовали как бы в одну сторону: старались вытолкнуть кранда из яви. Вытолкнуть, выбросить, выплюнуть…
А медленные действовали наоборот: затягивали, заглатывали, старались утопить…
Эта дерготня, эта немилосердная тряска – вверх-вниз, вовнутрь-вовне – изматывала, лишала последних сил, разрушала остаточные локусы бытийности.
Надо было умирать, а как не хотелось!.. Ох, как не хотелось!..
Но законы были строги, суровы, неоспоримы. Законы были абсолютом, неподчинение коему могло грозить всем и всему неисчислимыми бедами…
Кранд сознавал свой долг, принимал его, готов был его исполнить.
Но материя его тела протестовала, судорожно сопротивлялась умиранию, отчаянно цеплялась за ускользающие частички времени. И разум – любимый огонек – тоже бунтарски трепетал и ни за что не хотел добровольно угасать…
Словно разум был самостоятельным существом, которое до поры таилось внутри кранда, а теперь громко заявляло о себе…
Жить!.. Жить, во что бы то ни стало! – вопило естество.
Сила этого вопля удивляла и пугала. Кранд не подозревал в себе такой привязанности к зримому существованию, пока был тесно связан со Всем.
Но его воля!.. Она сильна!.. Она сильнее разума и сильнее любых чувств!.. Она много раз его выручала!.. Спасала его от всяческих бед!..
Теперь она была его главным качеством!.. Была главной надеждой на осуществление закона!.. Главной опорой в таком осуществлении!..
Кранд напряг ее до предела!.. Поразился ее могуществу!.. И швырнул себя вверх, попав в такт вселенских пульсаций!.. А затем – с разлета – ринулся вниз… Все глубже и глубже… В бездну… В бездну всех бездн… В смерть!..
4.
Очнулся он… в белом шаре. Нет, в белесом… В полупрозрачном и белесом… И еще – студнеобразном… Это новое слово в его разуме – “студень”… Слово красивое… Красивое и холодное… Холодное как “зима”…
Зачем ему, кранду, новые слова?.. Откуда они берутся?..
Да и кто такой кранд?.. Зачем он себя называет этими странными звуками, в которых столько скрежета?..
Он пытался понять, сообразить, найти ответы…
Но некогда было!.. Ох, некогда!..
Едва он очнулся и огляделся, в шаре появились какие-то извитые… “черви”. Да, черви! Они набросились на пришлеца все сразу.
Набросились и – растерзали… Тот отхватил нос… Тот – уши… Тот – слизнул волосы шершавым языком…
Ноги, руки, мышцы, кожу, - всё расхватали жадные твари… Растащили, проглотили и не подавились!..
Его, материального, цельного, больше не было. Нет, не его , а кранда не было больше, - того нелепого существа, что почему-то ему примерещилось…
Едва тот, прежний, исчез окончательно, “черви” начали работу по сотворению кого-то нового. Медленно извиваясь, они покрылись крохотными, приятно мерцающими искорками.
От искорок исходили невидимые, но ощутимые “канальцы напряжения.” Эти канальцы искривляли пространство, - словно высверливали в нем некий чертеж или некий рисунок.
Когда “черчение” было завершено, искорки погасли, и пространство стало стабильным, -“червяки” начали исторгать из себя то, что прежде было ими поглощено.
Один отдавал голову. Но та голова, что была им прежде поглощена, двигаясь к началу “чертежа”, изменялась, преобразовывалась и, в итоге, точнехонько вставала на место, идеально ему соответствуя.
То же самое происходило с прочими телесными частями… Двигаясь к “чертежу” и укладываясь в него, они меняли форму… Их словно бы рисовали заново…
Завершил процесс формирования хвостовой плавник. Едва он проявился, как плавно и сильно взмахнул…
И… плавучее, быстрое, голодное, новое существо ринулось в первозданный океан, ощущая себя его властелином.
О, что творилось в том океане!.. Сколь агрессивна была в нем жизнь!.. Кипящий котел!.. Все против всех!.. Сожри другого первый!.. Вечный голод и разинутые зубастые пасти!.. Лихорадка бытия!.. Судороги существования!..
Видимо, здешнее время было чересчур быстрым!.. Но какой упоительной, какой пьянящей была его быстротечность!.. Как приятно было, ликуя, захлебываясь от счастья, пожирать себе подобных!..
Думать, осознавать себя, называть себя каким-то именем, стремиться к чему-то еще - было некогда, некогда, некогда...
И когда внезапно произошел резкий перерыв постепенности, нахлынули обида и недоумение…
Видимо, он, безымянный, не успевший себя понять и обозначить, был, в свой черед, кем-то проглочен...
Умер… Перестал быть…
Внутри смерти нет Времени…
Поэтому, когда он очнулся, он не мог сообразить, долгим ли было небытие…
Новый мир?.. Но почему?.. Почему он должен перескакивать из одного мира в другой?..
Привыкать ко всему снова!.. Понимать всё снова!.. Ах, как суетно!.. Как хлопотно!..
Но поначалу в новой реальности всё повторилось…
Вернее, повторился порядок событий, но их содержание было иным…
Да, опять появились “ червяки”… Да, опять разорвали, растащили его по частям…
Да, снова были искорки… И напряженное пространство “чертежа…”
Но сам чертеж был совершенно иным…
И когда он закончил чертеж заполнять, встроился в его линии, слился с его замыслом, то, ликуя, трепеща, испуская трубные звуки, ринулся на свободу, распахнув широкие кожистые крылья… Сильные, гладкие крылья… Озирая явленный мир желтыми глазами, кои ничего и никого не упускали…
И весь воздух, все небеса нового мира отныне принадлежали ему…
Он мог драться с себе подобными… То есть, действовать по горизонтали…
А еще мог теперь и вертикально действовать: нападать на тех, бесчисленных, что копошились на тверди или плавали в жидкости…
Но время здесь еще больше уплотнилось, еще больше ускорилось…Оно походило на ураганный ветер, который надо было преодолевать, прилагая все силы, лихорадочно трепеща верными и все больше устающими крыльями…
Долго так продолжаться не могло… Утомление предательски накапливалось… От упадка сил рождалась немотивированная агрессивность… И росла, росла, чреватая взрывом…
Взрыв не мог не случиться…
И он произошел…
Произошел потому, что новый мир был несправедлив и жесток… Был коварен и безжалостен…
Мир внезапно воздвиг вокруг него стены, которые казались непреодолимыми…
Видимо, он залетел в какое-то узкое ущелье, и теперь из него никак не выбраться…
Он метался туда-сюда, но стены были непреодолимыми, и , сколько ни тыкайся, пробить их своим острым и зубастым клювом невозможно!..
Он понял, что обречен на смерть, и злость его была так велика, что почти задушила его… И он радовался, задыхаясь… И призывал свою злость побыстрее завершить дело…
Но вдруг под ним открылась бездна…
И от ее ужасного вида ему расхотелось умирать, расхотелось быть злым…
Жить!.. Жить, во что бы то ни стало!..
Вот тут-то и произошел в нем внутренний взрыв, который всё в нем перемешал и обновил. Вытряхнул всю усталость, как будто пыль из ковра.
Он прижался к стене ущелья, прилип к ней… И сползал, сползал… Не падал, как был бы должен, а спасительно, хранительно сползал…
Это тянулось долго… Вот здесь Время не торопилось, и он тоже торопиться не мог… Потому что силы быстро тратились, их уже почти не осталось, и любая поспешность могла обернуться катастрофой…
Он бы обязательно спасся!.. Он бы обязательно победил!.. Потому что в нем жила воля к победе… Очень сильная воля!..
Но этот мир, мир этого ущелья снова предал его…
Свирепый порыв ветра оторвал его от скалы и бросил вниз!.. Ему показалось, что ветер был живым существом, которое мстило ему за что-то!..
Уже бескрылый, лишенный связи со спасительной стеной, он изменялся – в который раз! -отвердевал, делался нелепо большим и сложным…
Из-за быстроты происходящих изменений он не успевал их заметить в себе, не успевал к ним привыкнуть… Они были сами по себе, и он был сам по себе, не умеющий и не желающий чему-либо мешать…
Из немыслимой дали, как последняя вспышка потухающей зарницы, вдруг промелькнула мысль о проигранном диспуте… О родных мыслительных ресничках… О крандах-сородичах…
(Хотя, какие могут быть кранды в его положении!.. Какие диспуты и реснички!.. Что за бредовина лезет в голову!..)
Он, наверное, немного свихнулся, пройдя через столько странных миров!.. И в этом, последнем, нынешнем, видимо, погибнет окончательно!.. Здешнее замедленное время это подтверждает…
Он упал, ошеломленный, навсегда теряющий от боли и от страха всякие остатки прежних воспоминаний…
Он упал, но его движение не прекратилось!.. Его по-прежнему влекло куда-то!.. Смерть была слишком долгой, слишком мучительной!...
В конце всего, вдруг возникшие ниоткуда, его схватили чьи-то чудовищные лапы!.. Его вертели так и этак!.. Видимо, приноравливались, чтобы сожрать!..
Он висел, скованный ужасом, и просил беззвучно: скорее, скорее, скорее убейте меня!.. Хочу, чтобы всё закончилось!..
Потом другая чудовищная лапа, а, может быть, та же самая, сильно ударила его и отбросила в сторону… Видимо, посчитана невкусным…
Вместо того, чтобы этому обрадоваться, он оскорбился, обиделся и закричал во весь голос, вкладывая в этот крик всё своё разочарование, всю свою злость.
- Ну, наконец-то, он вышел! – сказал чей-то веселый голос…
После этого ничего не было… Только жуткий холод вокруг…
Холод окончательной смерти…
Или холод желанного сна…
________________________________________________
