ОТЕЦ ДЛЯ ВСЕХ
Я стараюсь разговаривать с ребятами о жизни, а не только о болезни. Чаще всего разговоры сворачивают на увлечения ребят, на дела и судьбы их родителей, на общесемейные хобби…
Вот Боря – степенный, медлительный, двенадцати лет от роду…
Я его спросил, с кого бы он хотел брать пример в жизни.
- Наверное, с отца! – ответил он. – Хотя дома я его почти не вижу… Он у себя на заводе пропадает с утра до вечера… Он изобретатель – новые инструменты придумывает и новые способы обработки. Когда он обрабатывающий центр доводил, он целую неделю дома не появлялся… Нас, правда, с мамой сразу предупредил, где он, чтобы мы не волновались…
Но все равно без него я скучаю… Обычно жду его хоть до часу, стараюсь не засыпать, поговорить хочется. Он приходит и говорит: “Ну, давай твои проблемы!..” И я ему самое трудное, что переживаю, говорю… Чтобы он похвалил или посоветовал… Маме ведь не все скажешь, сами понимаете… А ему как-то все само собой говорится… Он понимает, между прочим, что надо бы со мной больше быть… Он даже сказал: ты извини, Борис, что я – отец не только для тебя, а для всех, кому я нужен!.. Ты парень крепкий, не свихнешься… Я на тебя надеюсь, ты – мой тыл… А без надежного тыла никакая армия не победит… Вот я и стараюсь быть надежным!..
И знаете, что я понял?.. Надо делать прежде всего то, что не хочется, - самое трудное, самое тяжелое!.. Тогда потом то, что хочется, еще веселее пойдет… Не хочется мыть пол, - срочно берись, тогда диски радостнее смотреть будет!.. Не хочется в магазин бежать, - беги вперед маминой просьбы, тогда книжка потом еще интересней покажется!..
Просто, правда?.. Но чтобы до этого дойти, ум нужен и добрая воля… Я этот принцип считаю первым своим изобретением в жизни… И надеюсь, не последним…
С отцом в отпуск поедем, - попрошу его изобретательству меня обучить… Если только отпустят его в отпуск в этом году!..
ДВА ВИЗИТА
За два визита я услышал две исповеди. Исповедь первая: говорит Нина Петровна, молодая женщина, у которой есть сын, муж, свекорь и свекровь.
- Я старалась терпеть Ольгу Евгеньевну. Говорила себе, что буду идеальной невесткой. Но, к сожалению, меня хватило ненадолго. Свекровь решительно во все совала нос. Что я варю, как я варю. Что стираю, как стираю. В любой мелочи изволь делать, как она советует. Словно цепями, своими советами опутала. А если увидит, что я не слушаю, потом зудит и зудит – хуже любого комара. Ниночка, слушай, что я говорю, я тебе добра хочу, я хочу, чтобы все хорошо было. Попробовала я, ради опыта, неделю пожить “по ейному”. Досконально все выполняла, себя на неделю отключила, будто меня и нет. Муж на второй день почувствовал непорядок. “Во всем у тебя недосол, - сказал мне. – И в еде, и везде!..” Я ему говорю, что живу по советам его мамы, а он не верит. Плюнула я тогда на послушание и стала жить по-своему. И сразу веселее стало. И мне, и мужу. А свекровь губы поджала. Когда сын у меня появился, она попробовала снова в атаку. Как же, она такого “орла” вырастила!.. А я сразу отрезала: или дайте нам жить своей семьей, или я подам на развод!.. тут и муж меня поддержал, в кои-то веки! Так и отвоевала себе автономию…
Исповедь вторая: говорит Ольга Евгеньевна, старая женщина, у которой есть муж, сын и невестка.
- Я понимаю, молодым хочется самим!.. Но зачем лишние синяки набивать! Вы замечали, что наш опыт, опыт старших, умудрены, не используется сегодня… Он пропадает впустую, напрасно, и это ужасно!.. молодые не хотят нас признавать. А почему?.. Да потому, видите ли, что они неповторимы, уникальны, таких никогда не было… Скажи им, что они – точные наши копии, с поправкой на технику и тряпки, - засмеют… А ведь так оно и есть. Мы были похожи на них, они будут похожи на нас…
Мы с невесткой почти не разговариваем. А сколько я ей сил отдала, сколько души!.. Ведь нам, старикам только и надо чуточку внимания, и мы ручные будем!.. А тут хоть плачь, хоть смейся: выхожу как-то из своей комнаты и слышу, - невестка по телефону узнает у подружки, как обрабатывать опрелости у малыша… Подошла бы, спросила!.. Разве я не объяснила бы!.. Нельзя так, нельзя с нами!.. Разъезжаться надо!.. А наставлять молодых – последние нервы гробить! Лучше уж увольте нас от этого!..
НОВАТОР
Василий – веселый слесарь. Он здоровяк: мышцы бугрятся под одеждой. Расплющенный нос, глубоко сидящие глаза, оттопыренные уши, - во внешности ничего замечательного.
Самое замечательное в нем: преданность детям. Я бы назвал ее озорной преданностью. Он все делает наперекосяк – не так, как учат врачи. И все у него почему-то получается.
Детей у него двое: Кирилл и Мефодий. Он назвал их так, видимо, тоже из озорства. Они – близнецы.
Жена его – маленькая, вечно смущенная, как бы теряется в тени Василия. Поэтому я говорю только о нем.
Близнецам по два года. В грудном возрасте Василий научил их плавать. Ни в какие ясли не отдавал: жена с ними сидит дома.
Дом Василия – детская сказка. Трапеция, шведская стенка, батут. Какие-то конструкции из кубов и прямоугольников – лазай по ним вверх да вниз. Канат, свисающий с потолка. Веревочная лестница. Колесо-карусель…
И разные игры, от которых глаза разбегаются. На стенды для игры. На полу – схемы, тоже для игр… Все самодельное, сделанное руками Василия…
Ребята крепкие, не болеют. Меня это удивляет. Дома отец заставляет их быть голышом. Только при выходе на улицу слегка одевает.
Несомненно, он интересный человек. Но я борюсь с ним, как могу. Считаю, что так рисковать здоровьем детей нельзя. У Василия получилось, и половина его победы – от слепого везения. Его опыт уникален, он годится только для его детей. Мне могут возразить, что в десятках семей воспитывают детей так же новаторски, и я скажу, - молодцы! Пускай воспитывают так, если убедились ответственно и трезво, что детям это не повредит!.. Десятки семей – это десятки семей, но широко пропагандировать новаторство с детьми ни в коем случае нельзя…
УЧАТ В ШКОЛЕ
Я осматриваю Наденьку, она ходит в детский садик, а сегодня не пошла, - простудилась. Тут же в углу за своим столом сидит Петька, Надин брат, пятиклассник. Рядом с ним мать, она проверяет уроки.
- Чему вас только учат в школе! – мать недовольна.
- Запоминать! – говорит Петька.
- Разве что! – соглашается мать.
- А чему же еще? – удивляется Петька.
- Людьми вас там быть не учат!
- Некогда! – деловито поясняет Петька. – Программа большая!..
- Вы слышите, доктор? – говорит мать. – Вот так всегда в нашей школе! Никакого дела, одни отговорки!
- Стоит ли так ругать школу? – говорю я.
- Стоит! – убежденно говорит мать. – Еще как стоит! Школа учит лицемерию и зубрежке, больше ничему! Разрешили бы учиться по желанию!
- Вы бы сама научили детей тригонометрии?
- Я бы научила их не издеваться над трудом!
- А кто их учит издеваться?
- Школа, доктор, школа! Там гасится интерес к труду! Школа растит краснобая, готового разглагольствовать и не любящего работать! Вот у моего в школе, - она кладет руку на плечо сына, - прекрасные мастерские, настоящий маленький завод. Правда, Петя ?
- Угу! – подтверждает мальчик.
- А какой с них прок! Станки приспособлены для взрослых, инструменты – тоже! Ребятам неудобно, а значит – не интересно!
- Угу! – подтверждает Петя.
- И потом, дети не знают цели своего труда! Не имеют возможности порадоваться тому, чего достигли! Труд в школе – пустая формальность, как тут его полюбить!
- Угу! – говорит Петя.
- Ты не поддакивай зря! – сердится мать. – Расскажи лучше про табуретки!
- Ну чего!.. – говорит Петя. – Один пятый их делает, а другой пятый разламывает их молотками! А потом их сжигают на заднем дворе!
- Ничего себе! – говорю я. – Но, может, это только у вас?
- В соседней школе крючки для вешалок делают! – говорит Петька. – И сдают их в металлолом!
- Ну, значит, напрасно я школу защищал! – говорю я.
- Конечно, напрасно! – говорит мать и снова углубляется в тетрадки.
- Лучше, конечно, ломать табуретки, чем их делать! – говорит Петька…
БАБУШКИНА ВНУЧКА
Эта семья состоит из двух человек: бабушки и внучки. Бабушка не может ходит: парализованы ноги. Она разъезжает по комнатам на обычном стуле, приспособленном для нее. К ножкам стула приделаны маленькие колесики, а с боков – колеса от велосипеда. Бабушка перебирает руками велосипедные колеса и катит себе куда надо.
Внучка Настенька уже большая – двенадцать лет. Смуглая, золотоволосая, золотоглазая, - экзотичная девочка.
- Где ты так закоптилась? – я присаживаюсь на краешек кровати.
- На солнышке, в огороде! – Настенька улыбается…
я расспрашиваю девочку о болезни, осматриваю, простукиваю, прослушиваю, выписываю рецепты.
Бабушка приехала с кухни и развлекает меня. У нее массивная фигура – сильно развит плечевой пояс, и такие же золотые, как у Настеньки, волосы.
- Мы с ней весело живем! Живем – не тужим! Правда, Настена?.. Первый раз она за двенадцать лет заболела. И, бог даст, последний!.. Настена тут хозяйка, ей недужить никак нельзя. И жарить-парить она у меня мастерица. И шить-вязать…
- А кто научил? – уточняет Настенька. – Ты научила!..
- Я, касаточка, я! – говорит бабушка. – Кому ж еще, окромя меня!.. Будешь ты женщиной славной, невестой завидной, уж я побеспокоюсь!
- Ну ладно, бабушка, чего ты! – смущается Настенька.
- Как же вы за домом-то следите? – спрашиваю я.
Мне хочется спросить о другом: о том, где Настины родители. Но неудобно…
- Дядя Миша помогает, наш сосед! – говорит Настенька радостно.
- Вот он, кстати, сам идет! – говорит бабушка, глядя в окно.
- Где? – Настенька садится на постели, глаза распахиваются…
стукает входная дверь, и она снова юркает под одеяло.
- Здравствуйте, люди добрые! – на пороге возникает парень лет двадцати.
Сразу видно, что он – хороший человек. Веснущатый, лопоухий, сильный, небрежный в одежде… Одним словом, хороший…
- У вас доктор? – говорит он. – Как Настины дела, доктор?
- Да в общем, неплохо! – говорю я. – Через недельку, видимо, будет здорова!
- Ну, и прекрасно!.. Я принес молоко и сметану!.. – он приподнимает синюю сетку, висящую на руке. – Выгружусь и пойду!..
“Дядя Миша” отправляется на кухню. А я, дописав свои бумаги, прощаюсь…
В прихожей мы оказываемся вместе и вместе выходим на крыльцо.
- Не могу понять, где Настенькины родители? – говорю я. – А спрашивать неудобно…
- Мать с ее отцом развелась. А потом второй раз вышла замуж. И новый муж отказался от Насти: чтоб ни слуху ее, ни духу…
- А ее отец ?
- Тоже второй раз женился. И тоже предал дочку…
- Настенька вас любит!
- Да я за нее!.. – Миша задохнулся и не окончил фразу. Потом, помолчав, сказал весомо.- Я женюсь на ней, когда вырастет!..
- А разница лет? – усомнился я.
- Восемь лет – невелика разница! – загорячился парень. – А ждать – и того меньше: пока ей восемнадцать будет! Всего шесть лет!.. Я хочу, чтобы никто больше ее не предавал!..
- Не знаю, как у вас получится! – сказал я. – Но от души желаю счастья!..
- Спасибо, доктор! – сказал Миша, просияв совсем по-детски…
УЧИТЕЛЬ
- Доктор, вы уж поскорее постарайтесь Женьку моего выписать! – просит мать. – Не то у них там все разладится с учителем!
- Что разладится?..
- Да Женька-то оболтусом был… По улицам шлялся, в парадных вино трескал… Я его одна тяну, разве я могу с ним одна, без мужика совладать!..
А в восьмом классе появился у них новый учитель истории. И Женька мой в него влюбился… Точно говорю: влюбился Женька в своего учителя… Домой прикатится, только и разговору: Эдуард Александрович сказал, Эдуард Александрович советовал… Книги Женька начал читать по истории, романы всякие… Никогда книгочеем не был, а тут – поди-ка!.. Сидит, читает, пишет что-то из книги себе в тетрадку… Я радуюсь, конечно, такому повороту, но не показываю, помалкиваю себе в тряпочку… Приходит из школы, глазами блестит, рассказывает, как они спорили на уроке, как учитель его похвалил… Потом домой стал ездить к своему учителю, помогать тому что-то делать для его диссертации…
- Диссертации ?
- Неладно сказала?.. Не по науке, конечно, Женька помогал… Привозил домой бумажные рулоны. Там карандашом разные черепки нарисованы. Рядами так и идут: сначала черепки побольше, потом поменьше, потом самые маленькие… А Женька тушью обводил все эти черепки… На полу расстелет эту простыню бумажную, прижмет чем-нибудь и ползает, высунув язык…
Летом учитель обещал его устроить рабочим в экспедицию… Так Женька накупил карт, путешествует по ним…
- Почему же он так полюбил учителя?
- Да откуда мне знать! Я человек неученый… Только говорил Женька, что учитель уж больно хорошо ругался!..
- Что-что?..
- Ругал он ребят здорово!.. Учитесь, говорил, думать. Это самая главная наука! Идиотами будете, если сейчас не научитесь! Ничего больше от вас не нужно школе, только бы вы думать научились!.. Ну, и еще что-то говорил… Я уж и не помню всего…
- Хороший учитель Женьке попался!..
- Занял отцовское место… Не должно отцовское место в душе у мальчонки пустовать…
СЕМЬЯ И ТВОРЧЕСТВО
Мы говорим о семье, о равноправии мужчины и женщины, о равных обязанностях мужа и жены…
- Но как ни верти, а творческие люди – пропащий для семьи народ! – высказывается Галина Сергеевна. – Вот у меня муж – художник… Видели вы его хоть раз в поликлинике?.. Нет, конечно!.. Могу добавить, что в продуктовом магазине вы его тоже не увидите!.. И у стиральной машины. И у плиты…
Галенька, меня нельзя так использовать, это он говорит. Во мне природа пришла к самопознанию. Я должен воплощать мир в образы. Другие дела для меня неестественны… А ему, между прочим, все равно не дают “воплощать”… Семинар молодых, конференция молодых, совещание молодых – и так без конца… В командировки всякие гоняют, чтобы воспел то или воспел это своей кистью… А он, дурачок, все хочет успеть, ни от чего не отказывается… Тут как-то пришел и говорит: Может, мне вывески порисовать, по примеру Пиросмани… Деньги дают неплохие…
Я его в ответ поругала… Что ты, говорю, глупый, мечешься!.. Если уж не разделиться между семьей и искусством, так живи полностью в своем искусстве!.. Мы с дочкой гордиться тобой будем и будем стараться тебе не мешать…
Правда? – он весь просиял… А потом схватил меня за руку и потащил к мольберту… Глаза у тебя сейчас таки, - бормочет, - такие глаза!.. Боже мой, какие глаза!..
Работал – работал, стал таким измученным… Не получается, говорит… Слушай, говорит, а что случилось?.. Почему у тебя такие глаза ? ..
НАЙТИ СЕБЕ МАМУ
Лена молчит второй день. Обиделась на меня…
Вчера она подбежала ко мне после обхода и попросила: “Давайте играть, что вы - мой папа!..”
- Давай!.. - не подумав, согласился я… И очень быстро пожалел об этом…
Лена превратилась в мой хвостик. Пошел в сестринскую, - она за мной. Отправился в ординаторскую, - и она тоже.
- Голубушка! Мне надо писать истории болезней! Погуляй в коридоре, пока я пишу! Ладно?..
- Хочу с тобой! – капризно возразила Лена и… уселась ко мне на колени.
- Леночка, тебе пять лет, ты уже большая, мне тяжело тебя на коленях держать! И потом я же сказал : нужно писать истории болезней!..
Я осторожно ссадил девочку.
- Ты просто не хочешь быть моим папой! – сказала она сердито.
- А ты, если уж на то пошло, должна меня слушаться! – возразил я, и в голосе у меня, надо признаться, было раздражение…
Лена помрачнела, махнула на меня рукой и вышла за дверь.
Я привстал, первое побуждение было – рвануться следом, успокоить…
Но вспомнил, сколько несделанной работы, и пододвинул к себе пачку историй…
Посетительница появилась после обеда. Женщина средних лет в зеленом шерстяном костюме. Невысокая, грациозная, спокойная, она сразу располагала к себе. Мы познакомились, и она объяснила цель своего визита.
- Узнала, что у вас на отделении есть девочка-сирота, и неспокойно стало на сердце! Разрешите мне посмотреть на нее!..
Я разрешил, провел женщину в ординаторскую и попросил санитарку позвать Лену.
Девочка вбежала радостная.
- Ты будешь играть со мной снова, да?..
- Нет! – сказал я. – Не сейчас!..
- Леночка, можно я с тобой поиграю? – попросила Нина Федоровна (так звали женщину).
Она вытащила из сумочки маленькую куколку, наряженную в кимоно, и протянула девочке.
- Я хочу тебе ее подарить!..
У девочки глаза стали большими.
- Ты меня полюбила, что ли? – спросила она…
Потом было еще несколько свиданий. Лена и Нина Федоровна привыкали друг к другу. Девочка скучала без “мамы”, подолгу стояла у окна и оживлялась, когда кто-то взрослый появлялся на дорожке, ведущей к отделению…
Потом был день прощания. Лена в синем матросском костюмчике уходила от нас, держа маму за руку. Она была веселой, подпрыгивала то на одной ноге, то на другой, и не оглядывалась…
Старенькая медсестра всхлипывала рядом со мной.
- Лучше бы уж я ее взяла, касаточку!.. Да уж какие мои годы!.. Помру ненароком, да ее напугаю только!..
Девочка и женщина – легкие, светлые, быстрые, - исчезли из глаз, и мы пошли обратно на отделение…
Через два месяца пришло первое письмо. “Господи, как трудно с Леной! – писала Нина Федоровна. – Я вырастила двух дочерей, но никогда не думала, что с третьей будет так тяжело!.. Временами в ней вспыхивает жуткое упрямство, ничего не заставишь ее сделать! Не буду, и все тут! Набычится и глядит зверьком! До слез бывает обидно!.. ”
“Лена необычайно любит наряды! – прочитали мы в другом письме. – Я купила ей несколько платьев, и она сразу разделила их на любимые и нелюбимые. Любимые надевает, а нелюбимые не разрешает даже трогать. Я хотела отнести их в комиссионку, - она не дала. Пусть висят, и все тут!.. ”
“Девочка она ласковая, но характер у нее нелегкий! – говорилось в новом письме. – Нагрубила мне сегодня, а когда я прилегла на диван, она подошла и говорит: “Мамочка, ты не умирай, пожалуйста! Я тебя обязательно буду слушаться!.. ”
Шли месяцы. Новые письма приходили к нас на отделение. Материнской любовью и беспокойством были они наполнены. “Леночка довольно часто болеет, Ия очень боюсь: не отразится ли это на ее дальнейшем развитии! У нее обнаружили глистов, потом пришлось удалить гланды, потом она простудилась и долго кашляла, а теперь врачи говорят, что в крови маленький гемоглобин, и его надо поднимать. Ищу книги о воспитании детей такого возраста. Их много, но я не знаю, какую выбрать! Может быть, вы посоветуете? .. ”
Я посоветовал…
“Большое спасибо! – написала она в ответ. – Самое главное и самое трудное дело на свете – растить детей! И я счастлива, что мне еще раз выпало это на долю!..”
“ПАПОЧКА”
Семен Васильевич – молодой мужчина с двойным подбородком. У него вьющиеся волосы. Раньше они, видимо, были гуще. Он сидит, положив ногу на ногу, и смотрит, как я занимаюсь его семилетней Диночкой. У Дины вьющиеся, как у папы, волосы и красивое “восточное” лицо.
- Все, голубушка! Можешь одеваться! – говорю я и, повесив стетоскоп на шею, утыкаюсь в бумаги.
- Папочка, помоги! – просит девочка.
- Иди сюда, цыпленок! – говорит Семен Васильевич, и девочка переходит от стула к дивану, неся свою одежду.
- Мне кажется, жена вас тоже зовет “папочкой”! – говорю я доброжелательно, мельком глянув, как он помогает дочери.
- Почему вы так подумали?
- Наверное, интуиция! – говорю я. – А вообще, вы очень ловки с дочкой! Значит, привыкли обихаживать женщин!..
- Между прочим, вы правы!.. Да, жена меня зовет ‘папочкой”!.. Поневоле будешь “папочкой”, если от тебя этого ждут! Жена моя – генеральская дочь, представляете себе! Она, конечно, привыкла к опеке. Вот я и опекаю!.. Все предусматриваю наперед, все ей подсказываю! Можно сказать, думаю за нее… Но ведь я ее люблю! И это мне совсем не в тягость! Мне даже нравится ее беззащитность!.. Ты, цыпленок, поточнее передавай маме этот разговор!..
- Хорошо, папочка! – соглашается Дина ласково.
- А иногда хочется, чтобы тебя самого кто-то поопекал! – шепчет Семен Васильевич. – Но это, разумеется, не для протокола!..
БЕРИ, ЧТО ХОЧЕШЬ!..
- Зоряна, уймись! – кричит Алевтина Витальевна.
Она стоит напротив дочки, уперев руки в пухлые бока. На голове у нее повязана вытканная серебром косынка. На платье светятся концентрические кольца, - золотые и серебряные. При взгляде на Алевтину Витальевну искрит в глазах.
Но на девочку гнев матери не производит никакого впечатления.
- Хочу вазу! – кричит она, показывая на большую вазу голубого хрусталя. На стенках вазы извиваются драконы.
- Эта ваза дорогая! Понимаешь, ты! – кричит Алевтина Витальевна.
- Ну и что! – кричит Зоряна. – Я же не раскокаю!
В комнате появляется глава семейства - Леопольд Алексеевич. Его тело и голова – два шара. Голова – шар голый. Тело – шар одетый.
- Дай ты ей! – кричит он жене. – Что нервировать!..
- Эту вазу мне директор торга подарил! Когда ухаживал! – кричит Алевтина Сергеевна. – Это память!..
- Ах, значит, он ухаживал? – кричит Леопольд Сергеевич и начинает пыхтеть. Его лысина багровеет.
Алевтина Витальевна глядит воинственно. Она готова к бою…
- Я так и думал!.. Пых!.. – кричит Леопольд Алексеевич. – Ты гадкая женщина!.. Ты – развратница!.. Пых-пых-пых!..
Зоряна, забыв про вазу, сидит на постели, поджав колени к подбородку. Она с интересом слушает.
- Тут покупатели, тут комиссии нервы треплют! – кричит Леопольд Алексеевич. – Мало того, еще дома – бордель!..
- Зачем вы меня вызывали? – кричу я, вклинившись в секунду затишья.
Следует немая сцена. Все глядят на меня.
- Доктор, простите, я забыла про вас! – Алевтина Витальевна прижимает к груди сцепленные ладони.
- Склерозница! – восклицает Зоряна.
- Хе-хе-хе! – смеется Леопольд Алексеевич.
- Ночью у Зореньки была температура! – восклицает Алевтина Витальевна. – Тридцать семь и три!
- Разве это температура! – кричит Леопольд Алексеевич. – Ты глупая женщина!..
- Извините, доктор! – восклицает Алевтина Витальевна. – Зря мы вас позвали! У меня градусник, вообще-то неисправный!.. Только сейчас вспомнила!..
- Хе-хе-хе! – хохочет Леопольд Алексеевич. – Ну, ты даешь!..
- А я все равно вазу хочу! – кричит Зоряна.
- Да бери ты, что хочешь!.. – кричит на нее мать…
ИНТЕРНАТ
-Мы чуть не потеряли ребенка! – говорит Алла Егоровна. – Нет-нет, ничего страшного! В плане физическом ничего страшного! Но из семьи он едва не выпал!..
- Вы про Севу? – спрашиваю я. – он ведь у вас, кажется, в интернате?..
- Вот именно, в интернате!.. Был в интернате!..
- Что, забрали?.. Почему?..
Мы говорим на улице, проходящие люди обтекают нас, некоторые недовольно оглядываются. У меня еще четыре вызова, но как-то неудобно недослушать человека, и я слушаю, и мне хочется демонстративно посмотреть на часы, чтобы дать понять…
- Ему там было неплохо, - говорит Алла Егоровна. – Приходя домой, он взахлеб нам рассказывал: про друзей, про сборы, походы, игры. Мы радовались вместе с ним: я, муж и младшая сестра. Я – человек больной и, вследствие этого, как вы знаете, очень чуткий. И вот я увидела, ощутила, что Сева томится дома. Ходит из угла в угол, задирает сестру. Даже телевизор не смотрит. Во дворе у него никого, все друзья в интернате, на улицу его не выманишь. Смотрю, книжки даже перебирает, у нас есть немного на этажерке, но читать не может. Перелистнет несколько страниц, зевнет и отложит…
В интернат после выходных уходит с такой радостью, даже обидно…
Поговорила я с мужем: он только плечами пожал: не понимаю, о чем ты…
А через несколько выходных Сева не пришел вообще. Я в воскресенье отправилась в интернат, еле нашла его в физкультурном зале, - разгоряченного, веселого. Не, мама, не пойду, некогда, надо к соревнованиям готовится!.. И никаких угрызений совести, никаких извинений перед нами, ждущими его…
Тогда я вернулась домой и дала мужу взбучку… Ты стираешь? – Хорошо!.. Моешь пол? – Хорошо!.. Я больна, и спасибо тебе за помощь!.. Но ты сына теряешь, свою опору в старости, и не видишь этого! Он отрывается от нас, интернат его отрывает! А причина одна: в семье скучно, в семье не интересно! Я прошу, я умоляю, я приказываю: займись мальчиком! Заберем его из интерната, пока он еще не совсем отвык. И ты будешь с ним играть, разговаривать, ходить в кино, - что угодно, только избавь его от скуки, сделай для него дом интересным!..
Муж у меня тугодум, но исполнительный. Вроде бы, понял, что нужно!..
- И как Севке дома?
- Тьфу-тьфу, тьфу! – смеется Алла Егоровна. – Интернат еще вспоминает. Но раньше вспоминал по десять раз в день, а теперь – едва разик!..
- Ну, тогда поздравляю с возвращением сына! – говорю я.
И мы расходимся в разные стороны…
РАЗВОД
Передо мной сидела женщина, которая рано состарилась. У нее было безвольное потухшее лицо. Кожа, изрытая оспинами, висела складками. Но в глазах было что-то хищное, глаза противоречили лицу…
Я вызвал ее, чтобы поговорить о ее ребенке. Ее сын, будучи госпитализирован, очень плохо вел себя на отделении. Я с ним справлялся, я умею быть строгим, но с матерью поговорить не мешало. Такие разговоры показывают, что и откуда в ребенке…
- Всю жизнь я гордилась тем, что я – потомок грузинских князей! – сказала женщина. – И всю жизнь моя гордость меня подводила…
Она не сразу это сказала, несколько минут беседа велась “вхолостую”, но пробуксовки в разговоре я не привожу, выбрасываю их…
- Мой муж был скульптором. Я надеялась, что он доставит славу нашей семье. Но он много пил и мало работал. И делал, в основном, надгробия. Чем больше платили, тем внушительней и тяжелей… А я работала в мединституте… я работала в институте и вертела профессорами, как хотела… У нас было около пятидесяти кафедр. И у каждого сотрудника были родичи, которым что-то надо было от медицины. Одному – лекарство, другому – кого-то проконсультировать. И я знала, где и что найти, с кем и как договориться. Я была сильным человеком, а по должности – старшим лаборантом. Конечно, мне кое-что перепадало, это были гонорары за мои труды, и я от них не отказывалась. …
А с мужем я развелась, поскольку он оказался бездарным и безалаберным. Зарабатывал прилично, но все спускал на друзей да на выпивку. Надо сказать, при разводе он оказал бешеное сопротивление – в смысле сына. Хотел оставить его у себя…Адвоката нанял. Даже отступного мне предлагал…Но я не отдала сына…
- А теперь не жалеете ?
- А теперь жалею!.. Я устала с ним бороться! Это не мальчик, а демон! Он меня травит, как собака перепелку, он тянет из меня деньги, как нас ос. Он абсолютно неуправляем. Господи, почему я не отдала его тогда?.. Отец бы сумел с ним справиться! А я устала, я не могу, я боюсь этого хулигана!..
- Своего сына?..
- Это не ребенок, это – бомба! А разве бомбовый взрыв в руках удержишь!..
Полечите его подольше у себя, доктор, я вас очень прошу! Я вас отблагодарю, я вам буду полезна!..
Она трясет головой совсем по-старушечьи. Качается серебряная цепочка, висящая на дужке модных очков. Подрагивает на груди серебряная брошка. Суетливо движется вверх и вниз массивный серебряный перстень…
ВСТРЕЧА
Я шел по улице. Был двенадцатый час ночи. Ноги шлепали по лужам. Холодный ветер лез под куртку.
Спать хотелось. Предчувствия возникали. В такой час на пустой улице, наверное, у каждого будут предчувствия. Всякие басни про хулиганов припоминаешь. Всякие “рассказы очевидцев”…
И тут они появились. Как по заказу. Двое парней в таких же, как у меня, куртках и кожаных кепках, надвинутых на глаза.
Они стояли и ждали. И я шел к ним. Можно было повернуться и убежать. Но как-то неудобно было. Может, они заблудились… Может, они дорогу спросят…
- Куда чапаешь, дядя? – спросил один.
- Домой, - ответил я.
Самому понравилось, как спокойно это прозвучало.
- Не дойду до дома с дружеской попойки! – сказал другой.
Он был опасней первого. Я это почувствовал.
- Есенина читаешь?.. Молодец! – похвалил я.
- Не боится! – сказал первый иронично.
- Выпендривается! – поправил второй. – Ну, вот что, жлоб! Гони тысчонку и радуйся, что больше не просим!
- Для каких нужд? – спросил я.
Тут второй ударил. Я не успел заметить, как он размахнулся. В животе была боль, сгибающая пополам. Ее можно было терпеть.
“Не ножом!” – отметил я про себя.
И почувствовал облегчение.
И начал драться. В институтские годы я ходил в секцию самбо. Многое забылось. Почти все… Но три приема четко помнились: подножка, подсечка, бросок через бедро. Я считал, что этого достаточно.
Оказалось, - нет… Я бестолково махал руками и ногами и никак не мог захватить и подсечь… Но все-таки чувствовал, что куда-то и кому-то попадал…
Меня же били более крепко и более умело. Я лаже считал эти удары, различал их по силе… Словно кто-то внутри меня ахал изумленно…
И вдруг – стало полегче. Потому что вмешался третий. Вернее, второй. На моей стороне – второй…
И нападавшие – исчезли . не убежали. Не подняли руки. Не обещали, что больше не будут…
Просто исчезли, и все. Развеялись, как дым…
Во всяком случае, так мне показалось…
Пот заливал глаза. Было очень жарко и очень больно.
Мы быстро шли по улице рядом со вторым. Это был парень. Такой же, в общем-то, как те двое…
- Вы кто? – спросил он.
- Детский врач, - ответил я.
- Правда? – он почему-то обрадовался и остановился.
- А что, надо помочь? – спросил я.
- Да нет, успокойтесь!.. Вам-то помочь не надо?//
- Да, вроде, целый!..
- Просто у меня отец – детский врач! – сказал парень – А у вас дети есть?..
- Два сына! – ответил я.
- А воспитываете как? По системе?
- Да нет, по традиции! – сказал я.
- Жаль! – сказал парень. – А у моего отца система!..
- Какая ?
- Система трех китов! – сказал парень. – Мужчине нужны сила, ум и доброта!.. Три кита!..
- Ну, силу понятно как воспитать! – сказал я. – Ум – тоже. Книгами… А доброту?..
- Доброта, по-моему, слабое место в его системе! – сказал парень. – Отец думает, что для ее развития надо проигрывать…
- Не понимаю! – сказал я.
- Ну, проигрывать людям!.. Нарочно! – сказал парень.
- Зачем?
- Чтобы добрее становиться!.. В шахматы проигрывать… В волейбол… В любые игры!..
- Не знаю… - сказал я. – Не верится в это!..
- Одно “но'!.. Проигрывать можно до тех пор, пока это не грозит твоей чести и достоинству!..
- Не знаю… - повторил я.
- Дойдете? – спросил парень. – Мне сюда!..
- Дойду! – сказал я.
И он свернул в переулок…
ОТЦОВСКИЕ СТРАХИ
- У вас есть дети, доктор? – Игорь Иванович сидит у меня в ординаторской, расспрашивает про своего Игоря-младшего.
- Двое парней! – говорю я.
- Значит, вы вдвое несчастнее меня! – говорит он без улыбки.
- А может, вдвое счастливее? – говорю я.
- Или вы не отец? - удивляется он. – Или вы не боитесь?
- Чего? – удивляюсь я.
- Как чего? – он, вроде бы, даже растерян. – Говорят, детей воруют!
- Одна баба рассказала? – спрашиваю я с улыбкой.
- Вы и в самом деле счастливее меня! – говорит он. – Вы более толстокожий. А я всего боюсь. Во-первых, войны… Во-вторых, болезней… В-третьих, несчастного случая… В-четвертых, боюсь не дожить до внучат… В-пятых, боюсь, что жена умрет раньше меня… В-шестых, боюсь хулиганов, бандитов…
Он тоскливо смотрит в окно, на миг отключившись от разговора.
- А их-то чего бояться? – “возвращаю” его. – С ними бороться надо!
- Как? – произносит он отрешенно.
- Учить детей постоять за себя! – говорю я.
- Драться? – уточняет он безрадостно.
- Хотя бы и драться! – говорю я.
- Вы сами дрались? – говорит он.
- В детстве приходилось!.. И во взрослости немного!..
- А мне вот ни разу в жизни! – говорит он.
- Я не хочу воспитывать забияк! – говорю я. – Но простейшие приемы я обязан показать!.. Сам показать своим детям!..
- Не обязательно драться! – говорит он, оживляясь. – Можно по-другому!
- Как? – не верю я.
- Я вот, знаете, научил сына… - он запинается.
- Ну-ну! – подбадриваю его.
- Научил притворяться глухонемым! – говорит он.
- Зачем ?
- А вот представьте: пристали к нему хулиганы, просят закурить. В данной ситуации я вижу два выхода: убежать от них или их или их перехитрить… Драться с группой, сами согласитесь, бессмысленно!
- Да, пожалуй! – соглашаюсь я.
- Ну, вот, просят у него закурить. А он им показывает знаками: не слышу, мол. Такой реакции они, естественно, не ожидают, озадачиваются и отпускают его.
- А если они его оскорбляют по-всякому?
- Не усложняйте! – морщится Игорь Иванович. – Из роли он выходить не должен! Для убедительности он может вынуть из кармана блокнотик и карандаш. И написать, что он не слышит. Такая деталька, мне кажется, убедит любого!
- Хитро вы придумали! – говорю я. – Надо срочно искать хулиганов!
- Что вы, доктор! – пугается он. – Типун вам на язык!..
- Проверить-то надо вашу гипотезу! – говорю я.
- Нет уж, лучше пусть он свой блокнотик целый век в кармане таскает! – говорит Игорь Иванович…
ВИНОВНИЦА
Алла Васильевна как заходит в мой кабинет, так – всякий раз – ослепляет.
Бывает, ослепляет прической своей, многоэтажной и многофигурной. Бывает, ослепляет – в буквальном смысле – сочетанием перстней и колец. Бывает, ослепляет коленями, обтянутыми чем-то импортным…
- Алла Васильевна! – говорю я шутливо. – моя жена взорвется от ревности, если вас увидит!..
- А что? – делает она глазки. – Я человек свободный!
- Ну, значит, я погиб! – я поддерживаю игру.
- Ладно уж! – говорит она. – Оставляю вас жене! У вас проблем семейных нет!
- Почему вы так решили ?
- Да видно по вам! – смеется она. – Счастливый мужик – что медаль! А меня бояться надо!.. Я счастья не приношу!..
- Неужели?.. – никак не могу выйти из легкомысленного тона.
- В самом деле! – говорит она, и голос ее серьезен. – Но я виновницу знаю всех бед своих!..
- И кто же она ?
- Матушка моя! – говорит Алла Васильевна, и я тут же осекаюсь, как бы “трезвею”…
- Что это вы так о матери? – говорю осторожно.
- Имею основания!.. – Алла Васильевна лезет в сумочку, достает пачку сигарет “Кэмел” и тут же спохватывается. – Ах да, у вас же нельзя!.. Так вот, это матушка настроила меня бабочкой жить!.. Разве я не женщина?.. Разве мне семьи своей не хочется?.. Я бы, может, расшибиться ради семьи готова!.. Но не получается… Приучена с детства для себя жить!.. Ничего мне матушка не давала делать: учись-учись, успеешь наработаться, когда замуж возьмут!.. Отучала меня отучала, - и отучила!.. Вышла я замуж и не знаю, за что браться, с чего начать… Неделю муж терпел, а потом попрекать начал… Снова рубашка несвежая, опять носки те же, котлеты сделать сколько прошу!.. А я извиняюсь только: ты подожди, ты потерпи, я сейчас…. А сама с наскока бросаюсь на рубашку эту, на носки, на котлеты… Ничего не успею, а уже новые дела накопились… Никак с ними не совладать!.. Брошу все, сяду и реву!.. Дочку уже без мужа родила… Матушку заставила с пеленками возиться… Чтобы хоть чем-то вину свою передо мной оправдала…
Алла Васильевна снова лезет в сумочку.
- Ах да, у вас нельзя!.. Почему, собственно, у вас нельзя курить?..
И раздраженно щелкает замочком…
СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА…
Пьющих женщин я вижу редко. Эта – одна из них.
- Доктор, вы мою Варньку получше лечите!.. Она у меня единственный ребенок, любимая дочка!.. Я ей конфеты покупаю и печенье, вы не думайте!.. Все как у людей… И обуваю, и одеваю… Люди разное болтают, вы им не верьте!.. Что же я, враг своему ребенку?.. Что же я, прописать ее одежку буду?.. Смешно и глупо!.. Я бросить хочу, доктор!.. Я хочу не пить!.. Я брошу, когда она поправится, вот увидите!.. Мне своя семья нужна!.. Своя – не чья-нибудь!.. Чужого не беру!.. Брошу и заживу своей семьей!.. Телевизор куплю плоский!.. На стену его повешу!.. Все как у людей!.. Только вылечите мою доченьку получше!..
Мы лечим ее Вареньку… Мы выписываем ее, когда выздоравливает…
И… через несколько месяцев она поступает снова. И снова ее мать изображает, что “опомнилась”…
Опять повторяются те же речи… Опять пациентка поступае6т худющая, голоднющая. И злая, как волчонок.
Первое время мы неусыпно следим за ней, как за “особо опасной”… Чтобы не била, не толкала других детей, чтобы не кусала их и не отбирала игрушки.
Потом она смягчается и становится почти нормальной девочкой.
Может, и вправду ее мамаша бросит пить, надеемся мы… Но сколько же можно тешиться пустыми надеждами…
Вот она приходит снова, мать нашей Вареньки.У нее нездоровое опухшее лицо, мутные глаза. Водка словно ошпарила ее, словно сварилась она в этой своей водке.
Говорит она с выражением, в глазах – слезы… Так хочется ей поверить…
- Доктор, вы мою Вареньку получше лечите!..
ИДЕАЛЬНЫЙ СЫН
Внушительная женщина Нина Михайловна. “Кубическое” впечатление производит. Два куба друг на дружке – это ее тело. Куб спереди – ее бюст. Куб сзади – ее “корма”. Кубик сверху – голова. Голова ее направлена только вперед и редко поворачивается в стороны.
Человек она властный, и думаю, что не добрый. Живет одна со своим сыном. И устраивает мне разносы по поводу своего Тишеньки. То ей кажется, что медсестры уделяют ему мало внимания. То ей кажется, что его надо обязательно переодевать по ночам: менять ему рубашку.
Да не потеет он во сне! Успокойтесь! – пытаюсь я ее образумить. Кто лучше знает моего сына: я или вы, - парирует она.
Периодически она обещает написать на нас жалобу. Периодически требует, чтобы ее пропустили на отделение в не приемное время. При случае подбивает других посетительниц к недовольству.
Когда она появляется, я напрягаюсь изнутри и жду неприятностей…
А сегодня она пришла какая-то размягченная, и это сразу бросилось мне в глаза.
- Доктор, что вы думаете по поводу моего Тишки? – спросила даже, вроде, с подобострастием. – Я две ночи не сплю: прикидываю, не сплоховала ли я с ним…
- Имя у него удачное, - говорю я. – Он, действительно, тихий мальчик. И не видать, и не слыхать.
- Так это хорошо или плохо? – нетерпеливо спрашивает она.
- Скорее плохо, чем хорошо… Чего хорошего, когда мальчишка в одиннадцать лет размазня!.. Со всеми согласен, постоять за себя не может… Ведь не может, скажите?..
- Это вы в смысле драки?.. Ну, конечно, он не драчун! По-моему, ни разу в жизни не дрался!..
- А если обижали ?
- Ко мне бежал!.. Да его и не трогали: знали, как со мной связываться!..
- Вот видите! – говорю я с осуждением. – Какой же из него будет мужчина!..
- Не знаю… - говорит она нерешительно. – Разбередила себя за эти две ночки. Раньше думала, что у меня идеальный сын. Не перечит, не озорничает, без моего слова ни шагу.
И вдруг засомневалась. Что-то слишком уж хорошо у меня с ним… Правильно ли это?.. Не сломала ли я его?..
Я слушаю Нину Михайловну, и мне ее жалко. Никогда ее такой не видел…
- Сломать вы его не сломали, - говорю сочувственно, - а вот надломить, видимо, сумели!
- Так что же делать? - говорит она.
- А ничего не делать! – говорю я.
Она вскидывается, и я тут же добавляю:
- Ничего не делать без его совета!..
- Как это? – спрашивает она резко, и в этот миг снова кажется мне “кубической”.
- Каждое дело обсуждайте с ним. Побуждайте его высказывать собственное мнение. Побуждайте иметь собственное мнение.
- И все? – она улыбается с облегчением. – Да я теперь пальцем не шевельну без его согласия!
- И получите самодура! – говорю я. (“Такого же, как вы сама!” – добавляю мысленно).- Не принимайте сразу его доводы, вызывайте на спор, только не давите своей властью! Пусть отстаивает свою точку зрения!..
- Ладно, разберемся! – говорит она. И я вижу, что сомнения ее покинули. – Идеальный сын все-таки лучше, чем второй в доме командир!..
ДЕТИ – НАШЕ СЧАСТЬЕ
Любовь Семеновна близка к старости. А может, мне просто кажется. Во всяком случае, мешки под глазами, морщины на лбу, шаркающая походка наводят на такую мысль.
- Дети – наше счастье! – говорит она слегка шепеляво.
(“Сцастье” – получается у нее).
- Кто же этого не знает! – соглашаюсь я.
- Это мало знать, - это надо пережить! – говорит она. – Как я пережила!..
- Как можно пережить банальную мысль? – не понимаю я.
- Я вам расскажу! – говорит она…
Много родительских рассказов я слышал у себя в ординаторской. Много еще, видимо, услышу… Люди приходят поговорить о своих детях, что лечатся на отделении, и в разговоре незаметно соскальзывают на себя, на свои проблемы…
- Судьба у меня трудная, - начинает Любовь Семеновна. – Первый муж долго болел, и я была как сиделка. Потом он умер, и я осталась одна…
Через пять лет женилась опять, но второй муж оказался подлецом. Бросил меня, когда узнал, что я беременна….
Это меня обозлило, и я решила отказаться от ребенка в роддоме…
Надо было сделать аборт, но я все сроки упустила… Буду жить для себя, так я думала, когда шла в роддом самое главное счастье – жить для себя…
В роддоме познакомилась с одной… Сверстница моя, и семь человек у нее детей… С таким восторгом она про них рассказывала, раздражала меня даже… Восьмого рожать пришла и волновалась, как девчонка…
Не могла я ее понять. Ей-то хорошо, думала. У нее мужа-инвалида не было. Ее не бросали, как ненужную собаку…
Родили мы в один день: я и Лидия, многодетная эта… Она мальчика, и я – мальчика….
Я заявила врачу, что хочу отказаться от ребенка. Как задумала, так и заявила…
Персонал тут переполошился, на меня, как на фашиста глядят, главный врач приходил уговаривать… А я держусь: не возьму, и все!.. Оформляйте отказ!..
И тут Лидия эта вмешалась… Я, говорит, заберу твоего малыша, Люба!.. Мне, говорит, без разницы: одним больше – одним меньше… А сама так и сияет, на моего мальчика глядя… Так и тянется к нему…
Спросила у меня Лидия, как я, не возражаю ли?.. Я сказала, что не возражаю…
И стала она хлопотать: заявление написала, домой сообщила, чтобы справки ей нужные собрали…
А ей от ворот поворот: не разрешили… Главный врач опять приходил, - теперь уже к ней… Сказал, вы и так многодетная, разрешения вам не будет, не старайтесь… И ушел, на меня даже не покосился…
Ушел он, и я слышу, - Лидия плачет… Я к ней: что ты, дура?.. Чего ревешь?..
А она мне: жалко, говорит, мальчика. Сиротой будет…
Вижу, и впрямь жалко: такая в ней печаль настоящая…Такая печаль!..
Словно тут меня толкнуло: при мне, при живой матери?.. И сама я залилась, как белуга… Припала к ней, и ревем хором…
Выплакалась и говорю: нечего его жалеть, воспитаю, как смогу… Пока жива, не будет он сиротой…
Любовь Семеновна замолкла, оглянулась, наклонилась ко мне…
- А сейчас-то плохо себя чувствую! – прошептала, дыша запахом зубной пасты. – а ему-то всего тринадцать!..
C нова села прямо и сказала с гордостью:
- Надо же, как вышло! Тринадцать лет под конец я счастлива была!..
ГЕРОЙСКАЯ ЖИЗНЬ
Олег Ильич зело брадат и волосат. Борода у него крестьянская, окладистая. Можно играть в театре Бармалея с такой бородищей…
Волосы у него пышные, перепутанные. Глянешь на такого со стороны, - ну, и свирепый дядька!..
Но Олег Ильич добр и порою из-за доброты своей беспомощен. Он позволяет своему трехлетнему Никитке делать с собой что угодно: трепать за бороду, карабкаться на плечи, превращать себя в лошадку, отвлекать от работы в любое время…
- Понимаю, что иногда прикрикнуть надо! – говорит Олег Ильич. – Но не могу! Так уж я заряжен, так уж настроен – добротой и на доброту… Ничего уж тут видно не поделаешь!.. Это моя мама такой пример показала. Через нее понял, что родительство, прежде всего, - самоотверженность…
Жизнь у нее простая, и все равно, я считаю, геройская. Она меня одна растила. Отец пил, и мама его прогнала. Зарплата у нее мизерная была. Помощи ни от кого никакой. Но ни разу не слышал от нее жалоб на жизнь. Сама, как я теперь понимаю, куска повкуснее себе не позволяла, - все мне, птенцу, пихала в клюв. И обувать-одевать меня умудрялась не хуже других. Купит с получки обновку, а потом тянет себя на хлебе да воде, лишь бы не одалживать. За любую подработку бралась… На трамвае даже экономила одно время, пешком ходила по шесть остановок, когда особенно ей трудно было.
Сама рассказывала, как у нее голова кружилась от недоедания.
Она и сейчас такая. Когда ей фрукты привожу, она все мне скормить старается.
Одежки никакой у нее богатой. И деньги от меня не берет. У тебя, мол, семья у самого, - заботься о семье…
Мне-то сейчас что… Мне-то легче, чем ей… Получаем прилично, работаем оба с женой. Но все равно, если что повкуснее, так мне и в горло не лезет, - сыну отдать хочется… Материнский закон в меня впитался…
ДЕД И БАБКА
- В загробный мир вы, конечно, не верите? – спросил дедушка пухлощекого голубоглазого Сережи.
- По должности не положено! – ответил я с улыбкой.
- Да, вам еще рано об этом думать! – сказал дедушка и ущипнул за щеку внука. – Вроде, как и ему!..
- Просто некогда думать об этом! – сказал я.
- А что делать, если умершие тебе во сне являются? – спросил дед.
- Не знаю! – сказал я. – Это не по моей специальности!..
- Шутник вы, доктор! – голос у деда печальный. – А я вот с умершей бабкой своей каждую ночь встречаюсь. Ворочаюсь, ворочаюсь, никак не уснуть, а только усну, - она тут как тут. И все сокрушается. Мало ты меня любил, старый, мало со мной разговаривал душевно. Дай хоть я с тобой поговорю, пока ты не помер!..
Дед шмыгнул носом и потеснее прижал к себе Сережу.
- Все-то мы годики наши снова перебираем. И каждым моим грехом она меня, как булавкой, - тык! тык!.. Вспомнит, как перед войной у меня сударушка была, - и кольнет меня, кольнет… Как я запил, когда наш ребенок первый в больнице помер… Как я гада одного палкой отлупил и год потом отсиживал…
Дед посмотрел на меня виновато, словно это я стыдил его. Глаза у него повлажнели…
- А я ее уговариваю: ты лучше хорошее вспоминай!.. Ведь хорошего тоже было немало!.. Вспомни, как мы дом построили и новоселье справляли!.. Вспомни, как в Москву ездили – в награду за работу нашу!.. Как я с войны воротился!.. Как сын диплом принес об окончании института!.. Как дочку по телевизору показывали: новатор-зоотехник!.. Хорошего-то больше, пожалуй!..
И легче моей старухе после светлых воспоминаний… По ней замечаю, что легче… Встанет рядом, положит мне руку на плечо и молчит… Значит, довольна…
Дед посмотрел на меня, прищурив левый глаз.
- А Сережку-то совсем выпишете? – спросил петушиным фальцетом. – Или снова болеть будет?..
МИЗАНТРОП
- Дети сближают людей! – говорит Сергей Витальевич.
- Или разделяют! – говорю я.
- Не может такого быть!
- Я знаю пример… Жена родила без согласия мужа, и они развелись… Он не хотел ребенка…
- Ну, тогда скажу так. Меня ребенок сблизил с людьми… Я ведь был почти что мизантропом. Не любил с людьми общаться… Не умел это делать… Был закомплексован, зажат в себе… Казалось, я серый, банальный, никому не могу быть интересен… Торопился на работу, стараясь ни на кого не глядеть… После работы спешил домой и раздражался, когда меня задевали, толкали, пихали… Дома садился, раскрывал книгу, - и начиналась жизнь… Только с книгой в руках чувствовал себя человеком… Умным, смелым, великодушным… Только с книгой в руках забывал про свои комплексы…
Он замолкает, улыбается мечтательно.
- А потом? – спрашиваю я.
- А потом я женился… Как-то неожиданно влюбился и женился… Любовь помогла себя преодолеть… Словно буря налетела, все перевернула и понесла меня, понесла… Родился сын, такой интересный, такой загадочный… Я не мог опомниться… За что мне счастье… Я ведь не заслужил!..
Стал выходить на прогулки с коляской…И вдруг увидел много разных людей с колясками… Раньше я их как-то не замечал… Они здоровались, узнавали, кто у меня, что-то спрашивали… И мне было интересно сравнить, а какие там, у них, в колясках подарки судьбы?.. Похожи на моего или нет?.. Чем отличаются?.. Что едят?.. Что говорят ? ..
Столько тем для разговора, что я мог часами болтать с каким-то папашей или дедулей… Или с мамашей… Или с бабушкой… Бабки лучше всего – вот уж, действительно, энциклопедии…
И чем старше был ребенок, - тем больше было проблем… Так что ниточки к людям протянулись на всю оставшуюся жизнь…
Он замолкает и снова улыбается мечтательно…
- Мне бы теперь еще девочку, внученьку!.. Да с ней бы гулять ходить!.. Все бы тогда понял до конца!.. Весь жизненный смысл!..
ЛЮБИМАЯ ДОЧКА
- Ну, что, Валентина Валерьевна, будем прощаться? Четыре недели отлежали со своей Поленькой, пора и домой!..
Так я объявил на обходе.
А через час после обхода она постучалась в ординаторскую и вручила мне цветы.
- Откуда вы их взяли?.. Вы же еще не уходили?
- Муж принес.
Она улыбалась облегченно, свободно, счастливо. Находиться на отделении – это не сахар, это скучно и тягостно. Расставание с больницей – красный день. И мне понятна радость тех, кто идет на выписку…
- Берегите дочку!.. Быть матерью – профессия тяжелая!..
- Теперь я понимаю…
- А раньше что же, не понимали?
- Нет, раньше я была другой!.. Противной!.. Отвратительной!.. – сказала Валентина Валерьевна, и губы ее задрожали.
“Ну вот, нервная разрядка начинается!” – подумал я.
- Водички хотите? – предложил вслух.
Валентина Валерьевна кивнула головой.
Я плеснул в стакан воды и сочувственно следил, как она быстро пьет.
- Я была любимой дочкой, - сказала она, поставив стакан. – Знаете, что это такое?.. Все равно, что быть принцессой! Стоит заикнуться, и у тебя есть все!.. А если твое слово – закон, будешь ли ты думать, какой ценой он выполняется.
И в школе, и в институте меня ничем не загружали. Только учись, только набирайся ума. Я думала, так и должно быть. Никакими угрызениями не мучилась. Ни мамы, ни отца как-то не замечала в то время, не замечала их труда…
После института осталась тут же, на кафедре. И ритм жизни не изменился. С утра на работу, а после работы – какая-нибудь компания…
Замуж вышла быстро, в первый же послеинститутский год. Летом старики сняли дачу, и мы, молодые, после работы ездили туда. Зарплаты наши оставались при нас. Трать, как хочешь!.. Старики ни копейки не просили. Мы приедем налегке, уедем налегке – чем ни житуха!..
А осенью они умерли. И мама, и отец. Как-то сразу. Две недели разницы…
Я уже беременна была в то время… Поленька родилась и научила меня быть мамой…
Валентина Валерьевна глянула на стакан.
- Еще водички? – спросил я.
- Нет!..
Она отказалась и ушла.
“Четыре недели лежала, и ни слова! – подумал я. – А при выписке вон как раскрылась!..”
ПРОХОДИТ ЖИЗНЬ
В субботу с утра я пришел к Егорке. Открыла мне мать, ее голова была повязана платком, под платком бугрились бигуди. Ничего не спросив, ничего не сказав, она сразу исчезла.
Егорке было скучно. Он лежал с отсутствующим видом. Увидев меня, мальчик оживился, сел на постели.
- Расскажите мне что-нибудь, доктор! Ну, пожалуйста!..
- А читать ты еще не умеешь? – я провел глазами по книжной полке, которая висела на стене. Книги были хорошие, но все - для подростков, семилетнему Егорке они не подходили.
- Нет, не умею! – сказал Егорка. – В школу только пошел и сразу заболел!..
- Ну, тогда слушай!..
Я присел к Егорке на кровать и рассказал, как Вини-Пух лазал на дерево за медом…
- А еще про Винни? – попросил Егорка.
- Еще мама с папой расскажут!..
- Им некогда! – махнул рукой мальчик.
И сразу поскучнел…
Когда я вышел в прихожую, мать и отец в своей комнате о чем-то спорили. Дверь была открыта, и я невольно увидел чертежный кульман и спину отца в полосатой пижаме, большое трюмо и спину матери в зеленом платье.
- Собирайся сейчас же! – говорила мать. – Воробьевы не будут ждать!
- У меня хорошая идея! – упрямился отец. – Я не могу!..
- У тебя каждый день идеи! А что с них толку?
- А что толку с этих гостей, черти бы их драли!
- У Воробьева половина Ученого Совета в друзьях, как ты не понимаешь!..
- Плевал я на его связи!
- Проплюешься!.. Он перед защитой шепнет тому-другому! И погоришь!..
- До защиты еще далеко!..
- А почву уже сейчас надо готовить!..
Я снял халат, сложил и запихнул в портфель. Надел уличную куртку и кепку. Подождал…Кашлянул… И, наконец, меня заметили…
- Доктор, ну как там?.. – завитая, но еще не причесанная, в зеленом платье с многорядными бусами на груди, мать выплыла в прихожую…
- Там – ничего… Скучно мальчику… Вы бы хоть сказки ему почитали!..
- До сказок ли нам! – сказала мать. – Егор уже большой. Пусть привыкает к самостоятельности. Мы сейчас в гости уходим…
- А он что же, один будет?
- А что такого? – спросил отец, не отрываясь от кульмана.
- Егорка привычный! – успокоила меня мать. – Мы все эти годы жили для него!.. Должны же мы теперь и для себя пожить!.. Жизнь-то проходит, доктор!.. А мы еще ничего не успели!..
И я ушел из этого дома… Мелькнула было мыслишка, - не посидеть ли с Егоркой?.. Но у меня были еще вызовы… И защита диссертации тоже маячила…
СКУТЕР
- Вот растолкуйте ему, доктор! – Лидия Львовна встречает меня раздраженным восклицанием.
- Кому ему ? .. Женьке ? .. Максиму ? ..
- Да мужу моему! Не желает ради сына пальцем шевельнуть! Подумаешь, скутер Женька просит! Неужто мы не в силах!..
- Мы-то в силах! – басит с кухни муж Лидии Львовны. – Мы в силах его сами себе на шею посадить!..
- Где Максим? – спрашиваю, снимая куртку и доставая халат из портфеля.
- В детской! – машет рукой Лидия Львовна. – Опять у него горло!
Она убегает на кухню, и там продолжается спор, начатый перед моим приходом. Я мою руки, захожу в детскую, осматриваю Максима, младшего брата Женьки, желающего иметь скутер. А на кухне гремит не смолкающий аккомпанемент родительского спора….
- Ты мужчина, ты должен обеспечивать своих детей!А ты ничего не хочешь для них делать!..
- Скутер – не предмет необходимости! Пойми ты, глупая, воспитывать нужно людей, а не барчуков! А человек только тот, кто трудится, кто тянет свою лямку!
- Сам надрываешься, как вол, и детям того же хочешь?..
- Я работаю, и я – не вол!
- Ну да!.. Ты и того подменяешь, и этого! Учеников у тебя вдвое больше, чем положено! А платят не вдвое больше! Платят как положено!..
- Ну и что! Я этим горжусь, а ты укоряешь!
- Конечно, ты не от мира сего! Другой бы кулаком по столу, уйти бы пригрозил, живо бы получил прибавку! А тебе – зачем! Тебе детей растить не надо! У тебя сыновей нет! У тебя жена в обносках не ходит!
- И сыновья у меня есть! И жена у меня не в обносках!..
- Тюлень ты добродушный! Почему ты против скутера ?
- Евгению скоро шестнадцать!.. А он все титьку сосет: купи то, подай это!.. Нехорошо это, мать!..
- Чего ж нехорошего, упрямец?
- Душу это портит! А душа – машинка тонкая! Не враз починишь!..
- Пусть бы дети все имели!.. Разве жалко для них!..
- Ничего для них не жалко! А потачить нельзя! Нельзя, понимаешь?.. пусть Женька работать идет на лето!.. Я устрою… Поработает – и купит свой скутер! А коли его заработка не хватит, я потихоньку добавлю… Пусть думает, что на свои купил!..
- Мы же на море хотели! А ты Женьку в городе пыльном оставишь!
- Ничего! Мы с ним после работы на электричку, и айда!..
- Скала ты каменная!.. – по голосу слышно, что Лидия Львовна сдалась, примирилась и ругается лишь для видимости…
- Счастливый Женька! – вздыхает Максим. – Работать вместе с папой пойдет!..
КОНЕЦ
