ОБИДА
- Такие парадоксы в жизни, даже обидно! – произносит Александра Васильевна.
- А что такое? – спрашиваю.
- Да вот смотрите: сослуживцев мы задевать боимся, вежливы с ними, даже если в душе не уважаем. А родных, самых близких мимоходом обижаем почем зря… Я, между прочим, поняла, что мать состарилась, только когда увидела, как она обижается из-за пустяков…
- Для вас, может, пустяк!.. – говорю я…
- Правильно - правильно! И мать мне так же говорила!.. Я вам расскажу один случай. Отдала я ей сына на месяц. Пусть до моего отпуска внук с бабушкой побудет. Она живет за городом, ребенок хоть из духоты выберется. Прекрасно он месяц прожил, бабушка его и накормит, и нагулять умела. А перед тем, как отдавать его мне, вздумала она его постричь. Он у меня длинноволосый был, а она – обкоротила. Я приехала, даже испугалась, - что скажет муж. Он у меня помешан на исторических романах. Ему нравится, когда сын длинноволосый, как паж…
Ты что, сказала я матери, не посоветовалась, не предупредила, и вдруг обкорнала!..
А мать ждала, что я похвалю, и так обиделась на меня, - разговаривать не хотела… Насупилась, помрачнела, слезы на глазах…
Я даже ахнула про себя: мама-то состарилась, как же я не заметила!.. Из-за ерунды – в такую обиду!.. Как ребенок!..
Самая досада, что муж ни словом против не был. Даже похвалил – красиво, мол, подстригли… А я маму так расстроила… Долго себя терзала досадой… маме письмо написала покаянное с моря, куда мы на отпуск уехали…Но забыть, видно, никогда не смогу этот случай…
КАК ДЕД ИСПУГАЛСЯ
- Может, вы мое садоводство возьмете? – спрашивает Ирина Кондратьевна.
Она неделю лежит с сыном на отделении и неделю ворчит про свое садоводство.
- У меня свое есть! – отвечаю с достоинством. – Завтра буду хозблок достраивать!..
- А мне все одно: продавать надо! – вздыхает она.
- Почему?.. У вас муж энергичный. Вы хвалили, я помню…Свекор деловой. Тоже хвалили…
- Свекор душой садоводства был! – говорит она.
- Почему был?.. Что-то случилось?..
- Вы, врачи, испортили деда нашего!..
Она берет своего малыша из постельки и начинает укачивать на руках.
- Расскажите! – предлагаю я.
- Вся наша стройка на нем держалась! Здоровущий, как бугай! Извините за сравнение… И руки золотые: дом ставить, печку класть – что угодно!.. Выходные пропадал на участке. На неделе после работы выбирался хоть разок… Копал, возил, строгал, пилил… За четверых вкалывал… Муж ему, конечно, по выходным помогал. Я часто приезжала, поскольку садоводство на меня записано… Шло у нас дело… Сарай построили. Дом почти под крышу подвели…
И нашли тут у свекра при плановом обследовании эту проклятую ишемию!..
- А-аа! – тяну я понимающе.
- Склероз в артериях сердца нашли… И деда нашего словно подменили. Испугался дед. Напросился в больницу. Там его всякими аппаратами исследовали… Нам на беду… Вернулся он7 оттуда и ничего не признает, кроме своей ишемии… Взял себе в голову, что серьезно болен. От нас жалости ждет, сочувствия. Но мы-то видим, что у него вся болезнь – в воображении.
Этого , мол, ему нельзя, от этого ему беречься нужно!..
Не думала, что люди так быстро меняются!.. Испугался он, сломался, потух там, в больнице…
- В садоводство не ездит? – спросил я.
- Заикнулась как-то!.. Он согласился: конечно, конечно, надо все довести до конца!.. Только подожди, пока мне (ему, то есть) разрешат за тяжести браться!.. А этого, чувствую, не дождаться до второго потопа!..
- Пусть муж потихоньку пашет! – говорю я.
- Муж энергичный, но беззаботный, ему не надо!.. – в голосе у нее сожаление…
НАПИШИТЕ ПРО МЕНЯ
Пришел ко мне Машенькин папа, необычно серьезный. Я видел его раньше один раз, когда Машенька лежала на отделении. Он тогда спрашивал у меня, не надо ли дочери какие-то консультации устроить. Держался покровительственно…
- Доктор, я узнал, что вы книжки пишете! И в журнале ваши рассказы прочел… Напишите, пожалуйста, про меня, это поучительно. Может, мне от этого легче станет… Может, еще кому-то полегчает… Я человек благополучный. Кандидат наук, доцент. Хочу докторскую делать… Вроде бы, добился почти всего… И докторскую, конечно, защищу… Но сосет внутри что-то… Слишком я много чужих пяток лизал… Чтобы продвинуться, чтобы других обойти… Вот протолкался, и никакой радости… Опустел, опустошился…
Равнодушным стал… Понимаете, могу поддерживать беседу, демонстрировать интерес, хохмить… А на самом деле – ничего не нужно… Знаете, какое наслаждение – отключиться, уставиться в угол и сидеть так часами, ни о чем не думая!.. А потом встряхнешься, вспомнишь про свою суету, - и так тошно!.. Да пропади оно все пропадом!.. Век бы не видеть!.. Не люди, а функции какие-то кругом!.. Этот полезен, этот бесполезен… И на тебя-то, чувствуешь, точно так же глядят… Не своя какая-то жизнь, искусственная, не настоящая…
Может, я просто не по своему пути пошел?.. Может, в деревне надо было остаться, где мать живет?.. К земле свою энергию приложить?.. У меня ведь энергия ох большая!.. Иначе бы не пробился… А вообще-то, доктор, зря, наверное, я к вам пришел… Что изменится от того, что вы про меня напишете?.. Не полегчает мне… Потому что не брошу ничего… Как алкоголику нужна его отрава, так и мне нужна – моя… И пятки буду лизать, образно выражаясь… И равнодушие буду маскировать… У меня просто нет ничего внутри, не с чем заново себя начинать…
Он встал и прищелкнул каблуками на офицерский манер.
- А неплохо вот так: придти да все высказать! – удивился, уходя…
БАБУШКА
Глеб Семенович то и дело утирается платком. В кабинете у меня не жарко, но он, как видно, из тех людей, что постоянно потеют.
- Совсем, вроде, недавно был внуком! – говорит, отдуваясь. – И вот уже стал дедом. Хлопотное это дело, скажу я вам. Не отойди от этой мелюзги, не перекури. Ублажай, переодевай, сказки читай… Что мы, пенсюки, права на личную жизнь не имеем?.. Молодые на нас именно так смотрят, - вроде бы, мы должны… А мы должны отдыхать… Навоевались, наработались, - теперь лежи себе на печи… Остальное – по желанию…
А желания-то немного, правду говорю… Косточки ноют, понежиться хотят…
Сам-то я внуком был не надоедливым, больше по улице носился, бабушку не обременял… Отец и мать вкалывали, как черти, им не до меня было, а бабушка меня учила.. Больше всего помню, как она меня бережливости учила… Для семейного это ведь первое дело… Драться будешь, говорила, рубашечку сними да в сторонку положи… Работаешь, сними все, что можно, чтоб не пачкать… Железку найдешь, не пинай ногой, не отбрасывай, - в дом неси… Дощечку найдешь, не ломай, - тоже в дом неси…
А в школу пошел, она меня с деньгами стала учить обращаться… Идею мне подсказала. Ты, говорит, сберегай деньги, что мать на завтраки дает. Сберегай да накапливай тихонечко. А после школы – бегом ко мне…
Я так и делал, - по ее совету…После школы – к ней в комнату. В животе урчит, есть хочется. А она меня подкармливает, чем может… Ну густо, конечно, но до мамки с папкой дожить хватало…
А я, на завтраках экономя, себя прямо-таки богатым стал считать… Книги стал покупать… Сказки сперва… А потом – посерьезнее… Любил я тогда книги… Правда, изворачиваться приходилось… Родители удивляются: откуда книги?.. А я все насчет подарков им заливаю… Эту, мол, мне один подарил, ту книгу – другой… Родители и не слушали особенно… Есть объяснение, и ладно… А потом привыкли, что книги есть, и перестали их замечать… Через войну со мной те книги прошли, через целую жизнь… А теперь у меня – четыре тысячи томов… Будет, что внукам оставить!..
УЧИТЕЛЬ, ПЕРЕД ИМЕНЕМ ТВОИМ…
Андрюше десять лет. Ему предстоит операция на сердце. Мы взяли его на отделение, чтобы обследовать и написать направление в институт, где его будут оперировать.
К Андрюше ходит учительница – молоденькая, порывистая Марина Александровна, похожая на девчонку-старшеклассницу. День-другой она занимается только с Андрюшей, а потом обрастает ребятами. Андрюша становится старостой “школьной группы”, созданной Мариной Александровной.
От нее я узнаю, что у матери Андрея был приступ желчнокаменной болезни, и ее тоже взяли в больницу на операцию. Марина Александровна приносит мальчику записки от матери (они живут вдвоем, Андрюша и мама). Андрей уверен, что учительница приносит записки из дома.
Записки очень бодрые, - я видел, как улыбался Андрей, когда читал одну из них.
Не сразу до меня доходит, какой труд выполняет Марина Александровна ежедневно, чтобы связывать мальчика и маму. После уроков, после факультативов и кружков она мчится через полгорода в больницу, где Андрюшина мама, оттуда едет в другую половину города, к нам; занимается с Андрюшей и другими ребятами и лишь потом отправляется домой, где ее ждут бесконечные тетради…
Андрюша тоже, как и я поначалу, не догадывается о том, легко ли быть посредником между ним и мамой, и без сомнений принимает это посредничество. А Марина Александровна мила, деловита, строга. Ей не нужно никакой благодарности, она делает свое дело. Она учит ребят жизни…
Мне хочется высказать ей свою симпатию, свое уважение. Что я и делаю в этой заметке…
К МАМЕ ХОЧУ!
Галина Львовна – пышная дама с красивым восточным лицом. Она двигается плавно и говорит важно. Она похожа на учительницу, которая сейчас тебе скажет: “Садись! Два!..”
Годовалый Леончик сидит у нее на руках. У него кудрявые, как у маленького Пушкина, волосы. Он веселый и доверчивый.
Я беру его от мамы, и он идет, не протестуя. Примостившись у меня на руках, теребит стетоскоп, что-то бормочет. И вдруг спохватывается, оглядывается и говорит убежденно: “К маме хочу!..”
- Ой ли? – смеюсь я.
Он смотрит на меня несколько секунд и снова оглядывается:
- К маме хочу!..
Галина Львовна тоже смеется, берет Леончика у меня и говорит ему:
- Знал бы ты, как я сама к маме хочу!..
Эти слова снимают с нее налет важности, и я, стараясь “закрепить эффект”, тут же задаю “детский” вопрос: “А почему?”
- Не хватало мне маминой ласки! – говорит Галина Львовна. – До сих пор не хватает!.. Мама с папой были военными… Да, да, и мама тоже!.. Их гарнизон был в песках. Папа был начальник гарнизона… А я жила в интернате. Родителей видела только на каникулах. Скучала очень… И сейчас, верите, когда мне трудно, - мама снится… Будто я на колени к ней влезаю и сижу, прижавшись…
Галина Львовна поцеловала Леончика.
- Давай покажемся дяде доктору, солнышко мое!..
ЗАКРЫВ ГЛАЗА
Супружеская пара… Напуганная мама и растерянный папа…
Мама – рыхлая женщина с отвислыми щеками. У папы волевые скулы и “металлические” глаза…
Мама говорит:
- Вы не поверите, но мы очень рады, что он заболел! Рады, что его нет дома! Что наступила тишина!.. Мы хоть немножко отдохнем! И эти его дружки ужасные перестанут ходить! Что за молодежь! Ничего не боится! А ты трясись за них, - что там они завтра натворят!.. Как бандиты ругаются! Нас с отцом не стесняются! О девочках так говорят, хоть плачь!.. Я и плачу потихоньку… А девочки тоже хороши, - с пятнадцати лет все позволяют!.. А может, и раньше… С пятнадцати – точно!.. Ванька наш сам говорил… Господи, как я боюсь за него!.. Помолюсь ночью, - вроде, полегче станет!.. Ну, да что я за церковница!.. Так уж, на всякий случай!..
Папа говорит:
- Я не знаю, как быть! Не знаю, как себя вести с ним! Что запрещать и что разрешать! Все не такое, как было у нас! Все другое!.. Техники у нас такой, конечно, не было! Ни компов, ни дивидюшников! Попробовал я музон ревучий запретить, а он с ухмылкой в ответ: что ты понимаешь, это классика!.. Черт его знает, может, действительно, классика!
Как нашествие какое-то в доме! Как будто постоялец вражеский ворвался! Ты, говорит, папа, Ваней меня не зови! Джоном лучше!
Я кулак, было, поднял. А он глазом этак сверкнул, - в суд, говорит, подам!.. Черт его знает, не срамиться же в суде из-за сына родного!.. Он ведь ничего парнишка вообще-то!.. Может, линька у него идет такая возрастная!.. Шкурка меняется…
Может, подождать, закрыв глаза?.. И все образуется?.. Как думаете, доктор ? ..
УМЕЙТЕ ГОВОРИТЬ!
Сонечке двенадцать лет. Сонечка не любит взрослых.
- Они такие обманщики! Делают вид, что им хорошо, а самим – плохо-плохо!.. мама с папой ругаются, а как только я войду, начинают улыбаться друг дружке. Будто я ничего не понимаю! И еще учат меня. Будь вежливой, послушной. А сами соседей по-всякому обзывают…
Будь правдивой!.. А сами друг дружке врут. И соседям врут про то, как у них все хорошо.
Будь аккуратной. А сами растрепами дома ходят. Папа никогда не бреется по выходным. А у мамы пальцы из тапочков торчат…
Я из школы разик только убежала с третьего урока, - так шуму было, криков!.. А мама зато после обеда каждый день дома сидит по часу, по два. Работа не волк!..
А папа со всяких совещаний удирает. Отметится там и потихоньку домой – отсыпаться…
Зато как они говорить любят! По-моему, быть взрослым – значит, уметь говорить… Можно делать что угодно, нарушать свои слова, только не забудь громко сказать, что ты хороший! Если ты кучу правильных слов наговоришь, значит, ты можешь спрятаться за ними. И никто не увидит, какой ты на самом деле. Потому что все взрослые за словами прячутся. И только словам верят, а не делам…
Нас, детей, обманывают… Станете взрослыми, - узнаете… А узнавать-то нечего!.. Научись болтать, и тебя хоть завтра примут во взрослые!..
Она зажмуривается, и мне кажется, что сейчас потекут слезы.
Но глаза ее сухи, когда она их открывает…
- Я бы все им простила, если бы они хотели правды!.. Но они про нее даже не помнят. Они привыкли обманывать всех! И себя! И меня!..
А я бы век не взрослела!.. За последние два года ни разу не соврала! И не буду!.. Я их учить должна, моих родителей, а не они меня!.. Потому что я живу, как нужно!.. А они только болтают, как нужно!..
Она выпаливает все это стремительно и страстно. И замолкает, обессиленная…
“Хорошо говорить умеешь, Сонечка!” – хочется мне ее похвалить…
ДЕТЕКТИВНАЯ ИСТОРИЯ
Он вошел в кабинет, держа девочку на руках, - молодой, неухоженный мужчина. Волосы были не расчесаны, рубашка расстегнута, на джинсах – на правом бедре – расплылось большое жирное пятно.
- Здравствуйте, доктор! – сказал шепотом и подозрительно посмотрел на медсестру.
- Здравствуйте! – ответил я. – Что с ребенком?
- Ничего! – сказал он шепотом. – Она просто спит!
- Зачем же вы пришли к нам? – спросил я.
- И карточки вашей нет! – сказала медсестра. – Где вы живете?
Мужчина назвал адрес. Под глазами у него были мешки. Веки вздрагивали при любом вопросе, обращенном к нему.
“Наверное, невротик!” – успел я подумать.
- Не ищите нашу карточку! – сказал мужчина. – Заведите, пожалуйста, новую!
- Что же, девочка ни разу не болела? – спросила медсестра.
- Она жила не тут! – ответил мужчина. – Я ее украл!..
- Что?! – восклицание вырвалось у нас с сестрой одновременно.
- Я ее украл! – терпеливо повторил мужчина. – Я украл свою дочь!..
- Да говорите вы громче! – попросил я. – Все равно ее ведь придется будить!
- Жалко! – сказал мужчина. – Она так хорошо спит!..
- Расскажите подробней, что случилось – попросил я.
- А вы карточку новую заведете?
Мужчина посмотрел на меня. И медсестра посмотрела на меня. Я кивнул головой.
- Заведем! – сказала медсестра.
- История простая… - сказал мужчина. – Я развелся с женой. У нее образовалась новая семья. У меня не стало никакой семьи. Только дочка… Но суд отдал дочку ей… А я взял и выкрал дочку. Спрятал у своих стариков, здесь…
- Она что, заболела? – спросил я.
- Да нет, слава богу!.. Я к вам вот зачем… Дайте, пожалуйста, справку, что при обследовании девочка здорова!..
- Зачем вам такая справка ?
- Жена раззвонила, что у меня плохие условия, что девочка постоянно болеет…
- Так она знает, где дочка?
- Ничего она не знает!.. Трещит наобум, как сорока!..
- Если девочка здорова, мы дадим вам справку… После обследования, разумеется…
- Вот спасибо! – обрадовался мужчина.
- Но ведь эта справка “рассекретит” вас!
- Ну и ладно! – мужчина поднес руку к подбородку, потер щетину, и я увидел, что пальцы его дрожат.
“В самом деле, невротик!” – подумал я.
- Я люблю дочку, и ей со мной хорошо! – сказал мужчина. – И пусть все об этом знают, кто хочет знать!..
Девочка открыла глаза, лежа у него на руках.
- Тебе хорошо с папой, голубка? – спросил я мягко.
- Хорошо! – прошептала девочка и снова закрыла глаза.
И тут мы с медсестрой увидели, как мужчина заплакал, не скрывая своих слез и не имея возможности их вытереть…
СУД
Дверь открыл Гера и сказал возбужденно:
- Скорей, доктор! Вы будете свидетелем!..
- Каким еще свидетелем?.. Я к Олегу! – сказал я.
(Олег – младшенький в этой семье, где пятеро детей – пятеро братьев).
- Нет, не свидетелем! – затараторил Гера. – Вы же не видели! Вы будете зрителем!
- Да что тут затевается? – спросил я.
- Домашний суд! – сказал Гера строго. – Венька провинился!..
В столовой, за большим круглым столом, сидела вся семья. Отец положил на стол пудовые кулаки и насупил лохматые брови. Мать сгорбилась, подалась вперед, подперлась руками. Ребята сидели в разных позах.
Я взял табуретку и пристроился рядом с Олегом, своим пациентом. Это называется у нас, врачей, - “активное посещение…”
- Предлагаю начать! – сказал отец. – Вениамин, встань и расскажи о своем поступке!
Венька встал и глядел в стол. Было ему десять лет, и ветерок у него в голове, случалось, погуливал.
- Ну, чего страшного-то? – сказал он. – Отлупил Машку Козлову вчера!..
- Не просто отлупил! – сказал Костя, старший брат. – Ты ее бил своей сумкой по голове!
- Немножко… - сознался Венька.
- А за что? – спросил Гера. – Какова причина?
- Она вредная! – сказал Венька. – Она обзывалась! Называла меня пустомелей!..
- Основания к тому были? – спросил Клим. Он второй после Кости по старшинству. Ему четырнадцать.
- Ну, вообще-то, были! – признал Венька. – Я болтал кое-что…
- Что ты болтал? – спросил отец. – Поведай!..
- Что она в меня влюблена… - сказал Венька еле слышно.
- Громче! – сказал отец. – Болтал ты, небось, громче!..
- Что она в меня влюблена! – повторил Венька погромче, по-прежнему не поднимая головы.
- Как ты понимаешь: в чем твоя вина? – спросил Костя.
- Я обидел девочку… - сказал Венька.
- А еще? – спросил Костя.
- Не знаю… - прошептал Венька.
- Ты унизил себя! – сказала мать – И унизил всех мужчин!..
Она выпрямилась, положила руки на стол.
- Я больше не буду… - то ли сказал, то ли спросил Венька.
- Ты не в детском саду! – сказал строго Олег, единственный представитель детского сада за столом. В другое время его реплика вызвала бы улыбки.
- Пусть на коленях прощения просит у Машки! – сказал Гера.
- Это театр, это не серьезно! – поморщился Костя.
- А что ты предлагаешь? – спросил Гера.
- Я предлагаю… Пусть он месяц Машу провожает до школы и обратно… И носит ее сумку!..
- Правильно! – сказал Клим.
- Правильно! – согласился Гера.
- Ну, конечно, правильно! – сказал Олег.
- Мать, как ты? – спросил отец.
- Я считаю, Костя прав! – сказала мать. – И чтобы словом никаким не смел задеть Машеньку!
- Значит, быть посему! – подытожил отец. – Завтра и начнешь! Ты понял?
- Понял… - пробурчал Венька. Слезы выступили у него на глазах.
-… Часто у вас бывают такие суды? – спросил я у Олега, когда осматривал его.
- Нет, что вы! – ответил Олег. – У нас же есть совесть!..
МУЖЧИНЫ
- Доктор, а как заваривать подорожник? – спрашивает Ефим Иванович.
Я рассказываю, и он сосредоточенно слушает.
- А мать-и-мачеху? – спрашивает, едва я замолкаю.
Я снова рассказываю.
- Заодно и про эвкалипт, пожалуйста! – просит Ефим Иванович.
И я снова рассказываю…
Сенька, мой пациент, с интересом слушает. Непослушный вихор сползает ему на глаза, и Сенька то и дело отводит его рукой.
- Я знаю эти травы, - говорит он. – Эвкалипт мы тоже видели в ботаническом саду. Помнишь, папа ?
- Помню, - говорит Ефим Иванович. – Ты в тот день пол-блокнота изрисовал!
- Правильно! – радуется Сенька. – Там эвкалипт, по-моему, на третьей странице!
Дверь отворяется медленно, и в комнату, шаркая ногами, входит бабушка. Она очень старая: согнута вопросительным знаком, трясет головой, морщинистая кожа обтягивает череп, пальцы рук все время двигаются, будто перебирают что-то непроизвольно.
Ефим Иванович вскакивает, ее увидев, и бережно подхватывает под руку.
Сенька вылетает из постели – в одних трусах и без тапок – и подхватывает ее с другой стороны.
- Ну зачем ты, мама! – укоряет Ефим Иванович. – Зачем ты встала! Я бы через пять минут к тебе пришел!..
Вдвоем с сыном он подводит бабушку к постели и усаживает на край.
Я молча грожу Сеньке пальцем, и тот, улыбнувшись понимающе, ныряет под одеяло.
Меня бабушка не замечает.
- Ефим! – шепеляво говорит она. – Ты не видел моих очков?
- Мама, милая, ну что ты делаешь! – Ефим Иванович ругает ее теплым голосом, приятно слушать эту “ругань”. – Они на комоде, возле зеркала! Ну зачем, скажи зечем идти через весь коридор! Я сам скоро подал бы их тебе!..
- Слушайся папу, бабуля! – говорит Сенька. – Он твой домашний доктор!..
- Никакой доктор от старости не вылечит! – говорит бабушка. – Но вы еще мальчишки, вам этого не понять!..
- Принести очки? – спрашивает Ефим Иванович.
- Да не будь глупым! – сердится она. – Мне просто скучно без вас! Вот и приползла!..
Она задремывает, клонится головой вперед и тут же встряхивается, оглядывается кругом.
- Мамочка, пойдем, я провожу тебя! – говорит Ефим Иванович.
Он кивает мне: до свидания, и, обняв мать, уводит ее. лысый сутулый мужчина, у которого брюки на коленях висят пузырями.
- С тех пор, как мама погибла, - говорит мне Сенька, - бабушка совсем не может оставаться одна. Мама ехала на такси, и вдруг пьяный выскочил на дорогу. И машина врезалась в стенку…
- Давно это было? – я стараюсь говорить спокойно.
- Пять лет назад… - отвечает Сенька.
БЛАЖЕН, КТО ВЕРУЕТ…
Не великий достаток в этой семье. Старенькая мебель… Ни хрусталя, ни ковров… Шкаф, кровать, стол, сервант – это в комнате родителей. Шкаф, две кровати, стол – это в комнате детей – сестренок Оли и Кати.
Когда входишь в подобную квартиру впервые, предполагаешь такие варианты: или здесь живет мать-одиночка, или мужчина в семье пьет…
В данном случае налицо – последнее… Аркадий Иванович, отец Оли и Кати, закладывает за воротник. Он сильный, Аркадий Иванович, он из породы богатырей. Когда служил на флоте (давненько), брал призы по штанге. И сейчас его фигура нисколько не раздалась, не обросла жирком…
- Что мне твои речи! – говорит он в ответ на мою пропаганду. – Ставь локоток против моего! Положишь мою руку, брошу пить! Слово тебе даю!..
Я ставлю локоть на стол, напрягаюсь, надуваюсь, изнемогаю…
Но его рука (хочется сказать, его лапа) легко припечатывает мою к столу.
- Видишь! – хохочет он. – а ты говоришь, вредно! Ты лучше сам пить начни! Сразу сильнее станешь!.. А меня – он гулко бьет себя в грудь, - никакое вино не берет! Да и что плохого я делаю?.. Буен во хмелю?.. Нет, не буен!.. А ведь мог бы все тут разметать по жердочке!.. Оскорбляю кого?.. Нет, не оскорбляю!.. Спроси у жены, спроси у дочек!.. Барахла мало?.. Так на что оно, барахло!.. Глаза только мозолит, да душу гноем наполняет… Мне самое главное – что?.. Чтобы меня уважали!.. И спроси пойди, кто Аркаху не уважает?.. Все его уважают, и жена тоже!.. А про дочурок я уже молчу. Я с ними знаешь как?.. Не разлей вода, вот!.. Они меня любят, и я их тоже. Только и слышно: батя, батя!.. Помоги, покажи, сделай!.. И делаю, и помогаю!.. Что же я, враг им, что ли!.. Болеют, правда, они часто, - не в меня пошли здоровьем… Ну, так уж это дело твое, медицинское, - вылечишь!.. А я их, Ольку да Катьку, тут вот держу!.. (Он трясет разжатым кулаком). Все про них знаю досконально!.. Что у них в школе, что у них дома!.. Катька шить любит, а Олька… тоже шить любит!.. Спрашивается, чем я хуже других батек ? .. А ? .. Скажи ? ..
Я уже говорил ему, чем он хуже, и говорил не один раз. Но вся моя говорильня кончается “локотком на столе”, и ни к чему не ведет…
Аркадий Иванович свято верит в себя, в свою силу, в свою значимость для окружающих…
ЖЕСТОКОСТЬ
Сухощавая, нервозная женщина. Едва вошла в ординаторскую и присела, - сразу начала жаловаться.
Это Наталья Васильевна. Жалуется она всегда на своего сына, коего фанатично любит. Валерка, ее сын, лежит у меня с обострением хронического бронхита. У Натальи Васильевны тоже хронический бронхит. И еще она курит…
- Откуда в ребенке берется жестокость? – недоумевает она. – Я ли не старалась быть всегда мягкой, деликатной. Не обижала его, не оскорбляла. Всем его разумным желаниям потакала. Учила его любить природу…
А принесла домой кошку, - нарочно купила, чтобы в нем доброту воспитывать, - так он ее мучить начал. Погладит, погладит ее, она разнежится, замурлыкает, а он ее метлой в морду – тык! тык! тык!..
Она шипит, как блажная, а ему нравится. Он прямо-таки ее караулил, чтобы метлой в морду потыкать и послушать, как она шипит. Откуда это в нем?.. Я ведь не жестокий человек… Я двух кроликов держала долго. А когда решила шапку сшить из них, так слезами облилась. Не знала, кого бы попросить забить их и шкурки снять. А Валерка мне сам предложил: давай я, мама!.. Господи, говорю, сынок, тебе же только-только четырнадцать будет, неужели тебе их не жалко… Ну, раз нужно, он говорит, так чего рассуждать!.. Сам сделаю, и платить никому не надо!.. Поплакала я и согласилась. Просить нам, действительно, некого, родни нет…
И он сделал в два счета… И так аккуратно ободрал. Очень хорошие шкурки получились. Правда, задубели. Но я их в выделку скоро отдам, договорилась уже…
Вот и верь после этого книгам! Пишут: животные воспитывают добро в детях. Неправда это! В моем только жестокость развилась от животных. Мясо кроличье он, правда, отказался есть, мне одной пришлось. Но его хладнокровие меня поразило. В четырнадцать лет! И никакой мягкости! Может, от животных-то и берется грубость в людях?.. А мы, глупые, не понимаем!.. Посмотришь, столько баб на лисиц похожих, на росомах, на свиней! Разоденутся, а физиономия все равно выдает. Почему так?.. Ведь животные на людей не похожи. Они от нас ничего не берут. Только мы все берем от них. А поскольку доброты у животных нет, - не ихнее это чувство, - то и взять у них доброту мы не можем… Так что уж не врали бы хоть всякие писатели, что от животных в людях доброта!.. Я-то знаю на примере своего Валерки, что от животных получается!..
СТИМУЛ
- Мы не какие-нибудь! – говорит Сергей Сергеевич. – Мы с пониманием! Что сегодня ценится? Чтоб стимул был! Стимул есть, - дело будет!.. И в семье у нас все схвачено! Пусть хоть из Академии наук приезжают!..
- Деньги, небось, даете? Это не новость!..
- Как это не новость?.. Наш метод – беспроигрышная лотерея! У нас не дети, а золото. А все потому, что стимул есть!.. Хотите, поведаю, как мы наших огольцов вышколили?..
- Интересно…
- Мы с женой таксу придумали. Помог по дому, сходил в магазин – десятка баксов. За каждую пятерку в школе – тоже десятка. Выстирал свое белье – опять десятка. В общем, за любое хорошее дело – десятка в плюсе. А за любую провинность – минус двадцатка, и никаких гвоздей!..
- Бухгалтерия…
- Еще какая! В конце дня, после ужина, - семейный совет и начисление бюджета. Расскажи, сколько ты приобрел или потерял за день!..
- И на себя тоже считаете?
- А как же! и на себя, и на жену! Система – так система! В конце месяца – расчет наличными. Условие: доложи семье, на что потратишь свою сумму!..
- Система четкая… Но скажите, неужели никакого обмана не было?
- Обман исключается! Все легко проверить, и в случае обмана – месячный бюджет в минусе!
- По-моему, в системе вашей три слабых места!
- Ну, и какие ?
- Первое: вы поощряете то, что не требует больших усилий… Второе: вы поощряете слишком часто… И третье: материальное поощрение без нравственного – тупик!..
- Это все теория!.. Слюни и сопли!.. Практика бьет вашу теорию!..
Я не стал спорить. Ничего не возразил.
Я подумал о том, что если в старости он не сможет заплатить десять баксов за стакан воды, - никто ему этот стакан не подаст…
ЧУВСТВО ДОЛГА
Я осматриваю Танечку. Девочка бледная, тихая, словно бы испуганная.
Нина Фадеевна, ее мама, сидит в кресле, понурив голову, и не смотрит на нас. Лицо у нее в красных прожилках, слегка одутловатое. Она, видимо, мало следит за собой.
Щелкает замок. Слышны шаги. Нина Фадеевна вскидывает голову.
- Явился, - произносит спокойно. – Разойдись, народ!..
В комнате появляется мужчина. Он лысоват. Глаза большие и скучные.
- Дочура! – произносит дурашливо. – Я тебе конфету принес!
И достает из кармана толстую синюю конфетину.
Танечка следит глазами, как покачивается конфета в отцовской руке, но ничего не говорит.
- А-а, доктор! – замечает меня мужчина. – Не одобряете, что я выпивши? Но жена мне разрешает раз в месяц наклюкаться! Правда, Нина?.. Она все мне разрешает!.. И сдохнуть бы разрешила!.. Да у меня не получается пока!..
- Не говори лишнего…
- Да я и так…
Он смотрит на жену молча и раскачивается потихоньку. Потом вздыхает, - получается всхрап…
- Спать, что ли, пойти! – произносит.
И уходит…
- Конфетку унес, - говорит Танечка тихо.
- Потом отдаст, - утешает Нина Фадеевна. – Вы не думайте, доктор, он, когда проспится, мягкий, незаметный! Только ему неинтересно с нами!..
- Не понимаю, что связывает вас? – вырывается у меня.
- Что же тут непонятного! – спокойно говорит она. – Чувство долга, разумеется!..
МЫ С ТОБОЙ ДВА БЕРЕГА
Валя и Володя – молодожены. Живут в однокомнатной квартире. Я пришел навестить их трехмесячную Шурочку.
Теснота, неудобство, неуют… в прихожей, возле вешалки, торчит секретер с книгами. На кухне – работающий телевизор. Оттуда доносится приглушенный голос Аллы Пугачевой.
Пеленки, пеленки… Распашонки, распашонки… веревки натянуты в комнате и на кухне. На веревках, словно флаги, младенческие “одежки”…
Валя кормит Шурочку. Меня, как врача, не стесняется и не прячет грудь. Володя, открыв мне дверь, снова присел к столу, заваленному книгами.
Я надел халат, помыл руки.
- Ну, как малышка? – спросил у Вали.
- Улыбается! – сказала Валя и сама улыбнулась. – Володенька, белье на газу, взгляни!
- Лапушка, я занят! – бормотнул Володя, не отрываясь от книги.
- По уши влез в педагогику! – пояснила Валя. – За уши оттуда не вытащить!..
Она кончила кормить, вытащила сосок. Шурочка спала, лежа на ее руке, и часто-часто посапывала.
- Жалко будить! – сказала Валя.
- Жалость вредна! – вдруг включился Володя. – Педагогика есть преодоление жалости… С материнством мне все ясно. Вот отцовство, доложу я вам, - это загадка. Без отца новорожденный не погибнет. Зачем тогда нужен отец?.. И зачем нужно мужчине отцовство?.. Я прочту вам несколько своих мыслей по этому поводу!..
Володя взял со стола блокнот с видом Петербурга на обложке и раскрыл его.
- Ты извини! – сказала Валя. – Я к белью! Я сейчас, доктор!..
И она вышла.
- Иди-иди! – благосклонно сказал Володя вслед. – Итак, отцовство!.. Отец не дает развиться, вырасти дурному в ребенке… Он выпалывает сорняки, вырастающие в детской душе… Он отсекает от ребенка звериное, давая простор человеческому… Ну, как?
Володя прервался и смотрел на меня.
- Красивые слова…
- Еще какие красивые!.. Слушайте дальше!..
На кухне громыхнула крышка. Послышалось кряхтение Ирины, ее тяжелые шаги.
- Нужно помочь! – приподнялся я с места.
- Ну что вы! – усадил меня Володя. – Вывалит белье из ведра в таз и придет… Она кипятит в ведре!..
- Тяжело! – заикнулся я.
- Тряпки – самое женское дело! – благодушно сказал Володя. – Слушайте дальше!.. Отец – дирижер семейного оркестра… Мать дарит ребенку Вселенную, отец показывает ее границы… Мать – река жизни, отец – берега этой реки… Или не так… Лучше как в песне… “Мы с тобой два берега у одной реки!..”
- Будить? – войдя в комнату, спросила Валя у меня.
- Не надо! – сказал я. – Завтра зайду на часок пораньше!..
Я поспешно собрался и ушел. Показалось: что-то назревает между Валей и Володей…
ВОСПИТАЙ СЕБЯ САМ
- Я понял, почему мы не умеем воспитывать детей! – говорит Сергей Степанович.
- Кто “мы”? – уточняю я.
- Ну, мы, большинство родителей. Мы производим только внешнее воздействие. Силой своей власти вдалбливаем определенные правила поведения. И не думаем о том, чтобы дать ребенку внутренний толчок.
Можно сказать, мы относимся к детям, словно к роботам. Вкладываем примитивную программу и радуемся, когда они выполняют ее. но ведь и у роботов наивысшая ступень развития – умение самообучаться, самоперестраиваться, выбирать оптимальную программу. И у детей наивысший идеал воспитания – побуждение ребенка к самовоспитанию.
- И как же их к этому побудить?
- Не знаю… Вернее, знаю, но только применительно к моему Эдику!
- Расскажите!
- Да рассказывать-то нечего!.. Просто Эдик был упрямый, все слова от него отскакивали. Я думал-думал, почему он такой невосприимчивый, и, в конце концов, понял, что все наше воспитание неэффективное внешнее воздействие. Чтобы подкрепить его изнутри, я решил использовать “космические страсти” сына. Он у меня одержим космосом. Фантастикой бредит. И за серьезные книги берется по астрономии, по космогонии. Поговорить о межпланетных полетах до того любит, - за уши не оттянешь.
И сказал я ему: дальние полеты не за горами. Но на первых порах они будут полетами одиночек. Один космонавт и огромный корабль, забитый топливом и системами жизнеобеспечения. Представь: ты встретился с чуждым разумом… Представь: ты попал в плен “черного карлика”… Представь: приборы вышли из строя, и надо вручную уводить корабль от космической бури… Вообрази, каким должен быть космонавт, чтобы не растеряться, чтобы не погибнуть, чтобы победить…
Я представляю, папа, сказал он мне, а сам аж побледнел…
Тогда представь себе самое главное, сказал я. Представь, что ты попал к братьям по разуму. Ты должен познакомить их со своей планетой, со своим обществом. Ты должен все узнать про них, влиться, как полноправный член, в их цивилизацию. Ты должен приспособить все свое – характер, интеллект – к тому, чтобы не вступать с ними в конфликт…
Это игра такая, папа, спросил сын у меня.
Это репетиция, сказал я, и если ты хочешь и впрямь полететь далеко, - тебе не обойтись без такой репетиции…
- И что?.. Получилось?..
- К моему удивлению, вышло!.. Присмотритесь к Эдику, когда придется. Он действительно в полете. Он, действительно, космонавт среди братьев по разуму… Я иногда боюсь за него!..
- Почему ?
- Как в меня попала эта идея?.. Может, ее внушили какие-то “тарелки”? Может, Эдька и впрямь – их посол?..
- Все мы – послы из прошлого в будущее! – изрек я глубокомысленно…
ПРОТРЕЗВЕЛ…
Строгая бабуля. Скуластое остроносое лицо. Сухая крепкая фигура. Кожа как пергамент… ощущение суровости от ее немигающих глаз…
- Почему вы пришли? Почему не родители?.. Я хотел бы про Юленьку с матерью поговорить или с отцом!..
- Ты, милок, не тревожься! Только я к ней придти могу. А больше никто не может…
- Почему ?
- Мать еёная за отцом поехала. Он от запоя лечился. Мать еёная – дочка моя. Она так с водкой и поехала.
- Да что она, ничего не смыслит?.. Встречать после лечения – с водкой!
- А не верит она. От запоя разве вылечишь…
- Еще как вылечивают!
- Да ты не тревожься! Это нам с ним хлебать кашу горькую, а не тебе!
- А я вам сочувствую! Не знал, что у Юленьки в семье такое… Она – девочка крепкая, мы ее быстро вылечим!
- Ох, и поизмывался он над нами… Как наберется, гоголем ходит… А как в глаза водка вдарит, - плачет он тогда разливается. По сыновьям своим стонет…
- И сыновья были ?
- Двое сыночков, и оба – дурачки… С мозгами у них что-то… в интернат их отдали, в специальный. Там и померли, царство им небесное!..
Бабка размашисто крестится.
- Лечиться-то мы нашего второй раз посылали. В первый раз ему в диспансере пояснили, что от его запоя дети-дураки родятся. Он, как вернулся, шибко задумывался. Но не пил, ничего тут не скажешь. А потом, как узнал, что жена понесла, взял да и повесился…
- Что?..
- Взял да и повесился… И висеть бы его душеньке до Страшного Суда, да я тут рядом приключилась. В сарай зашла и вижу, - дергает он сапогами. Хорошо, коса тут в углу стояла. Схватила я ее, размахнулась да и снесла веревку. Он, сердешный, так и шмякнулся, что мешок… Участковый тут прибежал, - соседи, видно, прозвонить успели. И забрали его назад в диспансер…
- Наверное, он раскаялся?..
- Когда его увозили, он мне шепнул…
- Что ?
- “Протрезвел я, мать, протрезвел!..” – прошептала старуха…
ЗВЕРИНЕЦ
Едва я переступил порог, под ноги мне подкатился большой рыжий кот.
- Ммгау! – сказал он важно и потерся спиной о мой ботинок.
- Здравствуй! – сказал я. – Надо говорить “мяу”, неуч!..
Яша засмеялся. Он держал на руках другого кота. Вернее, котенка. У котенка была перевязана лапка.
- Папа не так говорит! – сказал Яша. – Папа входит и говорит Пожарнику: “Важничаешь, брат?”
Яша тоненький, худенький в свои девять лет. “Мыслящая тростинка”, по определению Паскаля.
Он – ребенок “врачебный”. У таких детей, как известно, все что-нибудь да не так. Поэтому Яша часто болеет.
В центральной комнате – Яшина “больница”. Стены здесь оклеены фотообоями. И Яшин диван стоит как бы в березовой роще. Диван, да еще стол, да еще секретер, - вся обстановка. Да еще телевизор в углу.
На секретере сидит черная птица. Ворона, наверное. Она смотрит на меня и словно бу щурится.
- Она что, из Эдгара По вылетела?..
- Почему из Эдгара По ?
- Не читал ты еще! – говорю с сожалением. И передразниваю птичье карканье: - Неверморр!..
Птица на секретере беззвучно раскрывает клюв и снова закрывает его.
- Ну, давай, рассказывай, можно тебя выписывать или нет?
- Наверное, можно!.. Кашель исчез, температуры нет, голова не болит!..
- Папа тебя слушал трубочкой?.. Или мама?..
- Они меня никогда не слушают. Врачи своих родных не лечат!..
Я собираюсь присесть на диван. И чуть не наступаю на кончик хвоста. Кончик поспешно убирается, а я с опаской мнусь на месте.
- Да вы не бойтесь! – говорит Яша. – Это Злюка, щенок. Он трус, он вас вперед испугался и под диван залез. В него мальчишки камнями кидались. А я его отобрал…
- У тебя тут настоящий зверинец!
- Ветлечебница, - поправляет Яша. – Еще крыса есть! Хотите, покажу?..
- Пожалуй, не надо!.. И как родители, не протестуют?..
- Они мне показывают, как перевязывать! – с гордостью сообщает Яша. – Это же все больные звери, а не обычные. Я нахожу их и приношу домой. И мы вместе – папа, мама и я – их лечим…
- Хорошее дело!.. А мне вот жена не разрешает собаку детям принести!
- Хотите, я вам Злюку подарю? – предлагает Яша…
РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА
Петр – книголюб, я – тоже. Мы разговорились. Книги – нескончаемая тема. Петя, когда увлекается, делает трубочкой верхнюю губу, и на него смешно смотреть.
Обсудили кучу книг, и тут явился Федор, старший брат, которому пятнадцать.
- Петька, - спросил с порога, - ты сочинение сделал?..
- Ой, Федь, забыл! – Петя глянул виновато. – Мы с доктором разговорились!
- Доктору чего! – сказал Федя мрачно. – Доктора отец не проверяет!
- А вас проверяет? – спросил я.
- Еще как! – сказали братья в один голос.
- Петьке лафа! – сказал Федя. – Повезло заболеть!
- Не дай тебе бог такого счастья! - сказал я
- Может, успеем ? – сказал Петя.
- Час остался! – буркнул Федор.
- Чего вы так боитесь?.. Не съест вас отец!..
- Зато целый вечер будет лекции читать! – сказал Федор.
- Из дома не выпустит! – сказал Петя. – Телевизор не включит!
- Обзываться будет!..
- Себя в пример ставить!..
- За час любое сочинение можно написать! – сказал я.
- Правильно! – сказал Федор. – Даешь, Петька?
- Бу сде! – козырнул Петя.
- Так! – Федор вдохновился. – Он, когда придет, не сразу об уроках вспомнит! Вот тебе еще время! Потом я ему зубы заговорю, - буду в кино сманивать!.. Обойдется как-нибудь!..
- Но ты потом, - сказал Петя злорадно, - весь год будешь мою математику делать!..
ВЕРА… НАДЕЖДА…
Наденьке два месяца. Мать ее распеленывает, склонившись над кроваткой, - готовит для моего осмотра.
Наденька посапывает благодушно. Она сыта, ей сухо и тепло. Что еще требуется человеку!..
Я вымыл руки теплой водой, надел чистый халат, прицепил на шею стетоскоп. Жду…
Перед осмотром ребенка – и грудника, в особенности, - словыно сам сбрасываешь год-другой…
В комнату заглядывает Алексей, Наденькин отец. Видит, что мы еще не начали, и заходит. Улыбается робко…
- Верунь! – говорит жене. – Я приготовил смесь…
- Хорошо! – говорит Вера, не оборачиваясь.
- Белье погладил… - говорит он. – Разложил по кучкам, как ты просила. Отдельно пеленки толстые и тонкие, отдельно подгузники, отдельно распашонки теплые и холодные…
- Хорошо! – говорит Вера тоном повыше.
- Верунь, может, постирать сейчас? – предлагает Алексей. – Белье давно кипит…
“Он словно заискивает! – думаю я. – Он любит ее!..”
- Хорошо! – говорит Вера, отходя от дочки, давая мне дорогу. В ее возгласе можно услышать: “Отстань!.. Отвяжись!..”
- Ну, так я пойду?.. – говорит он.
- Хорошо! – говорит она. – Иди, стирай!..
И смотрит при этом не на мужа, а на меня.
“Она не любит его!..” – думаю я…
ЛИШЬ БЫ НЕ УХОДИЛ!...
- Отец я, наверное, хороший! – говорит Степан Игнатьевич. – Но я не могу примириться с тем, что детей надо отдавать, когда они вырастут!..
Отец он, действительно, хороший. Его Алешка, лежа на отделении, каждый день про него вспоминает. А увидев его в часы посещений, прямо-таки начинает светиться…
- Век бы их держать под крылом! – говорит Степан Игнатьевич. – Обнять, прижать к себе и не отпускать!.. Быстро они меняются, быстро очень растут!..
Неужели и мы так же быстро старимся?.. Я, знаете, мечтал: что бы сыновьям трехлетними побыть годков этак пять!.. И четырехлетними!.. И пятилетними!.. И так далее!.. Вот бы хорошо было!..
Рост ребенка – отдаление, разлучение, уход… Ругаю современную технику, будь она неладной!.. Она отворачивает детей, разделяет нас!.. Раньше малыш заберется к отцу на колени и просит сказку почитать… А нынче он к телевизору норовит, к DVD , компьютеру…
Вроде бы, мы с детьми весь век. А если посчитать, - очень мало!.. В садик его отдавай, в школу… Разобщение дел, разобщение помыслов… Семья, как организм, потеряла единую жизнь… Нет ее сегодня, единой семейной жизни!.. У каждого своя дорожка, и только крыша да стены – до времени общие…
Знали бы, как я стараюсь вернуться к этому единству, найти его, - и все впустую!.. Только тешу себя… Вспомнят меня… Позовут… Но как до серьезного доходит у ребят, меня в расчет не принимают… Может, конечно, берегут, волновать не хотят… Хотя, вряд ли!..
Старший мой, Иван, какой послушный был, как меня радовал!.. Думалось, весь он тут, передо мной, как на ладони… А про женитьбу его не раньше, чем другие, анаравне с другими узнал… Как я проглядел эту его пигалицу!.. До сих пор ему простить не могу, конспиратору!.. заметил бы вовремя, так уж обязательно его бы отговорил!.. Уверен, что отговорил бы!..
Она у него вредная, командовать любит. Я так никогда не командовал, старался не ущемлять. А ему все свободы хотелось!.. Вот и получил под каблуком свою свободу!.. Но младшего-то, Алешку, уж я не прокараулю!.. В лепешку расшибусь, все про каждый шаг его буду знать, гулять разрешу, когда вырастет, - лишь бы не женился, лишь бы насовсем не уходил!..
МАМИНА МЕЧТА
Боевая девчонка – Женька. Лет ей четырнадцать, а выглядит на все шестнадцать. Нос у нее слегка вздернутый, волосы пышные, возни с ними много. Губы, щеки – все на месте, все очень даже на месте. Мальчишки в классе глядят на нее, как на икону, и ей, конечно, приятно. А вообще-то, ну их, мальчишек, они еще глупые, некогда…
“Наплевать нам на все трудности!” – говорит ее нос. А трудностей у Женьки немало, - ох, немало!.. и создает эти трудности ее родная мама. все стало доступно для детей в Женькино время: хоть спорт, хоть искусство. И Женькина мама хочет наверстать с помощью дочкиных ног, ушей и глаз то, что сама когда-то не успела…
- Мамуля у меня чудесная! – рассказывает Женька. – И сплясать может, и спеть, и речь произнести! У меня на дне рождения Борька гитарой хвалился, так мама его переиграла: больше песен исполнила на спор. А какой она торт готовит – “Графские развалины” – фирма! А вяжет как! за т ри дня перед походом мне свитер отгрохала!
Но есть у нее пунктик один: обязательно я должна все ее мечты воплотить!.. Мечтала она иностранным заниматься, - значит, записала меня в кружок испанского! Мечтала о балете, - значит, втиснула меня в хореографическую студию! О фигурном-то катании она мечтать не могла, - так нет же, записала меня в секцию фигуристов! Плавать она не умеет, - значит, у меня на руках абонемент в бассейн! Фигаро там, Фигаро тут!.. Три года я так пропрыгала: туда-сюда! А потом подумала: на фига!.. Все равно хожу из-под палки! Не нравится мне испанский! Не люблю балет! И фигуристка из меня никакая : поздно начала!..
Бросила я все, - только бассейн и оставила! Теперь вместо испанского иду4 в библиотеку! Увлеклась древней Грецией. Хочу понять то время по-настоящему!.. А тут холецистит некстати, - хоть бы скорей вы его вылечили!..
- Как мама-то отнеслась к твоему бегству из кружков?
- Никак! Она и знать не знает! Считает, что я занимаюсь! А я вся в художественном творчестве! И внушаю ей изо всех сил, что плавание – любимая ее мечта!
- Ох, и хитрая ты, Женька!..
- Я, может, историком стану!.. А по плаванию я тут недавно взяла приз! Берегу его в тайне на крайний случай!..
- Предъявишь маме, если та все узнает?
Женька не отвечает, - только лукаво улыбается…
ДИПЛОМ И ЧЕЛОВЕК
Взглянув на некоторых детей, сразу видишь, какими они будут взрослыми. К Зинке это особенно применимо. В свои одиннадцать лет Зинка – отчаянная сплетница. Пролежав на отделении два дня, она рассказывала мне про медсестер такие подробности, о которых я и слыхом не слыхивал. Я пытался ее останавливать, но она все равно – хоть издали – выпаливала то, что хотела выпалить…
А уж про ребячьи тайны и говорить нечего. Зинке досконально известно, кто мочится в постель, кто плачет по ночам, кто в кого влюблен. И так далее, и так далее…
Причем злорадства, желания посмаковать в ней нет. Ей и в голову не приходит, что кому-то может быть больно, стыдно, плохо из-за ее болтовни…
Зинка поступила в первые дни учебного года. А в середине сентября на отделении появилась учительница. Звали ее Наталья Петровна. Лет ей, по виду, около сорока. В строгом черном костюме, с узлом волос на затылке, она являла собой классический тип учительницы. Приходила она по вечерам, когда медицинские манипуляции были уже закончены, собирала пациентов-школьников и занималась в ординаторской. Занималась она основательно – строго по учебнику. Я, когда был дежурным по больнице, присутствовал на ее занятиях. Ребята к ней особенно не тянулись, - она была строга и официальна. Но Зинка с Натальей Петровной прямо-таки сдружились, они – учительница и ученица – стали неразлучной парой…
И появились вдруг на отделении дурацкие разговоры о том, что космонавты “дырявят небо и портят погоду”; о том, что скоро с Землей столкнется комета, и все погибнут; о том, что лекарства лечат одно, а другое калечат. И так далее, и так далее…
- Зинка! – сказал я. – Прекрати дезинформацию! Все, что ты говоришь, - чушь собачья, чепуха на постном масле!..
(Вежливостью Зинку не проймешь, вежливости она не понимает, поэтому я нарочно выражался “крепко”.)
- Это не я говорю! – Зинка надула губы, и на секунду веснушки на ее носу погрустнели. – Это Наталья Петровна! Она учительница, а вы – врач! Она больше знает! Вот!..
- Наталья Петровна?.. Что-то ты заливаешь!..
- Спросите сами! Спросите сами! – Зинка пронзила меня зеленым рентгеном своих глаз. – А правда, что вы книжки пишете?..
- Вот что!.. Никаких космических басен, ясно?.. Не то сниму ремень и по-отцовски тебя поучу!
- А девочек не порют!..
- Ничего, я попробую!..
(Зинку надо было “брать на испуг”, что я и сделал).
Наталья Петровна удивилась, когда я к ней подступил.
- Почему это вас волнует ?
- Ну, хотя бы потому, что это нарушает лечебный процесс!
- Ах оставьте! – она поморщилась. – Ну какой лечебный процесс, если у вас ни одного сильного антибиотика нет!
- С чего вы взяли? – озадачился я.
И вдруг понял: Зинка… Ну конечно, это Зинкина работа. Какая-нибудь медсестра что-нибудь обронила про нехватку лекарств…
- Я учу детей как положено! – сказала Наталья Петровна. – А во внеурочное время могу кому угодно высказывать личные мысли!
- Но неужели вы считаете, что космонавты портят погоду?
- А вы точно знаете, что не портят?..
И тут я на секунду смешался. Я знал точно – по книгам, по фильмам. Но я ведь не метеоролог… Может, что-то новое открыли о “порче”?..
И она заметила мое замешательство, - кинулась в атаку.
- Что мы знаем? Мы ничего не знаем точно! Все наше знание имеет предположительный характер. Писали же о том, что вселенная конечна, что обнаружена преграда, граница, о свойствах коей современная наука ничего сказать не может!..
- Кто это обнаружил ?
- Радиоастрономы! Может, мы – капля воды под микроскопом!.. Вы способны доказать, что это не так?.. Может, мы – заповедник для мартышек, зоопарк, развлечение для космического разума!.. Вы можете доказать, что это не так?.. Может, наша природа замкнута на себя, сбалансирована так, что любой выход в космос вызывает необратимые сдвиги в равновесии!.. Вы можете доказать, что это не так?..
- А вы способны доказать, что это – так ? – спросил я резко.
И она, не ожидавшая ответного выпада, осеклась и покраснела.
- Ваш диплом запрещает вам спекулировать наукой! – сказал я. – Да еще в рисутствии детей!..
- Свой диплом я отрабатываю честно! – пробормотала она…
ЯБЕДЫ
Родители моих пациентов пригласили меня пить чай. Я согласился, поскольку вызов был последний, и можно было не спешить.
В детской комнате лежали больные брат и сестра – Андрей и Алена.
А на кухне, возле стола, сидели мы, взрослые, и беседовали. Наши лица гримасничали на боках электрического самовара, затылки отражались в полированной мебели.
Сперва мы говорили о детях вообще, о воспитании, - потом перешли к Андрею и Алене.
- Им обоим по восемь! – сказал я. – И, вроде бы, они – не близняшки?..
- У них не кровное родство! – Станислав Николаевич словно смутился. – Андрей – мой родной сын от первого брака. Алена – родная дочь Валентины Петровны…
- Мы оба во втором браке, - сказала Валентина Петровна. У нее вспотел висок, обращенный ко мне.
- Второй год как сошлись! – Станислав Николаевич подул на чай.
- Думали, дети легко привыкнут друг к дружке! – сказала Валентина Петровна. – Но их поведение не нравится нам, доктор!
- А что такое ?
- Следят они друг за другом1 – сказал Станислав Николаевич. – Словно бы шпионят!..
- Жалуются друг на друга часто! – Валентина Петровна поморщилась. – Ябедничают… Причем, Андрей бежит к отцу, Алена – бежит ко мне!..
- Мы уж договорились тут, - сказал Станислав Николаевич, - повышенное внимание обращать не на “своего', не на родного. То есть, чтобы я занимался Аленой, а Валентина – Андреем…
- Без толку это! – сказала Валентина Петровна. – они только ревностнее ябедничать стали! Упаси боже кому лишний кусок положить и ли конфетину сунуть. Слез, обид не оберешься!..
- А вы попробуйте рассекретить их ябеды! – сказал я. – Прибегает Андрей, шепчет, а вы, Станислав Николаевич, зовете всех и объявляете: сейчас Андрей сказал то-то и то-то. Давайте обсудим!.. Прибегает Алена к Валентине Петровне, и Валентина Петровна так же зовет всех и предлагает вслух обсудить!.. Может быть, огласка отучит ваших ребят!..
- Может быть… - говорит Станислав Николаевич без энтузиазма.
- А может, в глаза начнут злиться друг на дружку! – говорит Валентина Петровна. – Сейчас хоть все тихо, мирно!..
И наша беседа скисает, створаживается, сходит на “нет”… Как-то вдруг становится неловко, и я чувствую, что не только мне… Чувствую, что пора прощаться и уходить…
ТУПИК
Молодой папа пришел на профилактический прием со своим Сережкой. У папы растерянные глаза, под глазами – синие мешки. Он суетливо движется и не сразу меня понимает, когда обращаюсь к нему.
- Что с вами такое? – спрашиваю участливо. – Дома непорядок?
- Да, дома!.. – говорит он. – Не знаю, как жить!.. Я у родителей жены… В терхкомнатной квартире… В одной комнате жена с младшеньким. Во второй – я с Сережкой. В третьей – тесть и теща.
Пятый год живем вместе… Надоело – сил нет!.. Отделиться хотим… А старики молчат, будто ничего не понимают…
Ну, поговорили мы с тещей… Та отмолчалась… “Может быть, может быть…”
Поговорили с тестем… Тот заявил: “Вам и тут неплохо!..” И вроде бы, обиделся на нас… А я на него разозлился… Они живут убого, скаредничают… Тащат, что могут, с работы… Инструменты, гайки-винтики, электромоторчики… Их комната – как склад вторсырья…
Меня перед женой выставляют бог знает кем… Жадины противные!.. Все бы им по дешевке… Жизнь свою – и ту по дешевке спустили…
Жить с ними – мучительно… Отделиться без их согласия – не можем… Существуем поневоле так же, как они… За детей боюсь… Бешусь просто из-за детей!.. Не отравили бы им старики душу!.. Не превратили бы в таких же сквалыг!..
Загнала нас жизнь в тупик… До страшного доходит… Ночью шептались с женой и вдруг признались друг другу – смерти желаем тестю и теще…
Он замолкает и смотрит на меня со страхом… Вдруг замечаю, что голова у него чуть заметно подрагивает…Видать, нервы и впрямь расшатаны основательно…
