ДВА ОТЦА
Семен Петрович смотрит на своего Саньку, и взгляд его нежен и тревожен.
- Тебе не больно?.. Тебе удобно?.. – то и дело переспрашивает Семен Петрович.
Мальчик сидит у него на коленях и весело щурится, ему хочется играть, шалить, ему хорошо с папой.
- Вы его избалуете! – говорит моя медсестра неодобрительно. – С детьми надо построже!
- С детьми надо помягче! – возражает Семен Петрович. Возражает, как мне кажется, излишне резко. – Строгость к ребенку нужно применять редко и в точной дозировке! Если хочешь выразить неодобрение, например!..
- Неужели вы бываете строгим? - удивляется медсестра.
- Нечасто! – говорит Семен Петрович. – Санечка, ты не устал?..
Медсестра улыбается, я улыбаюсь. Отцовская нежность непривычна для нас.
- Если бы вы знали, как больно ранит строгость! – говорит Семен Петрович.
- Строгость дисциплинирует! – говорит медсестра.
- Отец у меня был строгий. – говорит Семен Петрович. – Он, наверное, добра мне хотел…
- Добро и вышло! – не унимается медсестра.
- Могло и не выйти! – говорит Семен Петрович. – Я был чувствительным очень. Мечтал об отцовском внимании. А отец будто не видел. Сухарь, машина, - ругал я его по ночам. Сломать бы все твои станки!.. Мой отец был токарем… Ревел я по ночам, честное слово, так не хватало душевности от батьки!.. По первому его знаку бегом кидался. Принести, подать, подержать, помочь… Ну, поблагодари! Ну, заметь!.. А от него – только приказы, и ни одного живого слова!.. Я думал, что я, наверное, какой-то плохой, какой-то неполноценный. Или, может быть, вообще не родной сын ему. Может, думал, взяли меня из детдома скуки ради…. Так уж лучше вернуться обратно в свой детдом!..
- А мать? – спросила медсестра помягчевшим голосом.
- Мать умерла, когда мне три года было. – Семен Петрович нахмурился. – Я не помню живой мамы. Она для меня всегда была волшебной сказкой…
- Неужели так и не изменился ваш отец? – в голосе медсестры сочувствие.
- Перед смертью попросил у меня прощения. За это ли, за что иное, - не знаю. – Семен Петрович вздохнул. – Санечка, ты, наверное, устал?..
- Папочка, нисколько! – ответил Санька.
- Чего вы прицепились к нему? – спросил я у медсестры, когда отец и сын ушли.
- Жене его позавидовала! – призналась медсестра. – Хороший мужик!.. Редкий!..
ЖЕНИТЬБА
Сережин отец – мужчина лет сорока интеллигентного вида. Он всегда в костюме-тройке, при галстуке, в галстуке – золотая булавка. Волосы прилизаны. На правой руке обручальное кольцо, на левой – перстень с печаткой. Приятный запах дезодоранта окружает его.
Держится он с достоинством, говорит неторопливо, как бы взвешивая слова. Ощущение сытости, довольства возникает при взгляде на него.
Мы обмениваемся мнениями про последние мировые события, говорим о болезнях и лекарствах.
- Вы, по-моему, очень благополучный человек! – замечаю я как-то. – Наверняка все у вас получалось, никаких срывов, никаких особенных потрясений!..
Он усмехнулся, выслушав мои слова. Помолчал. Снова усмехнулся.
- Было потрясение! – сказал, решившись. –Было… Сколько же лет прошло?.. Десять?.. Нет, одиннадцать!..
Жениться я собрался поздно, около тридцати… Раньше не мог из-за матери. Она больная была, нужен был мой уход. Я ее любил…
А как дело к тридцати, забеспокоился. Вдруг ощутил остро, что без семьи остаюсь. Стал на танцы ходить. Кстати, там я впервые себя стариком почувствовал. Совсем чужим среди подростков.
Мама меня сама гнала от себя, - тоже, видно, почувствовала, что возраст подошел критический: или сейчас жениться, или никогда…
Познакомился я с одной девушкой. Веселая, внимательная. Все замечала: как я одет, не слишком ли легко, в каком настроении.
Мне это было непривычно и, конечно, приятно. Это ее внимание возвышало меня, делало более весомым в собственных глазах. Когда ты кому-то нужен, ты совсем по-другому глядишь на мир.
От мамы я ничего не скрывал, она знала о моем знакомстве, о моем увлечении.
Чувство мое росло: что ни встреча, - оно сильнее. Не видясь, не мог даже дня прожить.
Тут меня мама и попросила: приведи ее домой к нам, сынок, хочу на нее поглядеть. Я согласился и как-то вечером привел свою девушку. Посидели мы, чаю попили, поговорили.
И после этого вечера пошло все наперекосяк. Мама воспротивилась. Не бери ты ее в жены, и все. Христом богом тебя прошу! Знаю, сердцем понимаю, что не любит она тебя, плохая она…
Да что ты, мама, пробовал я урезонить, мы любим друг друга, мы хорошо будем жить.
Ничего на маму не действовало. Все свое твердила: не женись!..
А я сердился на нее, не верил, продолжал встречаться.
Настроение мама мне, конечно, снизила, - даже девушка моя заметила.
Подали мы с ней заявление в загс. Я заказал костюм в ателье, купил кольца.
От мамы как бы отошел в это время. Она лежала, не вставая, и соседка-старушка ей помогала…
За день до свадьбы пришел домой рано, хотел отдохнуть, замотался. Прилег на диван, закрыл глаза, и вдруг слышу: скрипят половицы.
Поглядел – мама. Как она встала – больная ведь!.. Откуда силы взяла?..
Вышла из своей комнаты, старушка-соседка сбоку, я ее не сразу заметил.
И опускается мама на колени. Медленно-медленно, как во сне… До сих пор сомневаюсь: может, и в самом деле приснилось?..
Сыночек, сказала мама, на коленях прошу, - не женись ты в этот раз, не твоя это судьба!..
И тут со мной что-то сделалось. Я с дивана вскочил, на колени упал возле нее, целую в щеки, в лоб, а у самого слезы льются, и шепчу: “Я не женюсь, не женюсь, я не пойду завтра!.. Совсем не женюсь, если не захочешь!..”
- И не женились? – я спрашиваю и глазами указываю на кольцо.
- В тот раз – не женился! – Сережин отец хмурится. И, между прочим, права мама была. Девушке моей первой не я был нужен, а моя квартира!..
- А как вы узнали про это?
- Неважно как!..- Он снова хмурится. – Мать меня потом познакомила с племянницей той соседки, что за ней ухаживала. И я на ней женился через некоторое время. А вы говорите, никаких потрясений!..
Сережин отец усмехается, неловкая у него усмешка, вымученная.
Сережа стоит возле отца – краснощекий, толстый, спокойный. Очень благополучный мальчик…
Я НЕ ТРУС!..
Вот портрет этого папы. Рыхлый молодой мужчина с аккуратной круглой лысинкой. Щеки отвисают, мясистый нос торчит прямо. Животик наметился. Фигура сутулая. Глаза маленькие, подслеповатые, прикрытые сильными очками…
- Я со многими девушками был знаком. Но довольно быстро обнаруживал, что они мне не подходят. Одна совершенно не развита: все про артистов да про артистов, будто без них и поговорить не о чем. Другая жадная: на каждой встрече что-нибудь просит, - это ей купи и это ей купи… Третья только о детях мечтает: зачем мне такая клуша!..
Женитьба, вообще-то, настолько ответственное дело, настолько хлопотное… Знал бы заранее, - лучше бы холостяком остался. Легче пожар пережить, чем женитьбу!.. Только выберешь, вроде бы, подходящую кандидатуру, и тут обязательно какая-то осечка! Одну выбрал, было, а она заладила: я тебе не верю, у тебя нет любви!.. Глупая, правда?.. Какая уж тут любовь, если я женитьбой занимаюсь… Другая сказала, что ее мать не хочет меня прописывать в своей квартире… Третья еще что-то там придумала, я уж не помню…
Ну, остановился я, наконец, на одной… Стройная, красивая, в книжном магазине работает. И мне, вроде, не противоречит: гуляет со мной, смеется, цветы да шоколадки принимает.
Говорили мне, что у нее какой-то шофер есть, но я пренебрегал этими слухами. Ходил я с ней в кино да так усиленно: весь репертуар назубок высмотрел… И все колебался: окончательно я на ней остановился, или нет…
А тут случай помог разобраться. Дело было после вечернего сеанса. Иду я с этой Мусей под ручку, и вдруг ее какой-то парень отзывает, и она бежит к нему вприпрыжку. А ко мне другой парень подходит, и за его спиной еще двое маячат.
- Вот что я тебе скажу! – и тут этот парень берет меня за грудки, и моя рубашка почти что рвется в его лапе. – Я знаю, что ты гуляешь с Мусей! Знаю также, что у вас ничего не было, иначе бы я по-другому говорил! Предупреждаю: или ты ее оставишь, или тебе не сладко придется! И еще запомни: чтоб неделю ты не смел появляться в ее магазине! Мы проследим, учти!..
Тряхнул он меня хорошенько и отбросил, как щенка. Сразу могу сказать, я нисколько не испугался! Противна была эта грубая животная сила! Наглядно понял я, слушая этого типа, что такое бездуховность! И еще я понял, что эта Муся мне не нужна! Она стояла в стороне и наблюдала, как лез ко мне этот тип! Если бы она хоть чуточку возмутилась, хоть чуточку за меня испугалась!.. Ничего в ней не было по отношению ко мне. Я в одну секунду это понял. И в ту же секунду отказался от нее мысленно. Но противнику ничем себя не выдал, ведь я не трус!
- Ты не очень-то! – сказал ему спокойно. – Управа и на твои кулаки есть! А как мне поступать, решу я сам!..
Он было ко мне рванулся после моих слов, да дружки его удержали. А я потихоньку пошел прочь. И ни разу не оглянулся…
Потом эта Муся вышла за своего шофера, и у них там были какие-то нелады. Но это для меня не интересно…
Я ровно неделю не ходил в книжный. Я не трус, но зачем лезть на рожон. Тем более, что девушку я понял, и она мне не нужна…
А теперь у меня семья, как видите! Заботливая жена и сын, для которого я пока что как бог!..
Сын у него хороший, могу засвидетельствовать. Умный приветливый пятилетний мальчишка, доверчивый до полной беззащитности…
ОТЕЦ
- Наш закон плох! – сказал Семен Степанович.
Я открыл рот, собираясь протестовать.
- Вернее, не полон! – поправился Семен Степанович. – Он говорит только о матерях! А отцов закон вроде бы не замечает…
- У отца и матери равные права! – сказал я.
- Да бросьте, доктор! – отмахнулся Семен Степанович. – На бумаге равные! А на деле всегда все – в пользу матери!..
- Вы, видимо, сталкивались с этим? – сказал я.
- Экий вы проницательный! – усмехнулся Семен Степанович. – Я сейчас во втором браке состою. А первая жена, - эх, не приведи, Господи! – словно во сне приснилась!.. Только не доживу я на свете из-за этого сна… Лет двадцать не доживу…
Выглядит он и в самом деле истрепанным, отметил я про себя. Мешки под глазами, морщины на лбу, дрожащие руки…
- Сейчас мне сорок два. А на той, первой, женился в восемнадцать. В восемнадцать, представляете?.. Она и курила, и пила. Но мне это нравилось, вот ведь сумасшествие!.. Я считал, раз она такая, - значит, уж точно не мещанка. По молодости даже выпивал вместе с ней. А курить, нет – не курил…Потом забеременела она, и я ей запретил строго-настрого: чтоб ни капли, ни сигареты!.. Я тогда на заводе слесарил, она там же работала – в машбюро секретаршей. Даже беременная бегала к своим девкам. Я как-то заглянул туда в обед – и вовремя: у жены во рту сигарета, а другая шалава зажигалку к ней тянет. Наорал я тогда, помнится, громко, - напустил страху. Та шалава с зажигалкой даже побледнела. А жене хоть бы что! Сеня, мальчик, не кипятись, волноваться вредно! Вечная ее присказка… Ну, вот, родился наш Ленька, и превратился я в няньку. Он был слабеньким, часто болел. У жены молока не было. Бегал я за смесями и выкармливал своего птенца. Стирал пеленки-распашонки, жалко было мальчика. Словно виноват я был перед ним, что такой сильный… А жена дрыхла целыми днями. Никогда бы не подумал, что столько можно спать. Я на нее злился, но думал, - может, это она после родов опомниться никак не может. И терпел, тянул все на себе. Так и жили. Ленька рос и ко мне тянулся, а матери вроде не замечал. И она его вроде не замечала. Может, век бы так прокуковали. Да открыла мне глаза соседка, ведьма старая. Ты, говорит, Семен, с лица опал, и фигуру свою истратил, а краля твоя к другому бегает после работы. Через каждые два дня на третий. Не веришь – проверь!.. И поучи ее, милок, поучи!..
Семен Степанович глянул на графин с водой, и я кивнул, приглашая. Он налил воды в стакан и залпом выпил, несколько капелек скатилось на подбородок…
- Проследил я ее, грех на душу взял. Каждый третий день встречалась она с хахалем одним. А мне говорила: на курсы, Сенечка, гоняют, повышать квалификацию. Вот чем ее квалификация обернулась. И хахаль-то ее старым да лысым был, чего она в нем нашла!.. Денег, видно, много имел… Не скрою, избил я их обоих в тот раз очень основательно. Если бы в суд подали, сидел бы я, как пить дать. Но шутка-то в том, что ни он, ни она в суд не подали… Леньке тогда шестой годик шел. И сильно мы с ним любили друг друга. Подумал я, подумал. Какая же это, к едреной фене, семья! И решил разводиться. Уверен был, что при такой жене сына от меня не отнимут. Но закон ведь, что дышло… Жена на суде такие слезы крокодиловы распустила, так в своих чувствах к сыну клялась, что отдали ребенка ей. А ведь сами при всем народе спрашивали у мальца: с кем хочешь быть?.. И он им ясно ответил: с папой. Так куда же они смотрели, и как же они слушали?..
Семен Степанович замолк и снова плеснул воды в стакан. Пил, и нижняя губа дрожала, и пот выступал на лбу…
- Жена мне так и сказала после суда: отомстила я тебе, Сеня, крепко! Знаю, что крепко! Не видать тебе Леньки, как своих ушей! В лепешку расшибусь, а не дам тебе с ним встречаться!.. И не дала, поганка, не дала!.. Увезла сына куда-то в деревню, к бабке своей. На второй день после суда сбыла его с рук. Сама туда не ездила. И мне адрес не назвала, сколько ни бился! Ленька ей не нужен был. Просто мне нашкодить хотела… Не знаю, поймете ли вы, но я всех женщин после этого люто невзлюбил. Возненавидел всех. Все стервами казались. Одни получше маскируются, другие похуже, но все – стервы!.. И пить я пробовал в те годы, но не помогало, только пуще по сыну скучал… И книги читать пробовал. Но нигде в книгах так плохо никому не было, как мне…. Словно замерз я, заледенел, и никак не оттаять. Незачем было жить, никому я был не нужен.
Потом бабу несчастную встретил. Родители у нее погибли при пожаре, муж утонул, а детей бог не дал. Она как помешанная была, всем рассказывала, как ей нужен ребенок, и наши кобели подыхали со смеху, глядя на нее. Да что там говорить попусту, женился я на ней. И родилась у нас дочка Леночка. И оба мы словно оттаяли, в себя пришли, - и я, и жена. Правда, я девочку до сих пор еще иногда Ленечкой называю. А она меня поправляет так серьезно: папа, я не Ленечка, я Леночка, твоя дочка… Жду не дождусь, доктор, когда вы ее с отделения выпишете, скоро ли?.. Жена истосковалась, и я тоже…
МЕТАМОРФОЗА
Галина Сергеевна – молчаливая хлопотунья. Она лежит на отделении со своим Артемкой, и весь персонал души в ней не чает. “Неизбалованная, внимательная, терпеливая!” – говорят медсестры. “Душевная, заботливая!” – говорят санитарки.
С утра до вечера на ногих первой встает и последней ложится. Ночью расстелет тощий матрасик, - тут же, на полу, возле Артемкиной кровати, - вот и весь ее отдых. Отделение забито, мест нет, , ничего другого мы ей предложить не можем.
- Вы наверное в детдоме росли – спросил я как-то. – И подметаете, и моете, и ребят кормите, и читаете с ним. Откуда это в вас?..
- Я – единственная дочка! – она смущается, говорит, опустив глаза. – И балолвали меня в детстве не меньше, чем других единственных!..
- Как же вы дошли до жизни такой? – улыбаюсь я.
- Не хотела, чтобы муж меня бросил! – она заливается краской.
- А он что, мог бы?..
- Да нет, он у меня хороший! Повезло мне в жизни! И на гитаре играет, и поет, и песни сам сочиняет! Гимн своего института придумал! И как он меня заметил, ума не приложу!.. За него бы любая рада! А я – неумеха!..
Я поднимаю брови – показываю неверие в ее слова.
- Да-да, я была ужасная неумеха! За неделю перед свадьбой три кулинарных книги прочитала! И еще “Триста полезных советов”! такая каша в голове была! Утром проснулась в нашей квартире, сказала себе: я тут хозяйка! И заревела – поняла, что не справлюсь… Взяла поваренную книгу и пошла готовить завтрак. И ничего, сготовила. Витя, муж, похвалил. Он и не смеялся почти, когда увидел, что я по книге готовлю. Мы так на первое время и наладились: он читает вслух по книге, а я делаю: отмеряю, смешиваю, растираю, взбиваю… И стирать по книге научилась, хотя чему там , вроде бы, учиться…Вообще, моя семейная жизнь только благодаря книгам наладилась. Я бы, ей богу, экзамен для каждой жены ввела: покажи, как ты знаешь книги по домоводству. Тебе же это на пользу!..
Домашняя работа бежит от человека. Ее все время догонять нужно. Не догонишь, и она убежит, покатится как снежный ком с горы. Век тогда не справишься! Нужно все время быть в форме, чтобы дом вести. Нужно правильно жить, не гробить себя всякой ерундой, вроде ссор и сплетен… Это мы с Витей такую свою философию сочинили. Он такой помощник, мой Витя, ни о чем дважды просить не надо! Недавно он меня похвалил: ты, Галка, молодец! Была куколка куколкой, а теперь стала волшебной летуньей!.. Удачно прошла метаморфозу!.. А я это слово не поняла, а спросить постеснялась.
- Метаморфоза – это превращение! – поясняю я.
- Примерно так я и предполагала! – говорит она…
ПОСЛЕ ПРИЕМА
Тихо возле детской консультации. Не верится, что час назад здесь толпились коляски, звенели голоса малышей. Я стою на крыльце и наслаждаюсь тишиной. Никого нет рядом… Только девушка в синем костюмчике возле песочницы. Как приятно иногда отдыхать от общения!..
Леночка – я вдруг узнал эту девушку. Года четыре назад она лежала у меня на отделении, а теперь – совсем взрослая. Но все-таки девочка-подросток видится в ней легко, упрямая, дерзкая девочка, которая много спорила со мной, - потому и запомнилась…
- Леночка! – произношу я вслух, и она, встрепенувшись, подбегает.
- Ты как здесь? Неужели меня вспомнила? – спрашиваю шутливо.
- Нет! – произносит она и заливается краской. – Вас я, конечно, не забыла, но пришла из-за Коли! Из-за Петрова Николая! Как его дела? Что с его сыном? Расскажите, пожалуйста!..
- Был он у меня… Но зачем тебе знать про него?.. И тем более про болезнь его сына!.. Это моя, врачебная, тайна, ты уж извини!..
- Да я ничего!.. – бормочет она, избегая моего взгляда. – Я просто беспокоилась!..
- Ты что, следишь за ним? – говорю я весело и, еще не окончив, понимаю: так оно и есть…
Леночка кивает, челка падает ей на глаза, и она не убирает челку.
- Да ты… любишь его! – догадываюсь я, и Леночка снова молча кивает.
Пауза тянется, тянется, делается неловкой, делается невыносимой.
- У него же семья, сын!.. – теперь я бормочу и стараюсь не встретиться с ней взглядом.
- Ну и что! – шепчет она. И сразу повторяет в полный голос. – Ну и что!..
- Да ничего! – бормочу я. – Только знаешь, разбивать семью…
- Да кто ее разбивает она вкидывает голову, и мне на секунду кажется, что четырех лет не было, и я снова спорю с той Леной, моей пациенткой.
- Я ни ему, ни его сыну горя не принесу! И его жене – тоже! Я полюбила, поймите! Но я не пойду к нему со своей любовью! не буду ломать то, что у него налажено! Я рядом с ним, как невидимка, и этого достаточно!..
- Ах ты бедняга! – вырывается у меня.
- Жалеть меня не надо! – она глядит с обидой. – Несчастной я себя не считаю! Я прошу: говорите мне про него! О его визитах к вам!..
- Хорошо-хорошо!.. Разве мне трудно!..
- Я никому ничего!.. Не выдам ваши врачебные тайны!..
- Верю, верю тебе, верю!..
Я припоминаю человека, которого она любит, и рассказываю про его сегодняшний визит. И по Леночкиному лицу вижу, какое облегчение приносит ей мой рассказ…
Долго мы так стоим, и мне почему-то уже не хочется идти домой; соприкоснулся с чем-то необыденным, неназываемым, - подышать этим воздухом, побыть рядом, заразиться…
ЭГОИСТ
- У меня муж – эгоист! – говорит Валентина Сергеевна. Говорит она это весело и легко.
- Позвольте вам не поверить! – я стараюсь попасть ей в тон.
- Не позволю! Я докажу вам, что права!
- Пожалуйста!
- Основной признак эгоиста какой?
- Делать все для себя! Чтоб себе было хорошо!
- Мой муж и делает все, чтоб ему было хорошо! – Валентина Сергеевна смеется.
- Не понимаю, что ж тут веселого? – сбиваюсь я на серьезный тон.
- Объясню!.. Познакомились мы в Крыму. Типичный пляжный роман со свадьбой в конце. Жить стали в Питере, у мужа своя комната. Я хотела в институт. Муж тогда впервые и заявил, что он – эгоист. Что сам поступать не будет из эгоистических соображений. Два студента в доме – слишком много. На стипендию не проживешь, просить у родителей, - ребячество, а ссориться из-за мелочей быта – пошлость. Пойду работать, сказал, чтобы чувствовать себя кормильцем и главой семьи, чтобы тешить свое самолюбие…
- Жуткий эгоист!
- А когда я закончила институт, он поступил. Чтобы я над ним верх не взяла со своим образованием. Только я училась на дневном, а он поступил на вечерний. И дочку с малолетства приучает к работе. Чтобы меньше за ней ухаживать…Чтобы она ему и мне жизнь облегчала…
- Да, не повезло вам с мужем!
- Просто фатально не повезло! – соглашается она радостно…
НЕ ВЕРЮ!
Я не люблю современную женскую косметику. Эти пунцовые губы, эти синие тени – все это кричит: фальшь! подделка! остерегайся!..
С мамашами “накрашенными” я обычно более строг, официален, сух. Сила женщины – женственность, а не декоративность. Женственность в подмалевке не нуждается. Многие женщины сегодня об этом забыли…
Вовкина мама не накрашена и женственна, это сразу рождает симпатию к ней. Светлые волосы свободно падают на плечи. Глаза спокойные и словно бы чуть насмешливые. Ресницы длинные, пушистые.
Мы обсуждаем Вовкину болезнь, потом незаметно переходим на темы бытовые. Я высказываюсь против косметики.
- Вы не правы! – возражает Вовкина мать. – Косметика делает ярче тех, кто не очень привлекателен от природы.
- Но женственность…
- Женственность – это степень привлекательности… Тянет мужчину к женщине, значит она женственна… Вот и все!.. И ничего другого!..
- Но любовь… - заикаюсь я.
И тут Вовкина мать откровенно усмехается и начинает меня разглядывать . Ужасно неуютно, когда тебя разглядывают…
- Вы чудак, доктор! – говорит она, и я сердито думаю, что не так уж она и обаятельна, как мне представлялось. – Ну, какая любовь! Ну, где она в наше время?.. Каждый хочет ублажить себя. Каждый, простите, мужик. И каждая, простите, баба. В кино, в книгах – это красивые сказки.
- Лучше книг не читать и кино не смотреть?
- Да, лучше!.. Я не верю в любовь! Как бога в свое время придумали, чтобы бояться кого-то, так и любовь придумали, чтобы радоваться чему-то…
- Вас, наверное, обманул кто-то…
- Люди сами себя обманывают, когда играют в любовь. И сами старательно поддерживают обман. И страдают, если он рассеивается.
- Значит, продолжение рода, и ничего больше?..
- Значит!.. – отрезает Вовкина мать…
Неловкость, напряженность, как плотный дым, повисают в кабинете.
Женщина, не глядя на меня, встает и уходит. Губы у нее бледные. Волосы висят, как мочалка. Под кустистыми ресницами ехидные глаза…
ОБ ОТСУТСТВУЮЩИХ…
Сыну Светланы одиннадцать месяцев. Смелый, разговорчивый мальчишка, охотно идет ко мне на руки.
Сама Светлана беременна – уже на седьмом месяце. Раньше приходила в поликлинику одна, - теперь ее сопровождает Андрей.
Андрей и Света словно созданы друг для друга. Так мне кажется. Оба худощавые, светловолосые, заботливые.
Первым в кабинет обычно заходит Андрей. Заносит малыша, сажает на пеленальный столик.
- Сиди, воробей! – произносит ласково.
Следом за Андреем идет Светлана. Она в просторном платье, которое красиво струится при ходьбе.
Она перехватывает сына, оборачивается ко мне, и они вместе с Андреем говорят: “Здравствуйте!”.. Это хоровое приветствие, обращенное к нам с медсестрой, нравится мне и смешит меня.
Потом Андрей выходит в коридор, а мы занимаемся малышом, обсуждаем подробности его жизни, намечаем перспективы…
В этот визит я не выдержал, начал вслух нахваливать их семью. Думал, им будет приятно. Однако сразу увидел, - что-то не так…
Андрей нахмурился, глянул на меня с укоризной и отвел глаза.
Светлана вспыхнула, нервным движением стряхнула что-то с платья.
- Андрюша, я сейчас!.. – шепнула и быстро вышла из кабинета.
- Плакать побежала! – сказал Андрей.
- Извините!.. – сказал я.
- Да вы же не знаете, доктор!.. Светлана не жена мне, она моя сестра!..
- А где же муж?.. Развелся?..
- Муж у нее отличный был… - Андрей потемнел. – Три месяца назад погиб… Пьяный водитель его задавил…
Андрей замолк, потому что Светлана снова вошла в кабинет…
Затем энергично и шутливо заговорил:
- Я рассказал, Света, как я тебя тренирую, чтобы легче родила! На пятый этаж она у меня, доктор, только пешком. Бегает по утрам. Зарядку вместе со мной де6лает. И так будет до самых родов. Чтоб действительно богатырь был. И без медицины обходился!..
Светлана слабо улыбнулась и переняла от Андрея сына.
Андрей кивнул мне и вышел. Как обычно… И мы, как обычно, занялись малышом…
АНДРЮША
Андрюше десять лет. Белобрысый увалень, серьезный и неторопливый. Мужичок с ноготок…
Возле него ощущается основательность, неизменность, плотность бытия.
Я старюсь быть с ним таким же: медлительным, обстоятельным. Стараюсь не спеша двигаться и разговаривать…
Как –то перед полдником он заходит ко мне в ординаторскую. Четко стучится. Дождавшись позволения, открывает дверь и, увидев приглашающий жест, садится на диван.
- Сергей Иванович, я подумал и решил у вас спросить: кого вы любите больше всего?
- Как, то есть?.. – я отрываюсь от историй болезни. Ай да тихоня – озадачил…
- Ну, вот я люблю маму, папу… Зинку тоже, но не больше всех… А вы?..
- Я тоже люблю маму… Еще, конечно, жену и сыновей… Еще вас люблю, моих пациентов…
- А больше всех:?..
- Так нельзя спрашивать, Андрюша!.. Каждого любишь по-своему. Есть разные виды любви. Одна любовь – к матери. Другая – к пациентам…
- Вот, правильно!.. Я Зинке почти так же говорил. А она не верит. Она не понимает. Она хочет, чтобы я больше всех ее любил. Я думаю, она глупая. А вы как думаете?..
- Я же не знаю Зинку. Ты расскажи про нее…
- Мы живем в одном доме. Она ходит ко мне уроки делать. Говорит, что рядом со мной у нее просветление в мозгах. Ее мама дружит с моей мамой. Я думаю, они нас нарочно познакомили. Чтобы мы положительно влияли. Пока она просто дружила, все было хорошо. А теперь стало плохо. Наверное, потому, что она меня полюбила…
- Это она сама тебе сказала…
- Ну, конечно, сама!.. Не буду же я придумывать!..
- Как же тебе быть теперь?..
- А мы поругались!.. Я думаю, что я прав, и прощения просить не надо!.. Я не согласился любить ее больше всех, и она обиделась. Говорит: я тогда к тебе ходить не буду! Я говорю: не ходи, если не хочешь!.. Она меня тогда толстым обозвала и ушла. А у самой все время ночная рубашка из-под платья торчит, белый такой краешек. .. Вот у мамы так ничего не торчит. И у папы… Которых я люблю больше всего…Но я ей ничего не сказал. Проводил молча, и все. И прощения ни за что просить не пойду. Я же не обязан ее любить больше всех. Правильно я говорю?..
ТЕЩА
- Я бы тому руки-ноги обломала, - говорит Ирина Петровна, - кто первый анекдот про тещу придумал!.. Была я тещей, была. И ничего плохого зятю не делала. Наоборот, надышаться не могла. Правда, вместе с ним я жила два месяца, а потом дочка уехала в другой город, ну и зять, естественно. Стала я ждать письма и жить этими письмами. Ведь мать я своей дочери, мать, беспокоюсь о ней. Дочка писала, что зять о ней заботится, покупает билеты в театр, в кино, купил ей новое платье. А я так радовалась, молиться готова была, - повезло дочери больше, чем ее маме, слава тебе, Господи!..
переводы им посылала каждый месяц, дочь меня благодарила, а зять не писал – ни разу ни строчки. Правда, дочка приветы от него передавала регулярно….
Ко второй годовщине их свадьбы сняла я денег с книжки и послала им, - чтобы купили пианино. Сама всю жизнь жалею, что музыке учиться не пришлось, - так пусть хоть они…
Про детей намекала-намекала, потом впрямую спросила – когда же соберетесь?..
И тут впервые у дочки в письме что-то горькое прорвалось: эх, мама, какие уж тут дети!..
Одно-единственное восклицание, но мне было достаточно: забеспокоилась, подозревать неладное стала!..
Тут как раз и с письмами заминка: нету и нету…
В общем, взяла я отгулы, неделя у меня была, и поехала к дочке и зятю. И даже до дому не дошла: наткнулась на них. Тащится по улице пьяная скотина – мой зять – и дочка у него вместо подпорки. Он что-то бубнит, грязью ее поливает, а она поддакивает потихоньку, - видно, что это для нее привычно.
Подошла я и говорю спокойно: давай помогу, доченька!.. Подперла зятюшку и домой потащила. А дочка в слезах рядышком шла и жаловалась, - видно, накипело…
Гордая она у меня. Не приедь я, она бы еще бог знает сколько лет терпела.. повезло - не
Повезло, а замуж сама шла, никто не тянул, - так она считает…
Ну, я и устроила ей головомойку. Научила ее настоящей гордости. Послала письмо к себе на работу и не уехала, пока не развела дочку с зятем…
Кстати, деньги, что я на пианино посылала, он пропил…
А теперь дочка со мной. Второй раз замужем, и внучка есть, как видите…
Я вижу. Внучка сидит у Ирина Петровны на коленях – тихая бледная девочка…
- А зятя нынешнего я неусыпно контролирую!.. Глаз, на всякий случай, не спускаю!.. И воспитание не больно-то ему доверяю!..
Ирина Петровна склоняется к уху девочки.
- Ласточка, ты кого больше любишь: папу или бабулю?..
Девочка молчит.
- Ну!.. – Ирина Петровна слегка ее встряхивает.
- Папу! – шелестит девочка.
- Вот видите, какая упрямая!.. в голосе Ирины Петровны недовольство…
ВОЙНА МИРОВ
- Ты читал “Войну миров”? – спрашиваю у Леньки.
- а мне и читать не надо! – отшучивается подросток. – у меня дома ежедневная война миров! Мама с папой воюют… Мне пятнадцать, и они столько же лет помириться не могут.
- Из-за чего же они?
- А просто так! Не могут без этого!.. отец придет с работы, они у меня главный инженер, а мать сразу с порога к чему-то цепляется. Ты, например, дверью громко хлопнул, а у меня голова болит. Или наоборот: ты так тихо приходишь, что я никогда не бываю готова тебя встретить, надо предупреждать, когда тебя ждать!..
а если мать промолчит хотя бы минуту, отец тут же цепляется к чему-то. Почему окна грязные, почему на полу мусор, почему хлеб не свежий, почему солнце не светит…
- А мама кем работает?
- А никем! Домохозяйка!.. Наверное, простить этого не может отцу!..
- Почему?
- Ну, как же!.. Была талантливым инженером… Так она говорит… А отец ультиматум выдвинул: хочешь иметь семью – сиди дома, я мужчина, я тебя сумею обеспечить!..
- И что она?
- Конечно, согласилась! Она любит отца и сейчас!
- Ты думаешь?
- Я вижу!.. Они жить не могут друг без друга. Такую непрерывную войнк можно выдерживать лишь в одном случае…
- Когда есть любовь?
- Да!.. Отец, между прочим, по натуре – лидер, я давно понял. И мать, между прочим, тоже лидер по натуре. Отцу хочется командовать не только на производстве. А маме хочется командовать хотя бы дома!..
- Ты так все объясняешь?
- Других объяснений нет!..
Ленька задумывается, брови сходятся, вертикальная складка намечается на лбу.
- Может, я чего и не знаю! – произносит неуверенно. – Только это маловероятно!..
Он выходит из палаты в коридор, и ребята обступают его. Что-то он им говорит повелительным тоном.
А ведь он тоже лидер по натуре! – догадываюсь я…
РЕБЕНОК
Я был возле Наташи. Девочка часто дышала и была горячей. Тут же была ее мать.
Осмотрев больную, я сел выписывать рецепты, по ходу дела объясняя, как употреблять какое лекарство.
Мать внимательно слушала, переспрашивала, кивала головой. Никакого особого волнения я в ней не заметил. Сильная моложавая женщина, только возле глаз – чуть заметная сеточка…
Хлопнула входная дверь, и сочный мужской баритон капризно позвал:
- Ду-уся!..
- Папа пришел! – прошептала Наташа.
А мать ее, моя собеседница, переменилась в лице, порозовела, суетливо оправила прическу и убежала в прихожую, забыв извиниться передо мной.
- Кто у нас? – все так же капризно спросил мужчина.
- Доктор! К Наташке!..
- А-аа!.. Помоги же мне раздеться, Дусенька!..
- Давай, милый!..
- Ну, не дергай, не дергай за рукав! Куда торопишься!.. Я пришел, я дома, целый вечер впереди!.. Ты приготовила мне телятину?
- Я сделала омлет с беконом! Как ты любишь!
- Но я так хотел сегодня отведать кусочек телятины! – баритональная обида нарастала крещендо. – Ты меня совсем не любишь, Дуся!
- Ну что ты, милый!..
“Будет ему телятина!” – подумал я.
И тут же услышал:
- Я сделаю, как ты хочешь! А пока можешь перекусить: салатик и сок на столе!
- А что сегодня по ящику, Дусенька?
- Твой любимый детектив! В пол-восьмого!..
- Ой как хорошо!.. Да, кстати, шеф меня сегодня похвалил!.. Представляешь, при всех! Сам шеф!..
- Правда?.. Ты у меня умница, ты у меня молодец! Я всегда говорила!..
- А как там Наташка?..
- Доктор успокоил! Вроде, ничего страшного!..
- Ну, поцелуй ее за меня! Я, пожалуй, заходить не буду! Ты же знаешь, какой я восприимчивый!..
неторопливые мужские шаги процокали прочь. Наташа, тянувшаяся к отцу, к его голосу, рокотавшему за дверью, опять упала на подушку. Она была огорчена, я видел. Но все равно глазенки сияли. Как же, папа пришел!.. Ее папа, - ее и мамин большой ребенок…
БРОСИЛ!
Инга Павловна – гордая, самоуверенная женщина. Держится прямо, говорит свысока, в глаза не глядит, возражений не слушает.
- Доктор, как же так? Вторая неделя на исходе, а мы все лечимся! Давайте переведем дочку в другую больницу!
- А зачем? Лечение идет, эффект хороший. Стоит ли суетиться?
- Я решила, доктор! Я ее забираю в другую больницу! У меня есть такие возможности!
- Нужные люди, да?
- Да, нужные люди!
- Значит, тот не интересен, кто не нужен?
- Значит!.. Вы, наверное, идеалист! Такие, как вы, семьи бросают в погоне за “любовью”!
- Вас что, муж бросил?
- Да, бросил!.. Юбка поманила свеженькая, - он и воспылал романтикой !..
- К дочке-то, небось, ходит?.. Отец ведь!..
- А зачем он нужен!.. Квартиру оставил, деньги присылает!.. С паршивой овцы…
- Неправильно это, конечно, бросать семью!..
- Не надо было, конечно, разводиться! Он бы потом спасибо сказал, что не отпустила!
- Думаете, сказал бы?..
- Двенадцать лет вместе!.. и не позвонит, не заглянет! Негодяй форменный!
Сейчас явственно видно, что вся ее надменность – поза, которая маскирует ее слабость, ее желание заплакать. Она, видимо, до сих пор не верит, что муж ушел насовсем…
- Любите его?.. – вырывается у меня.
- Это мое личное дело! – выпрямив спину, сухо отвечает она…
СУДЬБА
Марфа Львовна – бабушка, а волосы у нее – иссиня-черные.
Я говорю ей комплимент
- Сама удивляюсь, доктор! Переживаний столько выпало, не приведи господь!.. Сынок мой, отец Кирюшин, тяжело мне достался! В детстве болел много, и мы вместе выкарабкивались из каждой очередной напасти! А вырос когда, влюбился в одну бизнесменшу! Говорил: жить без тебя не могу!.. А она-то все командовала им, вертела как хотела!.. И он, как слепой, шел за ней!.. Однажды были они в ресторане. И какие-то ее знакомые стали у нее какие-то долги требовать! Грозили ей!.. А сын вступился! Драка учинилась… И попал он в больницу…Врачи говорили, будет параличным навек… А бизнесменша та ни разу его не навестила… Бросила его, стерва!.. Зачем ей инвалид!.. Ну4, а я сыну сказала прямо: рассуди, стоит ли такая гадина твоей любви!..
Два дня он не ел, не пил, а на третий согласился: не тот она, видно, человек, мама, кому душу можно отдать!..Может, он и впрямь остался бы параличным!.. Да нашлась медсестра в больнице – Тонечка – что его вынянчила… С ней он потом и слюбился. И такая-то у них семья, - надышаться не могут друг на дружку… И Кирюшка здоровенький, потому что от любви рожден!.. Вот она, судьба-то, где оказалась у моего сынка – на больничной койке ее нашел!..
САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ
- Я бы запретил женщинам ребят воспитывать! – запальчиво говорит Олег Петрович. – Рожайте, вскармливайте, - пожалуйста! А воспитание – дело мужчин. Потому что мужчины острее чувствуют меру, черту, за которую переходить не следует. А женщины этого не чувствуют, они ломятся в открытую дверь и не знают никаких тормозов…
У Олега Петровича лицо индейца: бесстрастное и волевое, узкие глаза, горбатый нос. Он привык себя сдерживать, поэтому лицо его похоже на маску.
Он убежденный женоненавистник, я несколько раз пытался разговорить его, чтобы узнать причину, и вот сейчас он впервые приоткрывается. Я неумеренно хвалил одну мать за ее фанатичное служение ребенку, чем и вверг Олега Петровича в запальчивость.
- Моя мать, скажу я вам, считала себя сверхрациональной. И она действительно была не глупой, никто не говорит. И она тоже была помешана на воспитании ребенка, то есть, меня. Она считала, что все беды мужчин происходят от их несамостоятельности. Моя самостоятельность была ее коньком. С трех лет она никогда не мыла после меня посуду, - это делал я сам. С четырех лет она не стирала моих носков, с пяти лет – вообще никакого моего белья. Это делал я сам. Я грел себе чайник, наливал себе чай, ставил себе тарелки, чашки, клал вилки и ложки. Я сам вытирал стол после себя. Сам заштопывал одежду, сам чистил ботинки. Мое детство было отравлено этой “самостоятельностью”. Пол я тоже сам мыл в своей комнате, это вы, надеюсь, уже поняли. Единственное послабление: я сам себе не готовил. Но как только мне стукнуло десять, исчезла и эта поблажка. И чем больше я делался самостоятельным, тем меньше я любил свою мать. Может быть, говорить это кощунственно, но это правда. А с десяти лет, когда она заставила меня готовить себе еду, я ее не любил совсем. Эта женщина была мне не нужна. Она путалась под ногами и мешала мне. Если она среди ночи обнаруживала не пришитую пуговицу, она, не дрогнув, будила меня. И я, стиснув зубы, пришивал проклятую пуговицу. И тихо ненавидел женщин. Я считал, что всех мальчишек так же мучают, как меня. Должен сказать, что внешним образом ее деятельность была успешной. Я стал жутким аккуратистом, ни одной пылинке не давал на себя сесть. Но знаете, во что это вылилось?
- Знаю. Вы стали женоненавистником.
- Не сразу… Поначалу я женился. И жена моя, красивая и добрая, оказалась распустехой. Она совершенно не следила за собой, когда была дома. Ходила не причесанная, не накрашенная, одетая бог знает во что. А я уже не мог быть таким: самостоятельность въелась во все поры. И я убежал от нее, когда забеременела. Да, бросил ее беременной!.. Посылал деньги, посылки, письма, но жить вместе категорически не хотел. Стоило представить пеленки, распашонки, бардак, бедлам, - и меня тошнило. Пять лет прожил в бегах. Потом вернулся. И знаете, она была рада. Ни одной пощечины, ни одного упрека. А я забрал сына и стал его оберегать от самостоятельности. Жену не подпускаю, просто примирился с ее присутствием возле ребенка. Она стирает, гладит, готовит на нас обоих. Все как полагается. И мальчишка растет нормальным. Женщина хороша, когда надо помочь мужчине жить. Но доверять ей воспитание – упаси Боже!..
СЕМЬЯ
Терапевт Семен Васильевич забежал ко мне в ординаторскую на огонек. Я записываю сегодняшний обход в истории, а он рассказывает, непоседливо ерзая на стуле.
- У тебя, я считаю, проблем никаких. Были бы твои желторотики обуты-одеты да накормлены, да еще лекарствами напичканы. А у меня на терапии что ни больной – проблема. Не лечебная проблема, не пойми неправильно, а тактико-стратегическая. Как его подтолкнуть к лечению, как ему внушить оптимальный стереотип…
Хочешь пример?.. Были у меня двое инвалидов: у него паралич обеих ног, у нее – тоже. Ему тридцать, ей – двадцать пять. Он – хлюпик и нытик, она вся ушла в себя, ничего и никого не замечает. Оба хроники, лечатся давно, привыкли, не верят ни в какие лекарства.
Чем их пронять?.. Книги читать про мужественных людей?.. Так они меня на смех поднимут. Увечные люди, ты знаешь, очень сплоченные. Каким-то образом узнают о себе подобных, переписываются, даже ездят друг к другу из города в город…
Мои отделенческие тоже такой перепиской увлекались. Но переписка – дело душевное, домашнее. Не на отделении заниматься ею.
В общем, закисли мои бедолаги. Переползали изо дня в день и, вот ей богу, отупевали потихоньку. Один все ныл, как маленький. Вторая глядела себе в пространство…
И тут я подумал: а чего они сидят по палатам, как тараканы по щелям?..
И вот я одному говорю: есть у нас Наталья, без тебя нам ее не поднять на ноги. Прошу: ступай к ней, поговори, заинтересуй собой, своей жизнью, поругай за пассивность. В общем, встряхни!..
И то же самое говорю другой: вот есть у нас Олег и так далее. Думаешь, так сразу они и ожили?.. Ни фига подобного!.. Познакомились и тут же переругались в пух и прах. И жалуются мне друг на дружку, такие смешные… А я их мирю потихоньку: Олегу Наталью расписываю, Наталье – Олега… Наталья в музыке понимала, а Олег мечтал играть на каком-нибудь инструменте. Так я им подкинул идею: учиться на гитаре, прямо тут, на отделении. Самоучитель притащил и гитару из дома. К себе их пускал, в ординаторскую, она на отшибе, сам знаешь… Там тренькай сколько хочешь, никому не помешаешь…
Увлеклись они, и я с ними вместе. Повеселели. А перед выпиской знаешь, что устроили?.. Настоящий концерт. Они оба играли, а я так даже и спел. Главврач меня потом пилил-пилил… И за гитару, и за концерт… Но ничего, не перепилил…
А у них знаешь чего вышло?.. Семья!.. Свадьбу сыграли… Я, правда, стороной узнал, - забыли меня позвать. Ну, да ничего, главное, что они слюбились. Живут, слышно, хорошо… Видишь, какие пироги!..
Семен Васильевич морщит лоб и топорщит губы трубочкой. Его маленькие глазки весело рыскают по моей ординаторской…
Мне хорошо сидеть возле него, хорошо работать. Его рассказ не отвлекает. Он уютен, как шум дождя…
МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА
Я позвонил и сразу услышал за дверью легкие быстрые шаги. На пороге стоял мальчик-подросток. Длинноногий, длинноволосый, красивый, современный…
Своими зелеными глазами спокойно рассматривал меня.
- Я врач!.. К Иринке!.. – сказал я.
- Здравствуйте! – он посторонился. – Проходите, пожалуйста!..
Сняв уличную куртку, я достал из портфеля халат, надел его, повесил на шею стетоскоп.
- Ванна там! – показал мальчик.
- Знаю!.. Приготовь для меня полотенце!..
Я зашел в ванную комнату и принялся мыть руки. Мальчик встал на пороге, держа полотенце.
- Ты кто Ирине? Брат? – спросил я, вытираясь. – Раньше я тебя, вроде, не видел!..
- Я не брат! – сказал мальчик. – Я ее друг! Учимся в одном классе!..
- Друг? – я удивился.
- Да, друг! – повторил мальчик. Брови его приподнялись. – А что удивительного?..
- Да ничего! – я преодолел секундную неловкость и тоже говорил спокойно. – Ты знаешь, я в детстве тоже очень хотел дружить с девочкой. Она жила ниже этажом.
- Ну, и как? – спросил мальчик, улыбнувшись глазами. – Получилось?
- Нет! – сказал я. – Началась наша дружба и тут же закончилась!..
- Не понимаю! – сказал мальчик. – Объясните!..
- Она попросила у меня книгу почитать. Я дал ей Дюма “Двадцать лет спустя”. И на одной странице в разных словах разные буковки подчеркнул. Если от буковки к буковке проползти, складывалась фраза: “Марина, давай дружить!”
- Она, наверное, не сообразила! – сказал мальчик.
- Сообразила! – сказал я. – На другой странице подчеркнула буковки: “Я согласна!”
- А потом? – спросил мальчик. – Что потом?..
- А ничего! – сказал я. – Я не знал, что делать дальше!.. Не знал, как дружить с девочкой!..
- Почему не знали? – удивился мальчик. – Чего ж тут такого трудного?..
- Стеснялся, наверное! – сказал я. – Все-таки с девочкой дружить непривычно!..
- Не все ли равно, с кем дружить! – сказал мальчик. – Лишь бы по-настоящему!..
- А ты с Ириной по-настоящему дружишь?
- По-настоящему! – сказал он спокойно. – Потому что нам интересно разговаривать, и нам ничего не нужно друг от друга, никакой выгоды…
- Ты счастливый! – вздохнул я. – Хоть бы мои сыновья были такими!..
- А что вам помешало быть счастливым, - тогда, в детстве?..
Я задумался. Я не знал, что ему сказать…
- Эй, люди! – позвала Ирина из комнаты. – Где вы застряли?..
РЕВНОСТЬ
Свою историю женщина рассказывала долго. То вырвется у нее невольное восклицание… То разговорится и вдруг оборвет себя… То вспомнит про какой-нибудь город…
Из многих наших разговоров я составил, сконструировал один монолог…
- Пуганая я стала. Дверь стукнет, я подпрыгиваю, оглядываюсь. Чего боюсь, - не знаю. Полечиться бы надо самой, да не до того, - сынишка то и дело хворает…
Без мужа теперь так свободно, иди куда хочешь, а никуда почему-то не хочется…
Как я его ждала из первого, послесвадебного плавания, как ждала! Скучала, томилась, отмечала дни в календаре. Приехал он и как солнышком осветил. Спрашивает и спрашивает: как я тут без него, что делала, с кем встречалась. Пока не расспросил про каждый день, - даже не обнял…
Такая мне и выпала морская жизнь: от рейса до рейса, от возвращения до возвращения…
А то вдруг телеграмма с другого конца страны: я там-то и там-то, стоянка семь дней…
И летишь стрелой, все бросаешь и летишь!.. Начальство на работе ворчит и правильно ворчит. А что же мне поделать, если я моряцкая жена!..
Муж и так сурово смотрит. На день запоздаешь к нему, - не оправдаешься!.. И с каждым возвращением все меньше в нем сдержанности, словно бы он все меньше и меньше делается мужчиной… Не верит мне, выговаривает, цепляется к словам, радуется, если я сорвусь, не стерплю его допросов.
Почему, за что, ведь никаких оснований!.. А он не верит, не хочет верить…
Сам все порвал, что было между нами…
Я решила с ним поговорить начистоту, пристыдить его. Как же можно дергать так жену свою!.. А он меня выслушал и с такой злобой мне в ответ: “Все вы складно говорите, береговые шлюхи!..”
Услышала я и не поняла даже поначалу, что это он обо мне…И обо мне тоже… Сижу, как дура, улыбаюсь жалко…
И вдруг дошло… И сразу вокруг такая пустота, будто я одна на Земле…
Я и не попрощалась даже. Просто встала и ушла. Словно его там и не было. Словно я не видела его…
С тех пор одна живу. Муж просил, умолял, обещал исправиться… Только я его не простила, не захотела, не смогла…
И не жалею…
И сына я так воспитываю, чтобы никогда не смог унизить ни себя, ни жену свою будущую…
ТРЕТИЙ ФАКТОР
Тяжело болеет Валя. Долго болеет. Затяжная пневмония никак не хочет прерываться…
Девочка большая – четырнадцать лет. Организм достаточно крепкий: спортом раньше занималась, хворала редко. По всем канонам ее воспаление не должно быть затяжным.
Лекарства мы ей давали, уколы делали, ставили капельницы, теперь еще ЛФК добавили. Ее мать принесла натуральный женьшень, - его мы тоже подключили…
Что-то девочку тревожит, угнетает. Я чувствую, я вижу. Ее не расшевелить, ничто ей не интересно, не улыбается и на малышей внимания не обращает. Третий фактор лечения буксует…
Первым фактором я называю врачебные усилия, направленные на борьбу с болезнью.
Второй фактор: поведение родителей, их настрой, их усилия, подталкивающие ребенка к выздоровлению.
Ну, а третий фактор, самый сейчас необходимый, - это усилия самого пациента, страстное желание выздороветь…
- Словно бы она не хочет выздоравливать! – говорю медсестре. – Разве так бывает у детей?
- А вы не слышали, как она бредила? – спрашивает медсестра.
- Нет, не слышал!
- А я слышала! В прошлое дежурство!.. У нее несчастная любовь, Сергей Иванович!..
- У Валентины?
- Ну, не у меня же!.. Любит она какого-то Витьку! А тот на нее не глядит! Совсем не замечает! Вот ведь негодник, правда?.. Или, может, дурачок еще – такой девочки не видит!.. За мной, между прочим, в ее годы табунами ходили, я веселая была!..
- Нас-то, собственно, это разве касается? – говорю я. – Нам ее лечить надо, а не в симпатиях ее копаться!..
- А вы скажите ей, что Витька любит ее! – говорит медсестра. – Сразу поправится девочка!..
- А что, - загораюсь идеей. – можно попробовать!.. но по-другому! Не так, не в лоб!..
- А как по-другому?
- Давайте скажем ей, что Витька приходил, спрашивал про нее…
- Давайте!..
- Это нужно сделать вам! Потому что Витька скорее вас найдет и к вам обратится!..
- Почему я?.. Я и так перегружена!.. Мне же не платят за психотерапию!..
- Выручайте Валю! Как женщина женщину! Правда, ей до вашего обаяния далеко!..
- Ладно уж, чего там! Схожу к ней, пожалуй!..
Я не слышал ее разговора с пациенткой. Но перемену в девочке заметил уже на другой день при обходе. Валя пожелала выздороветь, Валя захотела лечиться…
- Доктор, долго я еще болеть буду? – спросила у меня нетерпеливо и недовольно.
И я понял, что “третий фактор” включился…
ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ…
- Ах! – вздыхает медсестра, провожая взглядом уходящего пациента. – Какой фильм я вчера видела! Такая любовь, такая любовь! Любовь, действительно, самое главное в жизни! Ну разве можно без нее!..
Вошедший папаша с ребенком здоровается с нами, усаживается, ставит сына между колен и начинает расстегивать курточку на нем. Я вижу: он кривит лицо, слушая тираду медсестры.
Мы начинаем разговор про его сына. Медсестра помогает мне осматривать ребенка. Время от времени она вздыхает. Видимо, вспоминает вчерашний фильм.
Я быстро делаю запись в амбулаторной карте, диктую рецепты. Потом откидываюсь на стуле, расслабляюсь, глядя, как отец одевает ребенка. Он делает это осторожно и умело. Наверное, много помогает жене.
- Да, любовь – это сила! – изрекаю в пространство веселым голосом.
- Ужасно люблю такие фильмы! – подхватывает медсестра.
- Извините, - вдруг вступает мужчина, - но вы, видимо, сами не любили!
- Почему? – вскидывается медсестра.
- Да, почему? – интересуюсь я.
- Потому что любовь – это, прежде всего, тяжелая работа! Особенно если ты любишь, а тебя – нет! Со мной так и было!..
Мужчина бросает быстрый взгляд на сына. Но мальчик – ему два года, - вроде бы, никак не реагирует на его слова…
- Я люблю жену! Я развил бешеную деятельность, потратил огромную энергию, чтобы женить ее на себе… Она сразу сказала, что не любит меня… Но я этим пренебрег… Решил, что моей любви хватит… Что своей преданностью сумею вызвать что-то ответное… Сумею что-то вызвать… Я отказался от любимой работы, - она была далеко от дома, и мало платили… Нашел службу не интересную, но денежную и к дому поближе… И все время отдаю жене и ребенку… Все время…
Мне тяжело… Понимаете, как землекопу или шахтеру… Но я рад этой тяжести… Любовь так наполняет жизнь, как никакая работа не сможет…
- А жена? – спросила медсестра. – Так вас и не полюбила?
- А это неважно! – сказал мужчина. – Все равно мне хорошо!..
Он попрощался и пошел к выходу, держа сына за руку. Только теперь я заметил, что он слегка сутулится при ходьбе.
- Сомневаюсь, чтобы ему было хорошо… - сказала медсестра…
ПЯТОЧКА
Люся ждет второго ребенка, а сама такая молодая, так приятно смотреть на нее…
Я с ней на “ты”, и она не возражает. Подозреваю, что она чувствует себя девочкой передо мной, но спрашивать об этом не буду.
Почему-то рядом с ней меня тянет на космические аллегории. Я бы мог с ебе представить Землю, свою родную планету, в образе Люси. Мог бы представить Люсю в виде созвездия над головой…
Это не значит, что я тайно влюблен в нее. Просто женственность, коей она наделена, меня волнует и бодрит. Женственность, наверное, - какое-то особое излучение или особое поле, не известное науке. Я знал женщин блестящего вида, к которым сам был безучастен, и были безучастны другие мужчины. А Люся – не красавица по классическим меркам. И нос крупноват, и лоб великоват, и кожа суховата. Но все это – пятна на Солнце. Все это не замечается, не имеет значения, когда попадаешь в поле ее женственности…
Вот она сидит и слушает, что я говорю про ее первого малыша. И вдруг – секунда, миг, - и ее лицо отрешается, уходит, переключается на что-то свое, внутреннее. Вот она напрягается, морщится, словно порыв ветра налетел…
- Пяточка!.. – говорит стыдливо и счастливо…
И снова спокойствие, снова космическая гармония на лице.
Наверное, тот, еще не ведомый, желанный, толкнулся особенно сильно…
БЕЗОТЦОВЩИНА
- Отцы, наверное, не часто у вас бывают! – сказал мужчина.
- Почему же… - не согласился я.
- отцам, вроде бы, маленькие дети ни к чему! – мужчина обнял своего двухлетнего Саньку и прижал к себе.
- А вы говорите, ни к чему!.. – я улыбнулся.
- Я – случай особый!.. Боюсь!.. – он понизил голос. – Боюсь, буду холодным к нему!.. Заставляю себя быть всегда внимательным !..
- Почему?..
- Да потому, что сам я – безотцовщина!.. И никогда о своем отце не думал. Не жалел, что нет его. Только в тридцать, после женитьбы, когда мы вот его ждали!..
Он поцеловал сына в макушку.
- Спросил у матери адрес. Она удивилась, по глазам видел, но промолчала, дала мне адрес.
Пошел я к отцу своему знакомиться. И увидел старика небритого, от которого перегар…
Отвращение… И тяга к нему… Все вместе… Жалость дурацкая… Сочувствие…
Не зря, значит, про голос крови, пишут…
Я испугался и удрал… Минут десять высидел и смылся… Привык, что его нет… И незачем ему влезать!..
Мужчина помолчал, и пальцы его, сплетенные на груди у Саньки, вздрогнули…
- А он мне десятку сунуть успел… Представляете, бумажную десятку!.. Я от него бегу, как черт от ладана, а он мне в карман сует…
Свежее лицо у мужчины, ясные глаза…
ОТДАЙ ДЕТЯМ ВСЁ…
- Проходите, пожалуйста! – Семен Иванович проводил меня к больному сыну.
Мы прошли через большую комнату, в которой на диване сидели пятеро девочек – листали книжки. Шестая сидела на полу на ковровой дорожке и что-то рисовала на листе ватмана, высунув кончик языка. Я не успел заметить, что там она изображала своим карандашом…
- Все ваши? – спросил я.
- Дочкины подружки!.. К вечеру школьному готовятся!..
в крайней комнате лежал Владик – мальчик одиннадцати лет с длинными прямыми волосами. Тут же, на письменном столе, громоздились горы радиоаппаратуры. Проволока была натянута вдоль стен. В углу стояла этажерка с толстыми зачитанными книгами. Возле нее на полу лежали роликовые коньки…
Я принялся расспрашивать Владика о его болезни. Семен Иванович извинился и ушел.
Владик охотно отвечал на вопросы. Потом я его обследовал и записывал результаты в медкарту.
Потом девочки за стеной что-то тихонько запели, и Владик закричал:
- Пойте громче! Вы нам не мешаете!..
- Там вдали за рекой загорелись огни… - запели девочки погромче.
Владик заслушался, откинулся на подушку, закрыл глаза. Я тоже заслушался, - сидел, не шевелясь, и уходить не хотелось…
Просто и хорошо было в этой квартире…
Когда девочки закончили, я попрощался с Владиком и сказал спасибо певуньям. В их комнате я увидел мольберт и решил, что кто-то увлекается живописью…
Затем стукнулся в комнату родителей, и Семен Иванович мне открыл.
Комната была маленькая – метров девять. В ней стояли платяной шкаф и двуспальная кровать. Больше ничего не было…
- Вот вам рецепты!.. – я рассказал, какое лекарство как принимать. Потом помолчал и спросил:
- Неужели вы тут с женой… всегда?
- А что? – не понял Семен Иванович.
- У детей вон какие комнаты! вы могли бы жить в одной из них!..
- Нам и тут неплохо. А детям нужен простор. Да мы здесь и не сидим. Все время с детьми. Только ночуем тут. Мы так и решили, когда квартиру получали, - отдадим ее детям. Пусть делают, что хотят, что им интересно. Пусть сами следят за порядком. Пусть приводят друзей и подруг сколько угодно.
Так и живем, как решили…
Я слушаю его и снова ловлю себя на том, что уходить – не хочется…
ПОРТФЕЛЬ
Ирина рассказывает о маме:
- Она у меня хорошая, только рассеянная бывает. Завивается очень долго, и все время бигуди у нее пропадают. Мы с папой нарочно бигуди один раз припрятали, так мама целый час искала. А мы ящик смотрели и со смеху помирали.
Она с работы появляется и сразу на кухню – готовить надо. И на телевизор глянуть хочется. Она придет на минутку, посмотрит и снова на кухню… А потом так смешно про кино расспрашивает, ничего понять не может. А мы с папой объясняем – объясняем, а потом как расхохочемся! Потому что мы тоже совсем запутались, пока объясняли… А потом, после кино, мы с ней мои уроки делаем.раньше никак нельзя, надо же мне отдохнуть после школы. Мама очень хорошо объясняет, ей бы уительницей быть. После ее объяснений, когда она все решит, я переписываю в тетрадку начисто и иду спать. А мама собирает портфель мне на завтра и идет стирать. Стирает она руками, хотя у нас машина есть. Говорит, что стирка ее успокаивает. Да и тише руками получается, и нам с папой не мешает…
С портфелем, правда, из-за ее рассеянности всякие недоразумения бывают. То историю забудет положить, то биологию, то тетрадки перепутает. Ну, да это ничего, бывает…
Мы с папой маму очень любим. Всегда ей цветы дарим на восьмое Марат. А мне в этот день обновки полагаются. Одна от папы, другая – от мамы. Правда, у папы всегда получше. Потому что у него всегда шабашки есть, и поэтому денег много…
Один раз недавно мама мне портфель совсем забыла собрать. Раскрыла я его в школе, а там – все вчерашнее. Три двойки я из-за этого схлопотала. Мама потом плакала вечером и прощения просила. И папа был недоволен…
Теперь мама аккуратней стала. И почти ничего не путает, все учебники и тетрадки кладет вовремя… Впрочем, я, кажется, уже говорила об этом…
У нее кокетливая челочка, у Ирины. И большие “ангельские” глаза…
СУМАСШЕДШИЙ ДЕД
- Знаете, кого я люблю? – спрашивает Павлик. – Я люблю сумасшедших!.. А знаете почему?.. Потому что мой дед был таким!..
Павлик тоненький, порывистый, черноглазый. Он, от природы, изящен, грациозен. Пройдет по коридору, - словно исполнит балетную партию…
- Родители у меня – богатеи! Так их дед называл… Наденет, бывало, дед буденовку, выйдет на кухню, где папа с мамой сидят, и начинает их стыдить…Грудь выпятит колесом. По усам рукой проведет. И басом их спрашивает: что, все на жердочках сидите, буржуи?.. Сидим, батя, сидим, мой папа отвечает.
Богатеи вы жирные, говорит дед. Раньше таких раскулачивали, а теперь все такими стали. Почему такой поворот?..
А ты бы хотел, чтобы народ беднел, а не богател? – говорит папа.
Я бы хотел, чтобы жиром не заплывали, говорит дед. Чтобы сердца свои в жиру не прятали.
Да кто прячет? – сердится папа.
Да вы прячете! – кричит дед…
Это у деда вступление такое…
Ну, говори, что высмотрел? – спрашивает папа.
АТС нужно построить, говорит дед.
А может, еще дворец в одну ночь, как в сказке? – кричит папа.
Нужно и можно, - говорит дед.
Ну, излагай! – говорит папа.
Не поселок у нас, а болото, говорит дед. Ветераны без телефонов, инвалиды, больные одинокие старики… Проект АТС есть, смета есть, я узнавал. Нужно, чтобы наше начальство раскошелилось. И средства есть у начальства, я тоже узнавал. Подтолкнуть бы начальников, жирок бы ихний порастрясти!..
И тут дед смеяться начинает. Наверное, минут пять без передышки. И мы все, на него глядя, смеемся…
Папа вздыхает и уходит с дедом. У деда в комнате они сидят, и папа пишет под диктовку деда, письма в разные места. У деда почерк непонятный, ничего не разберешь, а диктует он здорово. Словно саблей рубит…
Потом дед подписывает письма и несет на почту. Потом он на прием в разные организации ходит…
И появляется у нас в поселке АТС. Не сразу, конечно. У деда до этого три папки с бумагами накопилось. Разные там ответы и копии.
А дед уже другое придумал. Газифицировать поселок. У нас в домах баллонный газ. А неподалеку от нас есть нитка природного газа…
Начинается все опять с того, что дед надевает буденовку и появляется в ней на кухне перед папой и мамой.
Ну, батя, ты сумасшедший, ей богу, сердится мой папа. И снова пишет под диктовку деда…
Улица у нас была очень пыльная, все жители страдали. Так дед добился, чтобы ее заасфальтировали.
- А как с природным газом? – спрашиваю я. – Получилось у него?..
- Не успел! – говорит Павлик. – Но вы не думайте, не пропало дело! Отец без него дожал!.. Будет у нас газ!..
