СКАЗКА ПРО ПЕТРУШКУ

 

Воспоминания одолевали Пета. Он пробовал бороться: отталкивал их, не пускал в голову; занимал себя практическими нуждами; одурма­нивался настоем грибов-смердянок…

Воспоминания одолевали. Появлялись. Располагались по-хозяйски. Толпились. Каждое хотело быть первым.

Их бесплотность бесила. Их нельзя было ухватить, задушить, ра­зорвать.

Они были опасны. Из-за них Пет уже проглядел одну моргалку. Хо­рошо, молодая была и поторопилась выплюнуть свой яд…

Ему казалось, что помнит отца. Помнит руки: их осторожную силу. Помнит глаза: удивление и печаль. Глаза и руки существовали как бы раздельно, не сливались.

Но уж мать-то перед ним как живая. Желтая мягкая шерстка на лице слегка колеблется, будто от лица исходит незаметный для него, малы­ша, ветерок. А лицо, нагретое, накаленное изнутри, светится, как подземное солнце. Светится и вся фигура, но послабее, чем лицо. Шерсть на теле, пышущем жаром, кажется темной, холодной. Так и есть: она холодновата. Но при этом нисколько не мешает потокам тепла, исходящим от матери; не задерживает их, Прохладная шерсть на огнеды­шащем теле очень удивляла Пета в первые дни жизни. Затем, когда мать поостыла, постепенно сравняла температуру тела и шерсти, Пет переключился на другое.

Как теперь подумаешь, все предельно ясно. Чтоб снести яйцо, жара не нужно. Чтоб яйцо высидеть, - покрытое толстой скорлупой, - нужен сильный жар...

Следующее, что упорно вспоминается, - останки отца. Отцовы остан­ки помнятся ой как хорошо, - лучше глаз да рук!

Пет понял сразу - знания получил врожденно, - что каждый силяк - бурлящий котел. Каждый силяк должен наблюдать за своим "бурлением", чтобы - по мере необходимости - то увеличивать его, то уменьшать.

Отец остановил себя, - как бы погасил, - чтобы могли жить мать и ребенок. Без этого, - без его жертвы, - мать не смогла бы достаточно быстро охладиться, не раскрылась бы ее сумка, и Пет... Лучше не думать!..

Мать выгрызла ямку в отцовых внутренностях; Пет - весь в остат­ках скорлупы и белка - был опущен в эту ямку. В густую ароматную кровь. Пет пил ее, пил...

Затем, еще беззубый, он стал, сжимая деснами, отрывать куски от некогда сильного тела, чтобы растворить их слюной прямо во рту и проглотить. Мать оставляла внутренности ему, малышу. Сама питалась более твердыми мышцами.

Затем была материнская сумка. Ее темнота, тишина и тепло. Ее блаженный сон. Первый и последний беззаботный, бестревожный сон Пета…

Нет, хватит воспоминаний! Пет прислушался - вроде бы, никого! - и вылез из берлоги.

Сегодня - День Охоты. Всякая неделя с него начинается. Что-то живое. Нужно найти что-то живое. Найти и поймать...

Берлога была вырыта на свалке. Узкий лаз наклонно уводил вниз. Дважды он вилял в стороны и лишь затем, расширяясь, втекал в про­сторное, хотя и тесноватое, жилище.

Земля внутри была утоптана до каменистой твердости. Стены и пото­лок укреплены черепашьими панцирями, крепко вбитыми и тесно подогнан­ными друг к дружке.

В одном углу - две шкуры шипорога. Лечь на нижнюю, укрыться верхней - тепло.

В другом углу - грудная клетка крылохвата, на которой удобно сидеть, дремать, раздумывать.

Ничего лишнего! Не то, что в каменных многоэтажных зданиях, что высились перед Петом, угрюмо поблескивая краснотой стекол, отражаю­щих красноту неба.

Эти здания нашпигованы слабцами - странными существами и похожими, и не похожими на силяков. Похожесть - во внешнем облике. И у слабцов две руки, две ноги, голова, рот, нос... Непохожесть - тоже во внешности. Кожа слабцов - голая-преголая. И синяя-пресиняя, А если и есть кое-где островки волосков, так шкурой их не назовешь даже ради смеха…

На участке Пета трижды по пять зданий. И все они набиты слабцами сверху донизу, Слабцы лежат в самых разных позах. На их гладкой ко­же ни пятнышка плесени, под ней - ни островка гнилости...

Пет вылез из берлоги и оглянулся. Слева между громадами зданий был разрыв. Ярко-зеленое косматое солнце висело на темно-красном, как бы загустелом небе. Желтые капли росы подрагивали на синей траве…

Привычная картина…

Еще дальше слева начинались его дома. Справа тоже были его дома. Его участок. Его охотничья территория.

Пет прислушался. Мыслефон был пестро-перепутанным. Любая жив­ность с утра была голодна. Любая живность мечтала насытиться.

Вот вдалеке - на пределе слышимости - муравель кого-то доедает и наслаждается похрустыванием жертвы. Вот сплячка, не открывая глаз, загребает землю в пасть, просеивает сквозь гибкие пластины и выбрасывает из ушей, оставляя в жевальнике только насекомых да гусениц.

Вот поскладок, стоя перед чьей-то норой, узкой для него, неторопливо укладывает свои опасные конечности в накожные карманы и уменьшается, уменьшается. Скоро сможет пролезть…

Мыслесферы - эти и другие - смешиваются, перекрывают друг друга. Немалая сноровка нужна, чтобы прочитывать их правильно…

Эге, а вот и пустолап. Охотится за кем-то. Старается притушить злость, чтобы не насторожить, не вспугнуть.

Пет закольцевал свою мыслесферу. Теперь любое излучение его моз­га шло только вовнутрь, бесконечно вращалось по кругу.

Ничего, потерпим! Пустолап - хорошая добыча. Ради такой добычи стоит потерпеть!

Всех остальных слышимых Пет заглушил. Призыв пустолапа после этого, конечно же, усилился.

Выло душно. Воздух был неподвижен. Всегда в День Охоты душно, и нет ни ветерка.

Но синяя трава приятно холодила босые ступни, И еще - азарт по­иска. Азарт поиска возбуждал, делал тело невесомым.

Пет крался вдоль стены здания. Вдоль бесконечной стены. Ее по­крывали бесчисленные паутинки трещин. Там, где трещины пересекались, камень выкрашивался.

Пустолап между домами. Между этим и следующим. Не спугнуть бы!

Чу!.. Сбоку что-то шевельнулось…

Пет глянул краем глаза.

И замер, точно громом пораженный.

Рогатая гадюка!

Плоская черная головка поднялась из травы в двух шагах. Нижние ядовитые зубы - при сомкнутой пасти - вздымаются выше головы. Из-за этих зубов змею и прозвали рогатой.

Но самый страшный яд - содержимое желудка. Гадюка выталкивает его наружу с большой силой. Кто не успеет уклониться, - обречен...

Дальнейшее произошло за долю секунды.

Пет выставил руки сомкнутыми ладонями наружу. Из ладоней образо­валась как бы чаша, обращенная к змее.

Гадюка издала хрюкающий звук. Это выворачивался желудок, выплес­киваясь.

Ладони Пета раскалились до белизны, до нестерпимого сияния.

Черная вспененная струя долетела до чаши ладоней и - не ударилась в нее. Нет, испарилась. Взвилась полупрозрачным дымком сквозь тяже­лый воздух.

Только шипение испаряемого яда и нарушило тишину; прозвучало коротко и страшно.

В следующий миг Пет согнул указательный палец и отстрелил с не­го ногтекоготь. Ногтекоготь попал гадюке в левый глаз. Удар был так силен, что черная головка - против воли - сочно шмякнулась в траву. Взметнулись петли тела, мотанулся хвост, и все стихло.

А пустолап?.. Где он?..

Пет вслушался в мыслефон. Ага!.. Довольство собой… Предвку­шение теплого мяса... Желание крови...

Невольно Пет сглотнул. Он и сам хотел того же. Только ему в пищу должен пойти выслеженный зверь, А пустолапу - кто?..

Пет завернул за угол здания, скользя неслышной тенью. И увидел того, кого скрадывал пустолап.

Силуэт силяка переметнулся через улицу. Переметнулся со своей территории на его, Пета, участок. Бросил тем самым вызов Пету, хо­зяину этих мест.

Приск!.. Сосед!.. Наглый враг!..

В Пете вспыхнула ярость – не рассуждающая, неразумная.

Пет подключился к мыслесфере планеты и направил почерпнутую энергию в свое тело. Движения его убыстрились во много раз. Он мог бы взбираться по плотному воздуху, как по песчаному холму.

Он бросился на Прииска, выставив вперед пальцы рук, сделав их раскаленными, губительно сверкающими.

Но его опередили.

Из-под нелепо встопорщенного куста иглун-травы выплеснулась черная волна. На лету "волна" обросла множеством присосок, похожих на звериные лапы.

Атака пустолапа была молниеносна.

Приск не успел среагировать.

Пустолап на него упал, обвил его.

Но не присосался. Нет!

Потому что на пустолапа - в свою очередь - напал Пет.

Началась битва.

Приск опустился в траву, парализованный импульсом, изошедшим от зверя.

Пустолап мгновенно раздулся, стал похожим на шар и все свои при­соски повернул к Пету.

На Пета дождем падали приказы остановиться, замереть.

В присосках появилось зеленоватое мерцание, - словно солнечный свет, процеженный сквозь пустолапа, помаргивал остаточно.

Но Пет заблокировал свои энергоцентры. А притяжение присосок сводил на "нет" притоком силы из планетарной мыслесферы.

Пет ввел свои раскаленные пальцы в тело пустолапа.

Внутренние органы зверя отпрядывали, не давались. Искомый Центр Координации - дольчатый бугорок размером с ногтекоготь большого пальца - забился аж куда-то под печень. Пока Пет нашел его и раздавил, к нему таки успели прижаться две присоски.

Пет почувствовал тошнотворное головокружение от присутствия чу­жой силы в себе, от разлада, который пыталась навязать эта сила.

Впрочем, воля Пета, привычная к постоянному слежению за тем, что происходило в коже и под кожей, быстро подавила разлад.

Пет впился губами в то место на теле пустолапа, которое прорвал пальцами, и принялся пить кровь. Торопливо, с наслаждением, взахлеб…

Пустолап, умирая, подрагивал под его лицом, и Пета радовала ощу­щаемая дрожь.

Потом он вспомнил о парализованном Приске, отвалил труп зверя и увидел широко раскрытые ненавидящие глаза, направленные на него.

Убить Приска? Оставить без помощи? Помочь?..

Приск сам разрешил сомнения.

Зарычав, он сел. Подобрал под себя ноги. Вскочил.

Ишь, силен! Обездвиженность должна бы дольше длиться.

- Бейся! - выкрикнул Приск и коротко, без замаха, ударил Пета в живот.

Пет напрягся, ответил тем же. Враги топтались, пыхтя, и гудящие кулаки, как ядовитые шмели, летали между ними.

Пету мешало прошлое. Приск убил мать Пета, забрал ее территорию, А он, Пет, проиграл Приску, был Приском побежден. Правда, был он то­гда значительно моложе, глупее. Был почти сосунком…

Неизвестно, чем бы схватка кончилась, - и Пет, и Приск были неплохими бойцами, - только вдруг с кошачьей ловкостью враг отпрыг­нул от Пета, повернулся спиной и бросился через улицу - на свою территорию.

- Я пришел за тобой! - сказал скрипучий голос.

Пет обернулся и, застонал от досады…

Ну что ты скажешь! Верс!

Ведь предупреждал ero , дурня, предупреждал! Твой день - День Еды! Только в этот день можешь выползать!

Приск теперь слух распустит о чудище, - притянет любопытных!

Потрескивая к не по живому тяжело ступая, Вере пошел впереди. Пет, согнувшись, волочил следом тушу пустолапа…

Если подумать, Верс, конечно, любого силяка мог испугать. Потому что ни силяком, ни слабцом не был. Ростом превосходил Пета почти вдвое. Очертания тела имел угольчатые, изломанные, - никакой плавно­сти. Самое главное: состоял не из живой плоти. Нет, из тех же мате­риалов, каких много в зданиях, - из пластиков, из металлов. Все эти названия Пет усвоил от самого Верса. Другие силяки их не знали. Дру­гие силяки ничего не могли назвать из того, что находилось внутри ветшающих зданий.

На груди у Верса были два окошечка. В них могли возникать кар­тинки. Раньше Верс показывал картинки часто. Теперь - почти никогда» Берег энергию…

Картинки были о той, прошлой жизни. О той, что была до Зеленого Солнца. Пет и любил их, и презирал, Они были интересны, конечно. И -. бесполезны. Выживанию не помогали.

Глаз у Верса не было. Вернее, один был. Но внутри головы. Когда Версу было надо, в голове приоткрывалась дверка. Из нее выдвигалась трубочка с мерцающим внутри стеклом.

Вообще-то Пету казалось, что Верс прекрасно обходится без глаза... На квадратной голове Верса - на верху и сбоку - было несколько ме­таллических щетинок. Насколько понял Пет, от них исходили какие-то сигналы, которые помогали Версу ориентироваться.

Однажды Пет попробовал потихоньку притронуться к одной щетинке. И получил ощутимый удар от невидимой жгучки, которой был наполнен Верс.

Руки у Верса были клешнястые, гибкие, без суставов. Упругие ноги могли каким-то образом сворачиваться в колеса. Как это происходит, Пет не смог понять. Колеса - еще одна из ненужных вещей, что суще­ствовали до Зеленого Солнца...

День Еды пришлось проводить в подвале. В том самом, где обитал Верс. В очень опасном помещении.

Пет знал, что солнце сегодня - бледно-зеленое, все покрытое желтыми точками-просверками. Его лучи - не прямые, как обычно, а извитые, - словно щупальца, раскинуты по сиреневому небу.

Видеть это воочию не было никакого желания. Потому что увидеть это - значило умереть…

Кто-то из древних силяков заплатил своей жизнью за то, чтобы рассказать, что творится снаружи, и научить не высовываться.

Туша пустолапа распласталась в центре подвала. От нее пахло кро­вью, пахло смертью. Пахло надеждой для Пета. Если не есть сегодня, - если не есть весь день с утра до вечера,, - солнце достанет Пета и любого другого силяка даже в укрытии.

Пет лежал возле туши, время от времени отделял ногтекогтями очередной кусок и отправлял себе в рот. Жевать было приятно, но Пет не отдавался наслаждению питания. Жевал механически, - слушал баю­кающий голос Верса.

Ритмически, - повторяя кипение желтых точек на Солнце, - мерца­ли ядовитые мхи, покрывающие стены и потолок.

-… Я шел тебя порадовать! - говорил Верс. - Да, я шел тебя порадовать!.. О чем это я?.. Да, открылись кое-какие старые ячейки в памяти. ("Значит, Верса тоже'" мучают воспоминания?") Мне удалось их разблокировать. А может, блокировка сама разрушилась - от времени… Да, я шел тебя порадовать… Ты еще помнишь, как тебя зовут на са­мом деле?..

Как же не помнить! Именно Верс впервые назвал Пета – Петрушкой, и звучание этого слова почему-то поразило мальчика. Мать всегда на­зывала его сокращенно: Пет, Петик - и все…

Мать, когда впервые привела Пета в подвал, попросила у Верса "оракул", Верс, погудев, заговорил странной музыкальной речью...

- Помню! - сказал Пет. - Меня зовут Петрушка. Скажи мои стихи!..

- Тебе хочется? - спросил робот, и Пету послышалось, что в его голосе прозвучала грусть. - Что ж! Изволь!..

Он погудел. Совсем как тогда, в детстве. Во всяком случае, похоже.

И заговорил. И Пет поскорее проглотил недожеванный кусок и не стал отрывать следующий. Чтобы выслушать спокойно. Чтоб услышать заново…

- Ты - травка, ты - паяц, ты - польза, ты - улыбка.

Растешь ты на гряде. Приходишь в балаган.

В одном твоя беда. В одном твоя ошибка:

Не знаешь ты себя, своим незнаньем пьян…

Голос прозвучал. Робот снова загудел. Пету подумалось, что он ждет похвалы, - он любил, чтобы его хвалили.

Но Пет снова - как к тогда, в детстве, - ничего не понял. Снова это вызвало в нем обиду. Почему непонятны слова? Ведь эти слова о нем, о Пете. Эти слова ему, Пету, принадлежат. Ему, Пету, должны помогать.

Неужели древние были умнее, чем он? Неужели он глупее прошедших, истлевших?..

- Объясни! ~ потребовал Пет. - Объясни каждое слово!

- Не могу! - сказал робот. - Разрегулирован! Утратил пять седь­мых своей программы!

- А что насчет "порадовать"? - напомнил Пет.

- Да, я шел тебя порадовать! Порадовать,,. Это ключевое слово…

-Ты разблокировал ячейки! - напомнил Пет.

- Да, разблокировка!.. Я вспомнил план города! Здесь неподалеку есть книгохранилище...

- Что это такое?

- Ну... Там есть информация о любом слове... Обо всем, что было до Зеленого Солнца!..

Робот осветил экранчик на груди и начал показывать Пету - от здания к зданию – дорогу, по которой следовало идти.

Пет, запоминая, долго переспрашивал. Робот повторял терпеливо. Снова и снова мигал экранчиком.

Потом Верс отправился на вечернюю улицу - подзаряжаться.

А Пет остался возле туши пустолапа. Жевал и думал...

На следующий день он уже не жевал, поскольку жевать было нечего…

Пустолап съеден. Наступил День Без Еды, В этот день надо чувствовать. Надо ожидать. Ибо от Солнца приходит Ветер Жизни. Пропустить его нельзя…

За ночь произошли изменения. Из растрескавшейся стены, раздвинув мхи, вылезли хват-корни, обвили робота и снова ушли в стену.

Верс мог бы освободиться, если бы захотел. Мог бы разорвать бе­лые удавки. Разломать их на мелкие куски.

Но Верс предпочел не двигаться. Смирно стоял, словно перечеркну­тый хват-корнями. Мерцание мхов отблесками ложилось на его угольчатое тело.

- Помочь тебе? - спросил Пет.

- Помоги себе! - сказал робот.

-.Почему ты не дерешься?

- В моей программе: "нельзя причинять вред человеку". Но я понял шире: нельзя причинять вред ничему живому! . .

- Даже корням-убийцам?

- Даже корням-убийцам! На мне мириады существ! Пусть обитают, если им нравится' . :

Робот приподнял ногу, То ли поглядел на синеватую плесень, покрывшую ступню. То ли показал ее Пету.

- Ты погибнешь! Ты предашь меня!

- Я просто обесточусь! А твою программу я тебе задал,

- Какую программу?

- "Узнай все про себя, - и ты узнаешь все про всех!"

Робот замолк. Пет замолк тоже, укладываясь поудобней. Потому что его толкнуло предчувствие Ветра. Словно что-то сокровенное, тайное, незыблемое глубоко в нем вздрогнуло и чуть-чуть сместилось.

Пет расслабился. Каждая частица его тела словно бы смазывалась, расплывалась. Превращалась в текучую своенравную струйку.

И вот поток настиг и пронизал его. Наполнил болью и восторгом. Подхватил бестолково разрозненные струйки его естества. Впитал их в себя. Увлек за собой, отбросив сознание как слабенькую, временную малозначащую шелуху...

Пришел в себя Пет лишь на следующий день. Это был День Сражений.

Пет глянул на робота. Но тот никак не отреагировал на пробуждение питомца. Возможно, уже обесточился, прикованный к стене.

Пет выбрался наружу. Солнце - как обычно в этот день - было зе­лено-голубое, небо - розовато-желтое.

В обновленном теле бродила сила. Ее надо было излить, исторгнуть из себя.

Пет открыл рот, и высокий, далеко слышимый вой вырвался из него словно бы сам по себе.

Подобные звуки раздавались и в других местах. Поближе и подальше. Соседние силяки извещали, что готовы к битвам.

И тут странная неуверенность овладела Петом. Разве это главное? Эти битвы за переделы участков, за самок, еще за- что-то?

В его мире все время что-то происходит. И все же - не происходит ничего. Главное ~ чтобы извечный круг одного и того же разомкнулся. Чтобы изменение произошло неожиданное, новое. Прямое…

Если он узнает, что такое "петрушка", если, наконец-то, поймет оракул, если найдет книги - разве это не будет важным? Пусть он ни одной книги не видел. Но ведь не зря же Верс научил его читать, пока­зывая буквы и слова на экранчике!

Завтра, будет День Мены. Можно обменяться с другими тем, что есть на твоем участке. Солнце останется зелено-голубым.

Послезавтра - День Появления Новых… В этот день возникают непривычные формы растений и животных. Они возникают из плесков. Плески - черные лоскутья, которые пролетают в этот день над Городом, Выявленных Новых надо уничтожать. Правда, Пет не до конца уверен в этом. Такова традиция, И еще: есть у него подозрение, что Новые возникают из плесков под влиянием его собственной воли. Но это подождет. С этим можно разобраться попозже...

Затем придет День Неживой Пищи. Нужно будет поедать слабцов. И то, что ты съешь, будет на твоих глазах восстанавливаться, отрастать заново. Солнце в этот день желто-красное, греет ласково и безопасно.

А затем - День Охоты... Новый круг... Новая петля…

Он разомкнет кольцо! Он, Пет, желающий знать все про себя!

Он запомнил дорогу. Он найдет…

Но участок!.. Его личное владение!.. Что будет с ним?..

Пет застонал в мучительном раздумье. Надо уйти. И не хочется оставлять свое…

Вдруг он услышал клокочущий зов Прииска. Вызов на битву.

Этот звук породил в нем озарение. Подсказал, как решить проблему.

Он схватится с Прииском. Сегодня! Сейчас же! Он Приска победит!

И... оставит ему свой участок.

А когда вернется... Если вернется… Если выживет в пути...

Когда вернется, он будет иным. Будет силен по небывалому.

Он отберет свой участок назад, когда вернется. Приск, побежден­ный однажды, побежденный сегодня, не будет страшен,

Что ж, остается одно - победить!

Приск вновь испустил громкий крик-вызов…