СКАЗКА ПРО КАРТОФЕЛЬ
Беды посыпались вдруг. Будто их носила судьба в плохонькой торбе, и прохудилась торба как раз над головой Антошки.
Беда главная - гибель родителей. Весной задрал их медведь-шатун. За хворостом отправились…
Беда вторая: отобрал дядя Влас все запасы, - и зерно, и солонину. Сказал, - прокормит, но кус хлеба не каждый день перепадал Антошке.
Беда третья: дядя Влас охаивать стал Антошкиных родителей. Ходил по деревне и говорил плохие, тяжелые слова. Зачем ему нужна ложь?..
Беда четвертая: нашел Антошка в лесу вороненка со сломанной лапкой. Видать, недавняя буря нашалила.
Взял вороненка с собой и теперь не знал, что с ним делать. Самому-то впору пропадать.
Вороненок орал истошно: "Кар! Кар!", клюв разевал. Антошка пихал ему в клюв червяков, - пока находил их в огороде.
Скоро черви исчезли. Должно быть, проведали, что здесь небезопасно.
Кар притих, орал меньше. Сидел, нахохленный, обиженный. Склонив голову набок, поглядывал с укоризной.
К сломанной лапке Антошка прижал две прямых веточки. Обмотал их ниткой...
Сегодня поутру пришел в огород - чем-нибудь поживиться.
Увидел темные зеленые листья, которых вчера не было, и похолодел.
Неужто каменица?..
Встал и заплакал, - будто хотел излить со слезами все беды разом.
Потом утерся ладонью, взялся за стебли да потянул их из земли.
И впрямь, камни...
Вот уж горе - так горе! Бэт уж напасть - так напасть!..
Стараясь не стряхнуть камни с корней, положил растение.
Подошел к забору (глухой был забор, дощатый).
Позвал…
Сперва потихоньку - раз, другой.
Затем страх прорвался. И заголосил Антошка во всю глотку:
- Дядя Вла-ас!..
Призываемый родич явился быстро.
Сунулся было щеколду отпирать. Да мальчишка, вскрикнул: "Не надо! - и голос его остановил участливого дядю.
Что-что, а уж участие проявить дядя B л ac умел…
Услышав быстрые слова, заохал, запричитал:
- Что ты?.. Что ты?„. Впрямь ли?.. Неужто ль каменица?..
Убежал, Спустя немногое время вернулся.
- Ты вот… На-кось!.. Подкрепишься, пока что!..
Шумно выдохнув, перебросил через забор холщовый мешок.
Снова убежал…
Антошка холодным потом обливался - на летнем-то жару. Дрожал…
Люди загомонили громко и вразнобой. Затопотали.
Стукоток дровяной послышался. Треск ломаемых веток.
Плотно обкладывали Антошку. Прямо на забор наваливали.
Мальчишка встряхнулся… Сбежать?.. Нет, нельзя… Нечестно...
Да и шум-то человечий - со всех сторон... Без просвета…
Антошка поднял мешок, присланный дядей Власом. Развязал горловину…
Старые сухари, тронутые плесенью.
Другой голос послышался. Треск, переходящий в гудение.
Огонь заговорил…
Сперва пламя было скрыто забором. Только над верхней досчатой кромкой воздух дрожал и плавился…
Затем гудение перешло в рев. Над забором показались бледно-желтые, почти невидимые при дневном свете, языки. Будто лепестки цветов каких-то, ведущих вокруг мальчишки хоровод…
Позже доски стали коробиться, пламя прорывалось сквозь них то юркой струйкой, то пышным факелом.
Еще позже пламя обвело забор изнутри сплошной светлой пеленой. Так жители деревни спасались от каменицы. Огневую черту она пересечь не могла…
Но о других людях Антошка сейчас не думал.
Он повернулся и подошел к оставленному на земле растению.
Оно изменялось. Листья и стебли оставались прежними, но камни быстро распухали. Будто и не камнями тяжелыми были, а кусками серого теста.
Антошка знал: они будут пухнуть до тех пор, пока не проглотят его, хозяина этой земли. Может, раздавят и впитают в себя. Может, целиком вберут.
Затем они замрут, снова станут твердыми. Тот, кто придет после него, Антошки, сможет безнаказанно вывозить валуны или раскалывать.
Сытая каменица безопасна.
Как только люди не пробовали с ней бороться!.. Топорами да кузнечными молотами пытались унять. Мечами рубили. Копьями кололи. Из луков расстреливали. Ядами мазали. Колдовством да чарованием влияли…
После него придет, конечно, дядя Влас. Он бы и сейчас уже отобрал землю. Да по законам общины, если есть мужчина в доме, - даже такой небольшой, как Антошка, - земля принадлежит ему.
Дядя Влас! Приди! Забери землю! Забери меня отсюда! С утра до ночи буду на тебя работать! Следы ног твоих буду целовать!..
Камни растут... Поглядишь на них неотрывно, - и видно, как по ним проходят медленные волны. После каждой - камень чуть больше, чем был.
Новые вылезают из земли. Будто те листья и стебли, что выдернуты, - зеленый пастух, ведущий за собой серое крутобокое стадо.
Они окружают Антошку. Они уже замкнули круг. Мальчишка знает, чего они хотят, - но больше не будет об этом думать…
Замкнув круг, они стали расти быстрее... Громоздятся друг на дружку... Видать, стенку возводят...
Нет, не стенку, - каменный вал. Камни увеличиваются и умножаются так, что скатываются только с внутренней стороны вала…
Приближаются... Надвигаются на Антошку...
Одинокий,.. Маленький,.. Страшно...
- А-а-а-а!..
Мальчишка, прянул, схватил один камень. Поднял. Что было сил шмякнул о другие.
Увлеченный своим движением, чуть не шлепнулся носом о брошенный камень…
И увидел…
И от удивления прикусил нижнюю губу…
На камне выступили черные вязкие капли. Будто кровь... Или слезы…
Да и перекосился камень как-то по живому, по-людски. Словно ему больно очень…
Тут Антошка всхлипнул, встав на коленки, - и пожалел этот камень…
Положил на него ладошку. Погладил...
Камень замер, будто ласка его ошеломила.
Черный забор, изрисованный желтыми прядками, рассыпался на уголья, издырявливался, оседал…
Но там, за забором, костер не прекращался, - не мог прекратиться. Гудел сыто, разлаписто.
Люди гомонили неразборчиво. Суетливо перемещались. Торопились, видать, поднести дровишки.
Злые они... Может, и не люди вовсе, а медведи-шатуны...
Что-то черное метнулось от избы... Это Кар, трепеща крыльями, ринулся к Антошке короткими перебежками-перелетами.
Неуклюжий... Едва ступающий на перевязанную лапку…
Прыг-скок по камням…
- Карр!..
Антошка протянул руку. Ворон вскарабкался по ней и уселся на плече. Порылся клювом в волосах. Затих...
-А с камнем, - тем, под рукой, - творилось непонятное.
Камень снова, стал расти, - но неодинаково в разные стороны. Другие камни словно замерли, потому что этот - Антошкин - рос быстрее, чем они.
Антошка, отняв руку, смотрел, забыв страх…
Словно столб обозначился... Словно сучки-отростки из него...
Вершина столба начала округляться…
Низ - раздвоился…
Да ведь он человека пытается изобразить!.. Интересно-то как!..
Вот он вровень с Антошкой вырос.
Вот протянул к мальчишке руки...
Затем случилось непонятное…
Каменный человек приподнял Антошку - вместе с Каром - и осторожно поставил на надвигающиеся камни. Камни под Антошкой шевелились, росли, - но мальчишку не трогали. Будто перестал быть им нужен.
Они наползали на того, кто остался в центре каменного вала: на грубое человечье подобие, на своего собрата.
Вот обрушились... Стиснули... Раздробили…
Втянули, впитали обломки в свои каменные бока...
Антошка зажмурился.
Чтобы не забыть то выражение на каменной голове, которое он иначе, как доброй улыбкой, назвать не мог.
А когда глаза открыл, - камней не было…
Осталось нагромождение… Горушка...
Но уже не камней... Нет... Чего-то живого... Каких-то плодов…
Он шевельнулся. Спрыгнул с горушки на землю.
От его движения плоды покатились… Почти до огня… До горячих угольев...
Тут подкосились ноги. Напала слабость… Антошка упал на землю и словно бы заснул…
Рассыпающаяся горушка накатила на него другие кругляшки… Прикрыла…
Солнце садилось. Длинные тени упрятывали, пеленали землю.
Круговые костры прогорели. Уголья дотлевали. Большая их часть уже затянулась пеплом.
Люди оставались возле кострищ. Кто стоял, кто сидел.
Говорили негромко.
- Хороший был мальчонка! – степенно причитал дядя Влас. – Любил я его!.. Как родного…
Тут голос мужика пресекся…
Из-под россыпи камней поднялся Антошка… Живой… Невредимый…
Подошел к пепелищу… Что-то вырыл… Понюхал…
Тоже, вроде бы, “камень”…
Затем, словно догадавшись, что делать, - откусил от него.
Улыбнулся до ушей.
И зачавкал. Задвигал челюстями, жуя…
