Проза
 

“Повелитель слов”

 

33.

 

И снова я сидел у разбитого корыта и не знал, что делать. Возвратиться в медицину не получилось. Да и надеяться-то на возвращение – после пятнадцати лет отсутствия в ней – было смешно.

Я был детским врачом – до маминой болезни – и молодым литератором. Теперь я и не тот, и не другой, хотя обе ипостаси по-прежнему для меня привлекательны.

Я снова просматриваю рекламные газеты в поисках вакансий.

Писать книгу в надежде опубликовать ее и получить гонорар?.. На это уйдет много времени, а я и так уже сижу на шее у семьи целую вечность.

Но где работать мне тогда? Чем заниматься?..

Я думал-думал… Ломал и ломал себе голову… И наконец, разломал ее в пух и прах…

Верным признаком ее окончательной разломки была идея, что пришла ко мне однажды днем, когда меня одолевала грусть-тоска… Хотелось напиться от этой грусти пополам с тоской… И даже не напиться, а надраться…

Как вдруг подумалось: а не заняться ли мне детским творчеством?..

Поначалу идея показалась бредовой. Но чем дольше думал. – тем больше нравилась.

Но как? В какой форме этим заняться?

Кружок?.. Семинар детского творчества?..

Нет, журнал!.. Да, журнал!.. Журнал детского творчества!.. Только юные авторы!.. Поэты, прозаики и художники!.. Никаких взрослых и маститых!..

Так и назвать журнал – “Юные комиксы”!.. Или сокращенно: “Юнком”… Только так и никак иначе!..

А для раскрутки придумать что-то небывалое…

Например, проехать на автомобиле от Петербурга до Владивостока… В каждом крупном городе останавливаться… Выявлять литературно и художнически одаренных детей и подростков… Составлять базу данных… И дальше ехать…

(Как выявлять, об этом можно подумать попозже… Потом…)

А вернувшись, можно начать непосредственное издание журнала…

За чей счет?.. На какие деньги ? ..

Об этом тоже потом…

Я стал составлять бумагу, с коей можно будет выходить в “инстанции”… Два дня над ней бился и, вроде бы, наконец, изобразил свою идею убедительно…

И пошел я в люди после этого… А люди от меня вежливо отговаривались. И слова, коими они отговаривались, были неживыми. Не словами были, а пустыми звуками.

Вот пример. Приехал я на электричке на станцию Кирпичный Завод. Там находится автомобильный завод Форда.

Подал в дирекцию свою бумагу, в которой просил выделить один автомобиль с их собственным водителем для поездки до Владивостока. Расписал в бумаге, что это для них и реклама, и проверка их продукции в полевых условиях. По возвращении, естественно, обещал автомобиль сдать им назад.

Пятая помощница шестой секретарши сказала мне позвонить через две недели.

По истечении двух недель я еще восемь дней пытался до нее дозвониться. Но телефон молчал…

На девятый день я наконец-таки услышал ответный голос. И этот голос мне сухо сообщил, что все машины, какие они могли выделить в рекламных и благотворительных целях, уже давно выделены, и ничего сверх этого они сделать не могут…

Вот так или примерно так повторялось раз за разом. Всё в новых и новых местах…

Так я мыкался довольно долго, после всякой очередной неудачи обзывая себя тупым прожектером и хреновым романтиком. А затем вспомнил, что всё возвращается на круги свои… И решил на эти самые круги вернуться…

 

В Березовке у нас есть деревообрабатывающий комбинат, выпускающий кухонную мебель, всякие там древесные плиты и тому подобное. Ныне в директорах там какой-то татарин. Говорят, очень даже неплохой мужик.

А до него был другой директор. Мы с мамой знали его заочно, потому что он изо всех сил рвался во власть, а мы, в меру своих сил, вставляли ему палки в колеса. Нам казалось, что для поселка он ничего не делает, а под себя всё, что можно, подгребает энергично. Поэтому его возвышение было бы ну очень несправедливым.

Когда мы узнали, что он хочет выдвигаться в депутаты Думы от Морозовки, мы обзвонили по справочнику все телефонные морозовские номера и рассказали, какой он хороший “для себя”.

В депутаты он не прошел, и это один лишь только пример нашего противодействия…

Но сейчас речь не о том. По какому-то капризу памяти после всех своих мытарств я часто вспоминал – может быть, себе в утешение, - как мы боролись с прежним директором. И до того довспоминался, что вдруг подумал: а не пойти ли к нему, к прежнему.

На него как бы мамин отсвет падал, и поэтому какая-то невнятная симпатия к нему появилась…

Явился я к нему безо всякой надежды. Явился, чтобы завершить своё коловращение.

Назвался литератором. Показал свой членский билет СП.

Он мне в ответ стал рассказывать о своей жизни. О том, с какими большими людьми был знаком: секретарями обкомов КПСС и т. п… О том, как двери в Кремль в свое время открывал ногой… О том, что он много занимался спортом – классической борьбой и даже вел здесь, в Березовке секцию классической борьбы… О политике он тоже много говорил, и мне казалось, что его рассуждения заметно припахивают национализмом…

Три часа длился его монолог. А мне сейчас, чтобы передать его смысл, понадобилось всего пять строчек…

Четвертый час он занял тем, что показал мне большущее свое приусадебное хозяйство.

Потом мы с ним опять вернулись в дом, сели за стол на кухне. И он – через четыре часа после моего прихода – наконец-то, осведомился:

- А что вам, собственно говоря, нужно?..

И я, уставший от его многословия, не смог даже улыбнуться. Хотя, конечно, стоило…

Выстрадав право на свой монолог, я ему, ничтоже сумняшеся, изложил идею о поездке сквозь всю страну в поисках детских талантов. И по нему было видно, как его озадачил мой “бред”…

Но он сумел сдержаться и не указать мне на дверь. Более того, он сказал, что поговорит с “хозяином”. Кто такой “хозяин”, я, конечно, не знал.

Мне велено было позвонить через две недели, - тогда “хозяин” вернется из отпуска, - и я, получив такой знакомый двухнедельный тайм-аут, - вернулся домой не солоно хлебавши.

Позвонить-то я, конечно, позвонил. И был добавленный срок еще в полторы недели. Затем еще в одну…

А затем вдруг мне назначили свидание с “хозяином”… Его офис находился неподалеку от Смольного, - в бизнес-центре, который весь ему, “хозяину”, принадлежал. Во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление.

Пропускная система в том бизнес-центре была строгая. Охранники были одеты в камуфляжную форму и при автоматах. Я сказал, кто я и куда иду. Один из секьюрити позвонил по телефону, и ему разрешили меня пропустить.

В холле главного корпуса лестниц не было. Был только лифт.

Я поднялся в лифте на пятый – самый верхний – этаж. На площадке были две двери: одна слева, другая – справа.

Я нажал клавишу переговорника возле правой двери.

- Кто? – было спрошено строгим голосом.

Я назвался.

На меня посмотрели через глазок, и, наконец, дверь с легким щелчком отворилась.

На пороге стоял мужчина лет под сорок в безукоризненном черном костюме и с безукоризненной прической. На нем прямо-таки написано было крупными буквами, что он – бывший мент или сотрудник специальной службы.

Он за миг единый меня осмотрел и оценил. Затем вежливо предложил следовать за собой. И привел меня к берлоге “ хозяина ” .

Берлога была деловой и в то же время роскошной. Площадью, наверное, не меньше сорока “квадратов”.

Слева был просторный, - как я понял, секретарский – стол, весь уставленный оргтехникой.

Справа – стол босса, за которым находился сам босс. Перпендикулярно к нему пристыкован был длинный столище, видимо, предназначенный для совещаний.

Всё было супермодерновым, как будто бы упакованным в невидимый целлофан.

“Хозяин” был средних лет – что-то в районе полтинника. Он был высоколобый, с залысинами, с глазами чуть навыкате. На нем был темно-синий костюм – элегантный и простой. Пример той самой “простоты”, что стоит бешеных денег…

Его звали Алекпер Каспарович.

Он сказал :

- Прошу вас говорить коротко и по существу! Ко мне приходят крупные люди и разговор ведут не на эмоциях, а на конкретных расчетах и цифрах!..

Я, конечно, затрепетал – из-за своей нервозности. И обильно вспотел – из-за нее же.

Но постарался говорить кратко, - как он просил. А вот отсечь эмоции не получилось. Я говорил так, словно читал стихотворение со сцены. Словно сдавал главный экзамен своей жизни.

В общем, излагал вдохновенно. С подъёмом…

Ему, кажется, понравилось… Он слушал меня внимательно и буравил пронзительным взором. Словно пытался просканировать: что там в глубине у этого визитера?.. что таится за его мелодекламацией?.. искренность?.. или искусное притворство?..

Когда я закончил словоизвергаться, он помолчал, а затем начал говорить. И я понял, почему ему понравилась моя идея насчет поездки через всю страну.

Всё объяснялось просто. В свое время его отец на мотоцикле в одиночку доехал до Урала и обратно. Мой рассказ вызвал в нем резонансное воспоминание об отцовском путешествии…

Реализацию моего “похода на Восток” он мягко отверг. А вот парочку идей вспомогательных, вытекающих из моего “ Drang nach Osten ” он решил поддержать.

Я писал в своем меморандуме, что по возвращении из Владивостока можно будет организовать благотворительный фонд, который будет служить для аккумуляции спонсорских денег, полученных на поддержку детского “комиксного” творчества.

И еще я писал, что, в конце концов, нужно создать литературный журнал, целиком состоящий из произведений юных прозаиков, поэтов и художников… То есть, из их комиксов…

Вот эти две идеи Алекпер Каспарович выделил и счел их главными. Он сказал, что отдаст приказ одному из своих юристов начать полагающееся по закону оформление Фонда. И призвал меня собирать материал для первого номера журнала…

 

 

34.

 

Юристкой оказалась женщина. По характеру весьма решительная и совершенно не понимающая, зачем понадобились нам с шефом эти “игрушки”.

Я написал проект Устава. В нем предполагалось, что основная работа Фонда будет проводиться среди социально угнетенных детей. То есть, среди заключенных малолеток, среди детдомовцев и тех, что растут в неполных семьях…

Юристка взяла мой проект и через энное число дней принесла готовую документацию. Здесь были свидетельство о государственной регистрации Фонда, свидетельство о постановке на налоговый учет, нотариально заверенный Устав и всё прочее, что нужно…

Затем юристка с ее почти не скрываемым пренебрежением исчезла с моего горизонта…

А я отправился в ГУИН и, после ряда посещений, получил допуск в СИЗО, где содержались малолетки…

Поначалу мне всякий раз приходилось вызванивать по телефону заместителя начальника СИЗО по воспитательной работе, и тот проводил меня через КПП.

Затем процедура упростилась. Мне выписали постоянный пропуск. Правда на руки его я не получил. Приходя на КПП, я называл дежурному номер своего пропуска и подавал в окошечко паспорт. Дежурный смотрел в нужном картотечном ящичке на нужную букву и затем снимал блокировку с внутренней двери.

Я входил на территорию СИЗО и брел к “своему” корпусу.

Возле входа в корпус опять надо было ждать. Ждать, пока пройдет кто-то из контролеров и откроет входную дверь. Или пройдут заключенные в синих робах, несущие в черных мешках какое-то бельишко…

Затем я поднимался на четвертый этаж и нажимал на кнопку, извещающую сторожей, что кто-то хочет войти.

Перешагнув порог, я оказывался в округлом помещении. В центре его была “надзирательская” будка. Вперед и назад, влево и вправо были входы в тюремные галереи…

Я подходил к решетчатой двери, ведущей в галерею номер два, и мне ее открывали изнутри. Персонал “ малолеточных ” галерей, в основном, состоял из женщин.

Я быстренько набрасывал список в своем блокноте, - из какой камеры кого вызвать.

Контролерша выводила мальчишек в галерею и сопровождала их в “помещение 200”. Раньше такую комнату назвали бы “ красным уголком ” .

Здесь было много комнатных растений, был телевизор, был стол в центре и стулья вдоль стен.

В группе у меня было шестнадцать человек. Я собрал эту группу очень просто. В первый свой визит прошел по всей галерее и внутрь каждой камеры объявлял, что предполагаются литературные занятия. Кто хочет участвовать, может записаться.

Вызвалось поначалу восемнадцать человек. Но двое на первом же занятии попросили разрешения уйти назад в камеры. Им было неинтересно…

Да и остальных-то это явно не захватывало. Я решил заниматься с ними Достоевским. Прочитать и обсудить “Записки из мертвого дома”. Мы оглашали кусок текста вслух (чтецами были все по очереди, и я тоже). Затем обсуждали прозвучавший отрывок.

Кто был активнее других на обсуждении или полнее всех отвечал на вопросы по прошлым занятиям, получал маленькие призы: блокнотик, авторучку, шоколадку и т.д.

Я быстро увидел, - уже после первых занятий, - что малолеток интересуют не занятия мои, не Достоевский, а только лишь призы. Какая-нибудь тоненькая тетрадочка или дешевенькая авторучечка – вот их главный и единственный интерес…

Иногда, видя их пустые глаза, мне хотелось плакать от разочарования. От разочарования в них и в себе. И верилось же мне, дураку, что сумею душу в них разбудить, что-то доброе шевельнуть в них!..

А есть ли она в них, душа-то?.. Или вытоптали они ее сами, оставив в себе только пыль да мусор?..

Нет, не педагог я, не педагог!.. Обидно это осознавать!.. Но, в общем-то, и слава богу, что это понятным стало!.. Меньше будет иллюзий!..

Значит, нужно прекращать эти наши словоговорения?.. А ведь жалко!.. Ох, как жалко-то!.. А ведь прекращать-то не хочется!..

 

Вдруг выяснилось, что кроме меня с этими ребятами работает еще кто-то… Да и не “кто-то” безликий, а конкретная Лариса Ипатьевна.

Выглядит она потрясающе. Личико холеное. Причесочка – из салона красоты. На шее – обалденный платочек в виде галстучка. А что блузочка!.. А что брючки!.. Если уж не от Версаче, то уж от Славы Зайцева точно!..

А вот глазки-то выдают!.. Они цепкие, холодные… Змеиные, в общем…

И еще мелкие морщинки возле глаз и губ… Тоже еще те предатели!..

Хотя, если не углубляться, вид, конечно, клевый… Или отпадный… Или как там еще на молодежном слэнге…

Думаю, она меня поджидала нарочно – в тот день и час, когда у меня были занятия.

Поздоровалась и сходу начала мне сливать информацию про себя дорогую. Какая, де, она замечательная и самоотверженная. Живет ради этих несчастных малолеток. И здесь-то, в СИЗО, она с ними. И в Колпинской колонии…

И в газетах-то про нее писали… И телевидение про нее сюжет сняло… И американские-то благотворители ее уважают… И французские… И обещали-то ей бесплатное обучение по специальности “социальный работник” в каком-то забугорном универе…

Я поначалу слушал, разинув рот и преисполнялся почтением… И даже просил ее поделиться опытом… Научить меня азам здешней работы… А также “букам”, “ведям” и “глаголям” тоже…

Она снисходила… Она что-то там такое, доброжелательное с виду, изрекала… Вещала, как оракул… Посидев на моем занятии, уверяла, что всё у меня получится… Хотя сама тут же натравила на меня двух тёток – тюремных психологов. И те явились ко мне в “помещение 200” и прожигали меня подозрительными взглядами: не призываю ли я малолеток бунтовать. Не подбиваю ли к побегу…

Зам начальника СИЗО по воспитательной работе потом сказал мне, что отзыв психологи дали хороший.

Гораздо позднее до меня дошло, что Лариса Ипатьевна просто-напросто втихаря, исподтишка старалась выдавить меня из той экологической ниши, которую считала своей и только своей и в которую пускать никого не собиралась. Наверняка она кучу чего-то там чернушного наклепала на меня психологиням…

Кстати, и сами малолетки помогли ей утвердиться в неприязни ко мне. Потому что вдруг они начали мне приоткрывать свои души, о чем я их не просил и к чему не был готов…

На одном занятии Васька оставался после всех и, сидя за столом напротив меня, взахлеб рассказывал о себе. На другом занятии Петька изливал душу до таких глубин, до каких, наверное, и отцу-то его родному не случалось доныривать…

Но, слава богу, не все так приоткрывались, озадачивая меня. Из шестнадцати человек – только четверо. То есть, двадцать пять процентов…

Я, конечно, попросил у Ларисы Ипатьевны разрешения поприсутствовать на ее занятиях. Сказал, что для меня любое ее занятие будет подлинным мастер-классом…

Она разрешила, но мимолетная гримаска на ее лице должна была показать мне, что разрешила она как бы через силу, как бы делая мне одолжение…

К моему удивлению, ее занятие шедевром педагогики не являлось. Для начала она побеседовала с пацанами, показывая свою осведомленность в их биографиях. (Кулуарно она сказала мне, что ей разрешают читать их личные дела).

Она держалась с подопечными как подруга. Но я-то видел, что ребята общаются с ней, как со “старшухой”, а не как с ровесницей…

Поговорив, она сделала довольно долгий перерыв и весь перерыв, не стесняясь слушателей, продолжала мне рассказывать, какая она хорошая.

Потом, во второй части своего “мастер-класса”, она играла с пацанами в викторину, наверняка выхваченную из какого-то популярного журнальчика. Вопросы викторины были довольно сложными и однозначно не соответствовали уровню развития малолеток.

Я прочитал эти вопросы, удивился, озадачился, почесал в затылке, не понимая, зачем нужна эта развлекательная викторинка…

И вдруг меня осенило.

Да не просто осенило, - меня шандарахнуло по башке. Догадка, словно увесистая дубина, саданула меня по кумполу…

Наверное, вид у меня был взъерошенный, потому что Лариса Ипатьевна быстренько глянула на меня подозрительно, однако ничего не сказала…

Думаю, она поняла в этот миг, что я ДОГАДАЛСЯ… И пожалела, что допустила меня на свое “занятие”…

А догадался я вот о чем…

Вся хваленая деятельность Ларисы Ипатьевны была видимостью, имитацией. Видимо-стью дела, имитацией благотворительности.

Она всем вешала лапшу не только на уши, но и на глаза. Запудривала мозги и срубала не хилые моральные и материальные дивиденды, ибо ей за ее “работу” давали гранты и всячески обласкивали…

А раз уж я об этом догадался, то и про всё остальное догадаться было нетрудно…

Я вдруг понял ясно и до донышка, что Лариса – очень злой и очень одинокий человек, одержимый непомерной гордыней. Ее самомнение не позволило ей ни разу в жизни полюбить мужчину…

Еще чего не хватало!.. Ей, такой необыкновенной, отдать себя какому-то мужику!.. Вот еще!..

Единственное, что она может допустить: поклонение себе. Ей хочется, ей очень хочется, чтобы ей поклонялись, чтобы ее превозносили. Она жаждет признания своей исключительности. Она жаждет почитания.

Ее злит, ее бесит равнодушие мира. Этого не может быть! Это какая-то ошибка! Это несправедливость!

Она готова такую вопиющую несправедливость устранять любыми средствами!..

А со мной она сюсюкает лишь по одной причине: я могу быть полезен. Ведь она наверняка узнала, что я – член Союза писателей. Что я выступаю в газетах, журналах и по радио.

Значит, я должен обязательно написать о ней. Сообщить о ней городу и миру.

А я, сволочь такая, вопреки ее надеждам, и не пишу ничего да еще нагло влезаю в тот блистательный мираж, который она так старательно, так вдохновенно создавала! Искажаю оптическую иллюзию ее “ самозабвенного ” бытия!..

 

Больше я на ее занятия не ходил. Она, впрочем, тоже ко мне больше не являлась. Но следила за мной цепко, в чем я в свое время убедился.

Только ядовитые змеи могут так долго и неотрывно следить за своей добычей, ожидая, пока та приблизиться на расстояние укуса…

А повод для “укуса” оказался весьма простым. Пацаны попросили меня принести журнал, в коем повествовалось, как мужчины могут накачивать мускулатуру. Журнал был иностранный, но выходил в Питере на русском языке.

Денег у меня было весьма не густо. Но я купил этот журнал и принес на очередное занятие.

И вручил-то я его не ребятам, а старшей контролерше. И пролистала-то она его в моем присутствии. И другие тоже полистали. И даже один из контролеров – молодой мужик – заявил, что хочет его изучить основательно.

Вроде бы, всё нормально…

Однако, всё да не всё…

На следующем моем занятии Лариса появилась опять. Она молча высидела до конца. Потом пошла вместе со мной на выход.

И только на улице спокойно и даже, вроде бы, сочувственно сказала:

- Мне сообщили, что вы принесли сюда порнографический журнал! Это нехорошо! Это может вам выйти боком!..

Я остановился, и меня затрясло. Как можно вот так – глаза в глаза – нагло врать!..

Она увидела, что меня трясет, и вид ее сделался удивленным. Что, мол, такое с вами?..

Я напряг волю и мышцы, чтобы успокоиться.

- Мне осталось два занятия по Достоевскому! – сказал ей тихо и медленно. – Потом я уйду! А что это был за журнал, вы прекрасно знаете!..

Повернулся и, не прощаясь, потопал от нее прочь…

 

 

35.

 

Закончив цикл занятий, я объявил по всем четырем галереям для малолеток о проведении творческого литературного конкурса; перечислил, какие будут призы, и распрощался со своей “группой шестнадцати”.

Задача конкурса: собрать комиксы юных авторов, определить победителей, завести на победителей базу данных, наблюдать за ними и помогать им консультативно…

Чтобы конкурс был представительным, пришлось побывать во всех местах, где малолетки содержатся.

Больше всего запомнились визиты в СИЗО № 11 и в Колпинскую колонию.

В одиннадцатом СИЗО сидели девчонки. Я заявился к ним, когда они были на прогулке. Маленький дворик был огорожен высокими решетками. Так огораживают арену цирка во время выступления хищников.

Там, за решетками были они, - красивые и не очень, хрупкие и не очень. Девочки. Чьи-то дочери. Чьи-то будущие матери. Надежда России на возрождение…

Заместитель начальника, - майор по званию, - запустила меня на эту “арену” – и с лязгом закрыла за мной замки. Сама внутрь не пошла…

Юные преступницы меня тесно обступили. (Хотя, конечно, они тут сидели в ожидании суда, и называть их преступницами до вынесения приговора, видимо, нельзя).

Они изучали меня, поедом ели глазами. А я изучал их.

Их чистые детские и полудетские лица ни о чем, кроме возраста, не говорили. Красноречивыми и всё выдающими были не лица их, а глаза.

В некоторых доминировало озорство. Такие всего лишь оступились.

В некоторых просвечивала жадность, и эта “черная метка” могла их завести далеко в дебри.

В некоторых же, - ах, как все-таки глаза выразительны! – присутствовала, будто клеймо, явная и безнадежная испорченность. Потрясающий контраст: ангельская детская внешность – и наглый взор потаскушки…

Единственное утешение: таковые – “пропащие” – были в меньшинстве. Их можно было по пальцам пересчитать…

Ну, а в Колпинской колонии было, в общем-то, всё то же. Но парнишек, преступивших закон, в разы больше, чем девчонок. И внешне все они полны бравады и дерзости.

По крайней мере, мне так показалось…

В колонии я остро почувствовал ауру зла, пропитавшую всё-всё-всё… Небо и землю, стены и стволы деревьев…Это гнетущее чувство, не передаваемое словами. Будто из земных глубин, из адских черных галерей, просочился неведомый газ и всё тут обволок…

Подумалось: если ребята потянутся к творчеству, попробуют сочинить комикс, они, может быть, найдут в себе хотя бы искринку света… Хотя бы молекулку душевного тепла…

 

Но когда итоги конкурса состоялись, оказалось, что все надежды – напрасны. Мы получили вороха исписанной бумаги, абсолютно никуда не годной. Никуда, кроме, пардон, отхожего места…

Хотя был все-таки один-единственный лучик света. Излучился он как раз из одиннадцатого СИЗО.

Там сидела семнадцатилетняя девчонка, которая убила своего парня, когда тот ее бросил. В СИЗО она остро прочувствовала содеянное, раскаялась и написала хорошие стихи, передающие то, что с ней произошло, сопроводив их рисунками…

Что же мне-то делать?..

Ведь я твердо пообещал своему спонсору, своему шефу Алекперу, что после конкурса предоставлю ему макет первого номера журнала “Юный комикс”…

Из чего мне тот макет сотворять?..

Даже у той девоньки, что в литературном и душевном плане показала свою состоятельность, из всех ее стихов журнала не получится.

Можно, правда, взять еще кусок из ее прозаической исповеди…

Что-то надо придумать! Спонсора терять нельзя!..

 

Ломал я голову, ломал… И не придумал бы ничего, если бы не пришлось – из-за безденежья – выбирать детективы для сдачи в “Старую книгу”. Платили за них гроши, но мне и это было кстати.

Копаясь в своей библиотеке, я случайно наткнулся на блокноты с детскими стихами, кои писал, пока учился в школе…

Таким вот образом проблема и решилась… Я делал подборку стихов, подписывал ее каким-нибудь детским псевдонимом, прикладывал свои же рисунки и включал в структуру журнала…

И прозаические свои школьные опусы я тоже раскопал. Ни за что бы не подумал, что они куда-то и зачем-то будут надобны!.. И вот поди ж ты!..

 

Алекпер Каспарович внимательно перелистал отпечатанный на машинке макет первого номера… И дал добро на публикацию… То есть, дал деньги…

Так возник мой журнал…

Так я стал главным редактором…

 

 

36.

 

Для начала – с одобрения шефа – я устроил презентацию журнала в Центре современной литературы. На презентацию собралось немало народа: журналисты, литераторы – члены детской секции Союза писателей, руководители детских и взрослых литобъединений.

О нашем первом номере, о моем первом номере говорили очень хорошо. Зачитывали вслух стихи. Отмечали своевременность, актуальность, нужность, полезность появления такого журнала. Желали долгой жизни…

После презентации появились первые статьи в газетах. Это понравилось шефу. Он просил такие статьи собирать, и мне пришлось завести отдельную папку.

- Каждый свой шаг подкрепляйте бумагой! – сказал шеф. – Любые проверяющие верить будут не вашим словам, а вашим бумагам!..

Стержнем второго номера стали комиксы из Колпинской колонии. Мне пришлось их полностью переписать. Кроме них снова были мои детские стихи с рисунками и моя фантастика…

Презентацию второго номера мы уже не делали. Или шеф посчитал это ненужным, или – слишком накладным.

Я названивал по редакциям газет, рассказывал про наш замечательный журнал, предлагал совместные проекты. Чаще всего мне отвечали вежливыми отговорками. Но были и удачи, - то есть, появилось несколько новых статей…

Раз в месяц я приходил к шефу, - в тот его бизнес-центр, что возле Смольного, - и получал из его рук зарплату. Если в день визита, я показывал ему новую публикацию про журнал, шеф бывал доволен и оставлял экземпляр такой публикации у себя. Уж кому он там дальше показывал газету, как и для чего использовал, - это его дело. Я уносил в кармане свои деньги и тоже был вполне доволен…

К третьему номеру, слава богу, исчезла необходимость комплектовать журнал только своими опусами. Я подружился с двумя детскими литобъединениями и в третьем номере поместил их большие текстово-рисуночные подборки.

Мы участвовали в выставках разного масштаба. Так, например, в общегородской выставке “Социальный Петербург: новые решения” экспонировался мой стенд “Литературное творчество детей”. В районных же выставках, обычно проводимых в библиотеках, мы просто-напросто показывали те номера журнала, что уже вышли в свет.

Потихоньку-полегоньку начинали появляться одиночные авторы или их родители. Или и те, и другие вместе. Появлялись и новые детские коллективы.

Слух о существовании журнала, где печатают комиксы только детей и подростков, расползался по городу со скоростью неторопливой черепахи. С одной стороны было интересно встречаться с людьми, которые о нас узнали помимо нас. А с другой стороны, этих людей было так мало, а город был так велик, что в его лабиринтах безнадежно увязали черепахи, несущие информацию… Приобретая некоторую местную популярность, мы, если брать в общем, оставались никому не известными…

 

 

37.

 

Эти переходы… Они так неожиданны… И в то же время никакого временного перерыва ни в том, ни в этом случае… И там, и там временная последовательность не нарушается… В этом я убеждался уже несколько раз и теперь твердо в это верю…

Мы были втроем: король Квинтус, полковник Бунтур и я. Вернее, не я, а “тот врач”, иатр Силван, коим я сделался, или в коем очутился в очередной раз…

Мы были в моей “врачебной” комнате… Сидели, понурившись, растерянные, устрашенные…

Впрочем, насчет полковника и короля я не уверен. Сам же я был не то, что напуган, - в смятении был, в панике.

С принцем Ардом творилось что-то страшное. И я, врач, напрягая все свои медицинские извилины, никак не мог понять, что же с ним такое.

Я никогда не сталкивался с оборотнями. Никогда не изучал их, как медицинскую проблему.

Проще всего, конечно, решить, что принц как раз и превращается из человека в оборотня.

Но почему именно сейчас?.. Именно в этом возрасте?..

Или он уже родился таким, а сейчас, что называется, “дозрел”?..

Как это узнать?.. И стоит ли вообще узнавать это?..

А самый главный вопрос: как это излечить?.. И на него ни у меня, ни у моих собеседников ответа нет…

- Что-то надо делать! – произнес полковник.

- Но что именно? – вскинулся король.

У него измученный вид, у нашего венценосца. Под глазами темные круги. Волосы в беспорядке. Щеки запали.

Ну, и что они оба на меня так пялятся?.. Ждут, что решу проблему?.. Я врач, а не колдун! А тут, похоже, пахнет колдовством, магией, волшебством. Никакой, по-моему, разницы между этими ярлыками!..

- В эту ночь надо все повторить! – сказал я. – Надо проследить превращение принца до конца!

- А вдруг он не вернется? – робко спросил король.

- То есть, как? – не понял я.

- Превратится навсегда! Без возврата! – пояснил король.

- Ну почему он? – пробормотал Бунтур. – Уж лучше бы я!..

- Ничего другого предложить не могу! – сухо сказал я.

Если они ждут от меня чудес, то лучше их сразу разочаровать. Никаких чудес не будет, господа! Я самый обычный медикус, то бишь иатр!

- Ладно! – сказал король. – Повторим!

Он тяжело поднялся и вышел из моей комнаты.

Мы остались вдвоем с полковником.

- Силван! – сказал полковник. – Мы с тобой всегда понимали друг друга!

- Ты о чем? – спросил я.

- Если принц насовсем!.. Ну, короче, его придется того!..

- Убить? – ахнул я. – Ты в своем уме?..

- А если наследник престола – монстр? – яростно выкрикнул он. – Это как?

- Это плохо! – согласился я. – Но это можно скрыть! Спрятать принца в каком-нибудь замке!

- А слуги? От них пойдет молва!

- Чего ты от меня ждешь?

- Если понадобится, ты дашь ему…

- Что?.. Яд?.. А ты меня тут же!.. – я провел ребром ладони по горлу.

- Неужели ты не знаешь никаких заговоров или заклятий?

- Можно подумать, ты знаешь!

- Я знаю! – сказал он серьезно.

- Откуда? – удивился я.

- От королевы! – сказал он печально. – От госпожи моей Русты!

- Ее так звали? – спросил я.

Полковник посмотрел на меня, как на недоумка и покачал головой.

- Не понимаю!.. Может, кто-то тебя огрел?.. Прямо по голове, - и памяти нет!..

- Чему тебя королева учила ?

- Ведовству!..

- Зачем ?

- Я помогал ей воевать!

- С кем?.. С королем?..

- Тьфу на тебя! – рассвирепел он внезапно. – Что ты несешь!

- А ты не злись! Просто расскажи все по порядку!..

Полковник встряхнулся. Приосанился. Глаза его молодецки заблестели.

- Мы – завоеватели! – сказал гордо. – Квинтус и я!.. Мы переплыли много морей! Видели много чудес и диковин! Эти земли нам понравились! Когда вошли в Русинию, сказали царю: или дочь свою отдай Квинтусу в жены, или разорим твою страну!

- Ну!.. И что?..

- Что-что!.. Помялся-помялся!.. Да и свадебку устроил!..

- Давно это было ?

- Нет, все-таки кто-то крепко тебе дал по башке!.. Принцу сколько?..

- Двенадцать, вроде!

- Ну вот!.. А женился Квинтус когда?..

- Тринадцать лет назад ? ..

- Ай да умник! Сообразил-таки!

- Но почему же королева исчезла? Почему ее взял Повелитель Слов?

Тут полковник внезапно зарычал, а я от неожиданности испугался. У него даже верхняя губа приподнялась, и крепкие зубы обнажились, - до того много злости вложил в свой рык.

- Ты чего? – удивленно вопросил я.

- Ненавижу его! – полковник словно выплюнул эти слова. Хлестанул ими с размаха своего врага по физиономии.

- Но он же, вроде бы, - бог?.. – сказал я неуверенно.

- “Вроде бы!..” – передразнил меня Бунтур. – Мелкий провинциальный демон, - вот он кто!..

- А подробнее можно ?

- Легко!.. Я хочу его изгнать или уничтожить!.. В нашей жизни ему не место!.. Слова должны быть свободными!..

- Ничего не понимаю! – признался я честно.

- В общем-то, все просто! – отчеканил полковник. – Не буду говорить, что сам додумался! Нет, Руста и Квинтус мне помогли!.. Внимай!..

Полковник посмотрел на меня с сомнением: гожусь ли я для его мудрости? достоин ли ее? могу ли ее воспринять?..

Потом, видимо, решил, что гожусь, достоин, могу…

- Вселенная живая! – сказал весомо и назидательно, подняв вверх указательный палец правой руки. – Она может мыслить и говорить! И самое главное Слово вселенной – это Бог! Единый всемогущий господин! Бог порождает истинный язык, в коем планеты, звезды, кометы и прочие чудности – это отдельные слова!

Бунтур снова остановился.

- Почему ты ничего не спрашиваешь? – сказал с недоумением.

- Потому что все понятно! – сказал я. – Все, кроме Повелителя Слов!

- Дойдем и до него! – поморщился Бунтур.

- Давай поторопимся! Ночь впереди трудная! Приспнуть бы на часочек!

- Мы, люди, все испортили! – сказал Бунтур с напором.

- Конкретно: что и как?..

- Мы придумали свой язык! И тем самым отвергли язык Бога – единственно верный! Мы отгородились своим языком от Бога и от Божьего мира! И сотворили мир свой!

- Мир был создан до нас! – не согласился я.

- Мы внесли в него наши слова, - то есть, псевдосущности, псевдожизнь! Мы пронизали его своими словами! Он перестал быть таким, каким задуман Богом! Мы его исказили, испортили, перекосили! До того, как мы вмешались, любая жизнь была вечной! А мы, порождая недолгие слова и слова мертвые, занесли в мир Время и Смерть! Занесли, как заразу, как неизлечимую болезнь!

- То, что ты говоришь, - страшно! – сказал я. – Как после этого уважать людей?

- Никак! – сказал Бунтур. – Но это еще не все! Из нашего языка, из низшей псевдожизни, возникла псевдожизнь высшая – духовные монстры, подобные Повелителю Слов! Они агрессивны и всегда будут такими! Каждый монстр захватил какую-то планету и стал на ней по уродски властвовать!

- И наш – тоже?

- Наш захватил целый Драйм! То есть, Трехмирие!

- Захватил?.. И никто не возражал?..

- Была долгая война!.. Повелитель Слов уничтожал одного за другим героев Драйма! Беда героев в том, что они слишком верят в свои силы и сражаются поодиночке! Квинтус это понял и сумел созвать под свое знамя целую армию!

- И завоевал свое королевство!

- Да! Завоевал Вербланд!.. Повелитель Слов не смог нас одолеть! Но он по-другому нагадил! Он оторвал нас от Драйма! Мы стали Блуждающим Миром! А Драйм, лишенный равновесия, распался на три царства!..

- Но при чем тут королева Руста?.. Почему Повелитель Слов ее похитил?

- Она из Русинии! Ты что, забыл?..

- Ну, тогда при чем тут Русиния?

- Странный ты какой-то, Силван!.. Русинию Повелитель Слов не трогает!.. Боится!..

- Почему ?

- Тебе не надоело спрашивать?.. В Русинии есть мечтари – те, кто слышит подлинные слова и может их произносить!

- И королева – из таких ?

- Была!.. Она помогала нам биться и выстоять!.. Потом, когда родился принц, ее сила ушла!.. Почти вся!.. Но с кем-то из мечтарей она по-прежнему связана!..

- И чего от нее надо Повелителю?

- А ты спроси у него сам!

Полковник хохотнул и медленно поднялся на ноги.

- Спрошу! – пообещал я.

Полковник усмехнулся. Не очень-то, наверное, поверил моему обещанию.

- И впрямь, отдохнуть надо перед ночью! – пробормотал озабоченно.

И ушел в свои апартаменты.

А я разделся и завалился спать, наказав себе проснуться через два часа…

 

 

38.

 

Сон – великое и непонятное таинство. Я снова побывал в своем детстве, пока спал. И мама снова была жива. И так это было реально, что я, лежа в своей постели, был уверен: Вербланд – приснился! И принц-оборотень, и король, и полковник Бунтур!.. И чудища во дворце, и таинственный Повелитель Слов!..

То ли я книжку про них прочитал, то ли кино посмотрел!.. Вот они и привиделись мне маленькому в моем теплом детстве!..

А когда открыл глаза, в окно светила полная луна. И был я во дворце. И все было в прошлом: и детство, и мама, и безмятежность бытия…

Луна была огромной, распухшей на пол-неба, окутанной белесой дымкой, источающей красновато-молочный свет. То ли этот свет, то ли мой недосып рождали ощущение тревожности, неясной угрозы.

Собрав свою волю в кулак, я встал, заставил себя быстро одеться и отправился в покои принца.

Ночные стражники, завидев меня, отшагнули в стороны, давая проход.

Я решил, что буду первым, и пожалел о преждевременно покинутой постели. Мог бы еще поваляться и подремать, vanita vanitas !..

Но первым оказался не я, а полковник Бунтур. Он сидел в красном бархатном кресле, нахохлившись, как сова, и угрюмо глядел на мир из-под кустистых бровей.

Я приветствовал его полупоклоном и уселся в другое кресло, такое же красное и такое же мягкое.

Перед нами в глубине покоя была постель принца. Он спокойно спал, - мое тихое появление его не встревожило. Я мельком поглядел на его лицо, приятное как все детские лица, и отвел взгляд, чтобы не разбудить его ненароком.

- Что король? – шепотом спросил у Бунтура.

- Скоро будет! – прошелестел полковник.

Тогда я склонил голову на грудь, слегка подался вперед и закрыл глаза. Здесь тоже можно неплохо вздремнуть!..

Желанная дрема тут же втекла в мою голову, словно только и ждала приглашения. Время с готовностью принялось пятиться назад. Я уверен, что во сне время течет наоборот, и картинки моих нынешних сновидений наглядно это подтверждали.

…Я снова был в той, “первоначальной” жизни, снова пытался спасти маленького мальчика Андрюшу, снова болезненно переживал свою неудачу и Андрюшину смерть…

И вдруг женский голос меня разбудил. Он был громкий, требовательный и произнес всего лишь одно слово.

Я вздернул голову и затряс ею, пытаясь ее сделать ясной. Потом посмотрел на полковника, опасаясь насмешек с его стороны.

Но полковнику было не до меня. У него было лицо свирепого вояки, готового ринуться в сечу.

А вот у принца на лице было жалкое выражение обиженного ребенка. Глаза принца были широко открыты, но словно бы ничего не видели.

- Иди! – сказал женский голос.

Видимо, это же прозвучало и раньше.

- Но я не хочу! – плаксиво протянул принц.

- Иди! – снова приказала женщина.

- Кто это? – тихонько спросил я у полковника.

Он посмотрел на меня как на идиота.

- Королева, что ли? – вдруг, по наитию, догадался я.

Полковник молча кивнул.

- А чего она? – спросил я невразумительно. – Куда принца посылает?

Полковник пожал плечами.

- Иду! – неожиданно и звонко выкрикнул принц.

Я даже вздрогнул от его выкрика…

Тут приотворилась дверь, и в спальню просочился король.

Мы хотели встать, но он мановением руки прервал нашу попытку.

На лице у короля нарисовался ужас. Глаза повлажнели.

Видимо, я, наконец-то, проснулся окончательно. Потому что сразу понял, почему король плачет.

Его сын, его мальчик, его принц опять превращался в монстра. И король ничего не мог с этим поделать…

Принц, между тем, сильно отбросил одеяло, - так, что оно свалилось на пол, - и вскочил на кровати. Лицо его побледнело на глазах. Побледнело до снежной белизны. Будто кто-то невидимый, припав к нему, высасывал из него краски.

Он то ли завизжал, то ли заверещал и стал срывать с себя ночную рубашку. Звук был странный, непередаваемый.

Полотно рубашки было крепким, разрыву не поддавалось. Тогда принц, не переставая издавать странный звук, лихорадочными рывками стянул рубашку с себя и тоже отбросил ее на пол.

Я вскочил. Надо бежать за лекарствами! За моей медицинской сумкой!

Но рядом со мной оказался Бунтур и тяжелой своей лапищей меня придавил, заставил снова опуститься в кресло.

А принц тем временем весь уже был белым-бел, без единой розовинки в теле. Он дрожал все сильнее, он сотрясался. Его гибкая фигурка ходила ходуном…

И вдруг она стала расплываться… Словно бы дымкой окутывалась, размывающей, искажающей очертания…

Звук, издаваемый принцем, превратился в непрерывный пронзительный вой. Хотелось уши заткнуть и глаза закрыть, чтобы не видеть и не слышать ничего…

Но нельзя было отвлекаться!.. Невозможно было!..

Метаморфозы приближались к завершению, ибо происходили всё быстрее и всё страшнее.

Фигура принца – нет, теперь уже просто “фигура” – скакала по постели, подпрыгивая неправдоподобно высоко. Лицо ее перестало быть лицом, - сделалось мордой, похожей то ли на медвежью, то ли на кабанью. Морда была покрыта перламутровой рыбьей чешуей. Глаза с вертикальными зрачками покраснели и все больше наливались краснотой. Тело обросло щеткой серой щетины. На спине вырос горб, из которого торчал белый костяной рог, загнутый книзу. Руки расщепились, и теперь вместо каждой был пучок черных лоснящихся щупалец. По щупальцам непрерывно пробегали волны мышечных сокращений.

Мне было больно глядеть на это существо. Внутри гудели туго натянутые струны.

Если они лопнут, я не выдержу!..

И что сделаю?..

А что надо сделать?..

Я задал себе эти вопросы и сразу понял, что ответ на них знаю.

Это знание толкнуло меня вперед.

Я бросился к монстру, на бегу выкрикивая:

- Ты… возьми… меня… с собой!..

Монстр перестал завывать, посмотрел на меня красными глазищами…

И…

Обвил меня за поясницу одним из своих щупальцев…

Сзади визгливо вскрикнул король и что-то рявкнул Бунтур…

Но их голоса быстро затихли в отдалении…

Потому что мы с монстром оказались перед зеркалом, заросшим “паутиной”. Бунтур говорил, что это не зеркало, а “выход”.

Теперь я в это поверил. Мы с принцем пронзили зеркально-паутинистую плоскость, не причинив ей никакого вреда, и куда-то проваливались, куда-то стремительно уносились…

И ничто не могло нас остановить…

 

 

39.

 

Потом

Вдруг

Мне

Кто-то

С размаху

Отрубил

Голову!..

Это произошло мгновенно, но я воспринял “отрубательное” мгновение как мучительно растянутый процесс. Полное бессилие и безволие… Полная покорность тому, что произойдет…

Вжжик!..

Тьма!..

И кто-то старательный, тут же нашлепнул на обрубок шеи новую голову!..

Ощутив ее, я возрыдал – то ли от ужаса, то ли от радости.

Голова была хорошая, свежая. Это меня успокоило…

Нужно было думать о другом.

О том, например, что меня бесцеремонно швырнули на что-то твердое.

Кто же это так со мной грубо?..

Монстр, наверное!.. Кто, кроме него!..

Я лежал на спине и таращился в туман. Он висел, плотный, на высоте протянутой руки. Во все стороны одинаково непроглядный.

Но, когда я повернул голову налево, я увидел…

Я увидел монстра… Увидел и услышал…

Он тоже лежал на спине. Но, в отличие от меня, неподвижного, он медленно перекатывался с бока на бок. И песок под ним тихо поскрипывал.

Песок?.. Значит, и подо мной тоже?..

Я осторожно перевернулся на живот, боясь ощутить боль в позвоночнике.

Ничего не болело… Ни мышцы спины, ни хребет…

Даже странно, учитывая, как меня шмякнули!..

А песок – вот он, перед глазами!.. Темно-красный, с фиолетовым отливом, крупнозернистый.

Форма у песчинок непривычная – треугольная…

Я покопался в них пальцами и обнаружил два преобладающих вида. Первый: “лепешечки” в виде треугольников равнобедренных, прямоугольных, косоугольных… Второй: “пирамидки”, в основаниях которых – тоже треугольники…

Монстр вдруг заскулил.

Я оторвался от песчинок, отряхнул пальцы и опять на него посмотрел.

Его красные глаза меня поразили.

В них были боль, мука, мольба.

Это были глаза не чудовища, - глаза человека в чудовищной шкуре.

Чего он хочет?.. О чем просит?..

Умом я понимал, что передо мной – превращенный принц. Но внешний вид зверя вызывал только неприязнь, и ничего кроме неприязни…

Я вскочил на ноги…

Не смотреть!.. Отвернуться!..

Это оказалось легко. Ибо едва я поднялся, - обнаружился странный оптический эффект.

Глядя с высоты своего роста, я не видел никакого тумана. А стоило поднять голову, - и вот он, голубчик, висит, как ни в чем не бывало…

Песок, насколько видно, исчерчен мелкими волнами. Не волнами даже, а красивыми волнистыми линиями. Будто вся видимая поверхность – единая страница, на которой что-то написано.

Даже бредовое чувство возникает: если зароешься в песок, то попадешь внутрь этой страницы и станешь одним из ее персонажей…

Монстр зарычал.

Я был вынужден глянуть на него.

Его глаза были уже другими: погасшими, опустошенными…

Весь он был красный из-за густо налипших песчинок.

- Прости меня! – сказал я громко.

И почему-то застыдился своих слов. Зачем я их сказал?..

Монстр пружинисто поднялся на ноги… Он снова рыкнул. И мне почудилось, что его рычание было не злым, а приветливым.

Он протянул ко мне одно щупальце. Видимо, приглашал отправиться дальше.

Куда на этот раз?..

Да что же я делаю? – пришло запоздалое сожаление. – Зачем за ним увязался?.. Переменись у него настроение, и он прихлопнет меня, как надоедного комара!.. Или, в лучшем случае, бросит где-то! Да хотя бы даже здесь!..

Напугав себя, я приблизился, и щупальце ловко обвилось вокруг моей поясницы.

И мы снова куда-то провалились… Куда-то стремительно понеслись…

И ничто не могло нас остановить…

 

 

40.

 

Отрубания головы” на этот раз не было. Или, может быть, оно произошло настолько быстро, что я не успел почувствовать.

Моргнул и – очутился в другом месте.

В месте, хорошо знакомом.

В опочивальне принца Арда…

Король Квинтус и полковник Бунтур были тут же и в тех же позах, в каких мы их оставили.

Глядели на нас во все глаза.

Монстр, упав на постель принца, повел себя невежливо. Его щупальце стремительно развернулось и отшвырнуло меня туда, к двоим наблюдателям. Я упал на пол и распростерся возле их ног.

Было больно… И стыдно было вот так валяться…

Я вскочил, постанывая и покряхтывая, как старый дед.

Король и полковник Бунтур тоже поднялись со своих мест. Я подумал: они хотят помочь мне.

Но я ошибся.

Их напугал монстр. Он веером встопорщил свои щупальца и надвигался на нас. Глаза его светились, как раскаленные угли.

- Он убьет нас? – жалобно прошептал король.

- Не убьет! – сказал полковник. – Вытесняет нас отсюда!..

- Надо уйти! – сказал я неуверенно.

Пока мы пятились к двери, я лихорадочно перелопачивал свои медицинские познания. Но ничего, способного реально помочь принцу, в своей памяти не обнаружил…

В коридоре король прислонился к стене и стоял так, не вытирая влажных глаз. А мы с полковником застыли рядом, испытывая неловкость при виде плачущего венценосца.

Тут же, возле двери, несли стражу два солдата. Они старательно пялились в пространство, изображая слепоту и глухоту…

Дверь в покой принца мы, выскочив наружу, старательно прикрыли. Но жуткий вой, пусть и приглушенный, все равно вырывался в коридор. И когда Бунтур отослал солдат прочь, я подумал, что он очень правильно сделал…

Не знаю, сколько мы там простояли. Король перестал источать слезы и обрел свою прежнюю горделивую осанку. Хмурый полковник о чем-то глубоко задумался, глядя себе под ноги. Я в уме составлял травяные прописи, которые могли быть полезными принцу…

Потом вой стал стихать и, наконец, прекратился вовсе.

Я ждал, что Квинтус первым заглянет за дверь. Но они оба смотрели на меня: и король, и полковник.

Ну что же! Если они считают, что первым должен быть врач, то быть по сему!..

Я осторожно потянул на себя дверь и просунул внутрь голову.

Там было полутемно, потому что две свечи возле постели почти догорели. Но все-таки света было достаточно для того, чтобы поглядеть, увидеть и вздохнуть облегченно…

Я высунул голову наружу и, улыбнувшись, распахнул дверь, приглашая короля и Бунтура войти.

Картина была самая мирная. Принц крепко спал, забравшись под одеяло. Безмятежный покой был на его милом детском лице.

Насмотревшись на “обычного” принца Арда, мы на цыпочках выбрались в коридор. И тут же устроили Малый Королевский Совет.

- Может, ему крепкого снотворного дать? – предложил Квинтус. – Если он во сне нормальный, пусть лучше спит и ночи, и дни!

Я отрицающе покачал головой.

- Нельзя! Мы навредим ему этим!

- Уж не вреднее было бы, чем ныне! – буркнул Бунтур.

- Тогда кликнем по королевству, чтобы собирались колдуны да маги, да волшебники сюда! – предложил король.

Тут замотал головой Бунтур.

- Никакой огласки! Иначе не избежать людских волнений! Или восстания! Или революции!

- Что же делать? – спросил король.

- Давайте призовем мечтаря из Русинии! – предложил я. – Мечтарь – большая реальная сила, насколько я слышал!

- Можно попробовать! – согласился Бунтур. – А чтобы он не болтал, мы его – в темницу!

- Ни в коем случае! – возмутился я.

- Там посмотрим насчет темницы! – сказал король. – А пока что собирайтесь и езжайте!

- Мы вдвоем? – с недовольством в голосе спросил Бунтур.

- Да! – кратко утвердил король. – Срок вам на сборы – до восхода!

- Хорошо! – сказал я.

И сам себя выругал мысленно за то, что внес такое предложение.

Правильно говорили у нас в мире “прежнем”: “Инициатива наказуема!”

- А кто за принцем будет наблюдать? – попробовал я отговориться.

- Ты и будешь! – непреклонно сказал король. – Потому что он поедет с вами! Или, вернее, вы поедете с ним!..

 

 

© 2009-2015, Сергей Иванов. Все права защищены.