30.
Если мама в доме не начальница, -
Только б жарить, печь, стирать, скрести! –
Значит, мама – робкая молчальница,
Или просто ангел во плоти…
Эти четыре строчки я сочинил. Вообще-то, я хотел сделать про маму целое стихотворение. Но почему-то дальше первого четверостишия не двинулся.
Мама, действительно, не такая, как все. Ей на самом деле ничего для себя не надо. Целый день может ничего не есть, если ей не напоминать про это. Выходить из дома и посещать магазины не любит. Зимнее пальто носит “дцать” лет. Осеннее – примерно столько же. Наряжаться не стремится, даже если в доме гости. Про обновки и слышать не хочет.
“Того, что есть, вовек не сносить!” – вот и весь ее сказ.
Я бы мог понять такую позицию, если бы к ней плохо относились, обделяли бы ее вниманием. Но ее все любят: и батяня, и дед, и я.
Насчет тех же самых пальто батяня сто раз уговаривал ее с пеной у рта: пойдем! купим новые!.. Но ответ всегда был отрицательным…
Мне кажется, этот мамин “стиль” порожден ее глубокой религиозностью. Может быть, она – мистик по сути своей, и ей даровано свыше непосредственное, живое ощущение Вечности.
Страшно представить, каково это: будучи во плоти, ощущать бесплотную сущность Вечности, быть к ней приобщенной?.. Я бы, наверное, свихнулся и стал буйно помешанным, выпади мне на долю такое!.. А маме это нипочем… Мама тише воды и ниже травы, как говорится…
То есть, получается, что она, действительно, как бы не от мира сего… Не совсем от сего мира… Пограничница… Одной ногой тут, другой – там!..
Конечно, о деньгах для Ирки Машниной с мамой говорить бесполезно. Но ведь надо с кем-то говорить!.. Операцию “шапка по кругу” мы осуществили… Семьдесят одну тысячу с хвостиком насобирали… Это, само по себе, немало!.. Это показывает, что класс у нас хороший, души не зачерствелые…
Но, с другой стороны, это меньше одной десятой части от той суммы, что нужна!..
Значит, нужно что-то еще придумывать… На кого-то еще выходить…
А на кого еще я могу выйти, кроме деда!..
Тут я прервусь и напишу о том, как мы Ирке Машниной вручали собранные деньги. Здесь и сейчас напишу потому, что вдруг решился, а раньше все как-то решиться не мог…
После седьмого урока никто не спешил уходить. Все остались на своих местах. Даже вертлявый Аркашка Ларионов и тот словно впечатался в свой стул.
Только что закончился урок риторики, на котором мы разбирали апории Зенона, и Александр Львович, наш директор и ритор, собирая со стола вещдоки, то бишь, наглядные пособия, поглядывал на нас, не понимая, что происходит. Наверное, думал, что мы очарованы его предметом, как Одиссей был очарован сладкогласыми сиренами…
Только лишь он да еще Ирка Машнина ничего не понимали.
- Что это с вами? – спросил он. – Можно узнать?..
- Извините, Александр Львович, - нельзя! – сказал я вежливо, но довольно дерзко.
Ирка, услышав его вопросы и мой ответ, подняла свою кручинную головушку и – впервые за последний час – осознанно огляделась вокруг.
- Что это вы тут делаете, а? – осведомилась голосом мальчика-идиотика из фильма “Добро пожаловать!”
Мы все охотно хохотнули.
Александр Львович, хмыкнув, ушел, не забыв прикрыть за собой дверь.
Я поднялся, подошел к Иркиному столу и положил перед ней пухлый почтовый конверт.
- Это что? – спросила Ирка.
- Это деньги! – сказал я. – Семьдесят одна тысяча! Мы узнали про твою беду и решили тебя поддержать!
И тут Ирка преобразилась. Выпрямилась. Голову вздернула. Глаза засверкали. И – вот ей богу! – что-то царственное появилось в облике… Надменность?.. Величавость?..
Я замер возле ее стола, боясь пошевелиться. Возникло чувство, что я вдруг оказался на сцене, и надо играть роль, которую я или не выучил, или забыл…
Все остальные тоже были ошарашены. Возникла немая сцена почище той, что у Гоголя.
- Зачем вы это? – строгим голосом выговорила Ирка. – Я не просила!.. Я не возьму ваши деньги!
- Почему? – только и смог вопросить я.
- Жалость унижает!..
Ирка сказала это таким неестественным, таким запредельно возвышенным голосом, что тут уж любой дурак бы усек: она переигрывает.
После ее реплики напряжение схлынуло, оставило меня. И все остальные ожили тоже… Задвигались… Зашелестели…
-Это помощь со стороны друзей! – сказал я. – Или ты нас за друзей не признаешь?..
И снова все замерли, когда мой вопрос прозвучал. Ну, прямо как в театре, ей богу!.. Мы все – и актеры, и зрители!..
Молчание в классе было настороженным. И настороженность в любой миг могла превратиться в неприязнь.
Я это чувствовал. А Ирка – актриса – уж тем более была должна!..
И до нее, похоже, дошло. Она снова сгорбилась. Голову втянула в плечи.
- Да вы что?.. – пробормотала. – Да я для вас!.. Да я за вас!..
И вдруг - “сломалась”… Взвыла совсем не по человечески…
Эмоция была запредельной… Невыносимой…
У меня, как услышал, у самого непроизвольно слезы брызнули. У других, судя по звукам, реакция была аналогичной. Я старался на других не смотреть, чтобы не показывать свою мокрую морду.
Ирка, уронив голову на руки, заливала слезами свой стол и выла, выла… Выла с такой тоской, что, ей богу, впору было застрелиться…
Потом ее вой перешел в скулеж, и “жалостные” звуки в классе прекратились.
Поскольку я стал кем-то вроде дирижера, я, плюнув на стеснительность, обтер глаза ладонью, посмотрел на смущенные морды “одноклашек” и махнул рукой, показывая на дверь.
Все меня поняли правильно и на цыпочках, будто боясь кого-то разбудить, вымелись в коридор.
А конверт с деньгами остался на Иркином столе.
Пусть только попробует не взять!..
Рассказав про Ирку, я могу вернуться к деду. Я зашел к нему после школы, чтобы выговориться. Ничего другого от него не хотел. Никакой реальной помощи не ждал…
Но разве с дедом впросте поговоришь!.. Он меня для начала прогнал по своим тренингам и успокоился только тогда, когда я сделал высшую медитацию: “точка-обруч-сфера”…
Выжатый, как лимончик, я все-таки поведал ему про то, что было в классе.
Реакция деда была неожиданной: очень активной. Глазами засверкал и руками замахал, как ветряная мельница.
- Помочь девочке надо! – сказал взволнованно. – Я таких знаю!.. Встречал по жизни!.. Если такой не помочь, она или с ума сойдет, или руки на себя наложит!..
- Ерунда! – категорически возразил я. – Она – актриса! Притом очень хорошая! Ради будущих ролей она ни в безумие, ни в смерть не уйдет!..
- А может, она свою смерть сочтет самой лучшей ролью! – вспетушился дед, разве что крыльями не захлопал!..
- Да? – озадачился я. – Думаешь, так может быть?..
- Вот что! – не отвечая мне, озарился дед какой-то идеей. – Тут ведь банк есть рядом?..
- Будто не знаешь! “Русин-банк”! Одна остановка на трамвае!..
- Пешком пойдем! – героически решил дед. – Собирайся!..
Мы влезли в зимний прикид и поплетухались с дедом на целую остановку пешком. Шли нога за ногу. Я смотрел на людей. Вот девушка идет, покуривая. И вдруг бросает окурок себе под ноги. Дура!..
Вот мальчишка расправился с шоколадкой, а ее обертку, не глядя, туда же – под ноги. Идиотик!..
И щедрый снег, сколько ни старается, не в силах скрыть людское свинство…
Почему мы такие?.. Почему нам на все и на всех наплевать, кроме себя?..
Дед ногами шаркает. Знаю: у него колени болят. Но он никогда не говорит про это. Он ни разу за всю мою жизнь не пожаловался ни на какие хвори или боли. “Гвозди бы делать из этих людей, - крепче бы не было в мире гвоздей!” Это про него!..
Чтобы в банк попасть, надо подняться на крылечко. Перед входной дверью площадочка, огороженная перильцами. Скорее даже целая терраска…
Дед с величавостью броненосца совершил восхождение на ступеньки, а затем огляделся, отошел в правый угол террасы и там облокотился спиной на перила.
Я встал рядом, не понимая, что происходит, и зачем вообще дед затеял этот поход.
- Поддерживай меня, - шепнул дед, - если я начну сползать!..
Елки-палки, террорист старый, диверсант неуемный! Во что он меня втравить собрался?..
Я, конечно, вслух этого не высказал, но, честно говоря, испугался. Неприятности никому не нужны.
Дед, видимо, что-то почувствовал.
- Не боись, внучара! – шепнул ободряюще. – Все будет тип-топ!..
После этого я расслабился. И мы замерли на своей исходной позиции.
Мимо нас проходили люди. В основном, мужики. Некоторые на нас косились. Некоторые топали, “не повернув головы кочан…”
Я поначалу поглядывал на деда при появлении каждого нового проходящего. Но поскольку дед никак не реагировал на них, то и я перестал реагировать.
События начались, когда к банку подъехал длинный черный автомобиль. Кажется, роллс-ройс.
Из него вылез настоящий медведь: в шубе до пят и в теплой шапке-пирожке. Он что-то сказал шоферу и пошел по ступенькам.
Едва он ступил на террасу, дед сделал то, что обещал: обмяк и немного сполз вниз. Не будь здесь перил, он бы наверняка опрокинулся на спину и грохнулся об асфальт.
Я рыпнулся было его поддержать, но увидел, что в угол он вписался очень удачно и устойчивость сохранит.
Тогда я напряженно замер, готовый действовать в любой миг.
Время потянулось томительно медленно. “Медведь в шубе” задерживался. То ли не торопился покидать банк, то ли вовсе раздумал…
Мне надоело ждать неизвестно чего. Хотелось разрядить напряжение в каком-нибудь буйстве.
Когда “медведь” все-таки появился, я непроизвольно вздрогнул и едва не шагнул ему навстречу.
Но дед, вроде бы, на его появление не отреагировал никак. Каким был, таким и остался…
В руке у “медведя” была черная полиэтиленовая сумка. При входе в банк ее, вроде бы, не было.
Три шага к деду…
Сумка встала на пол возле дедовых ног. А “медведь” сошел по ступенькам, сел в машину, и та, слегка фыркнув мотором, умчалась…
После этого дед ожил. Пришел в себя, коротко простонав и тут же подозрительно на меня глянув: слышал я стон или нет?..
Я, конечно, сделал отсутствующий вид, и дед успокоился. Потом он заметил сумку возле ног и, наклонясь, поднял ее.
- Пошли, внучище! – сказал, и голос его был таким усталым, будто он целый день проработал на заводе.
До дома мы доплелись не скоро. Я предлагал взять у деда сумку, но тот не разрешал.
Только в прихожей дед расстался со своей ношей. Положил ее под вешалку, разделся и пошел к себе, приказав мне кратко:
- Забери!..
Когда я к нему вошел, он уже улегся на диван и явно собирался задремать.
- Сосчитай, сколько там! – пробормотал он, приоткрыв глаза. – Должно быть двадцать пять!..
Я уселся на стул, поставил сумку себе на колени и раскрыл ее…
В ней лежали пачки стодолларовых купюр в банковских упаковках.
Вернее, не пачки, а пачечки, потому что они были, в общем-то, не толстыми.
Пять пачек по пять тысяч баксов в каждой.
Действительно, “двадцать пять”!..
Откуда дед узнал?.. Ведь этот “медведь в шубе” не обменялся с ним ни единым словом!..
Итак, мы с дедом вляпались в криминал? Стали бандитами, грабителями и ворюгами?..
Вероятно, так и есть!.. Но если это ради Ирки Машниной, то с моей стороны – никакого внутреннего протеста!..
Произошла всего-навсего экспроприация экспроприатора! Рядовое событие в жизни старого большевика, наследника традиций ленинских и сталинских соколов!..
Думаю, тот буржуй в шубе не обеднеет!.. Тем более, что никакому видимому, внешнему насилию он не подвергался. Отдал деньги практически добровольно. Видимо, почувствовал, что нам они нужны для спасения будущей великой актрисы…
Я посмотрел на спящего деда с благодарностью. Затем осторожно поднялся со стула, оставив на нем сумку с баксами, и пошел к себе в комнату делать уроки…
Когда дед выспался и позвал меня, я пристал к нему: расскажи да расскажи!..
- Жаль, выбросил я свою писанину! – пожалел дед. – Надо было хотя бы для тебя оставить!.. Там все разжевано!..
- Кое-что осталось! – решил я признаться.
- Ослушался меня?.. Ай да молодец! – обрадовался дед. – Тащи сюда!..
Я помчался к себе и принес те листки, которые сам еще не успел прочитать.
И затем мы с дедом целый вечер проторчали над ними.
Некоторые листки прочитывали по очереди: сперва он, потом – я. Некоторые он зачитывал вслух. Некоторые читал только я…
К полуночи все для меня прояснилось… Все выстроилось в цельную картину…
31.
ДЕДОВЫ ЛИСТКИ
Самое главное – понять до конца свое прошлое, которое недавно было совсем туманным, а теперь – не без помощи добрых людей – здорово прояснилось.
Нужно решить, что делать со всеми этими откровениями, которые на него свалились.
Ведь его, Николая, просто-напросто загубили. Превратили в монстра. В подопытного кролика. В робота, обязанного подчиняться всякой сволочи в генеральских погонах.
Его загубили дважды. В первый раз, когда сделали из него ненормального человека, - то бишь, псида. Второй раз, - когда решили заглушить в нем псида, заблокировать, задавить.
Где теперь те «волшебные» аппараты, которые они с Ибрагимом нашли у генерала на квартире? Где шлем, пульт, «заплечный мешок»? Успел их Ибрагим спрятать? Или его убийцам достались?..
_____________________________________________________________________________
Вот здесь-то «дядя Степа» и раскололся. Похоже, и для него самого произошло это неожиданно. Что-то дрогнуло в глубине его черных глаз. Какие-то новые тени там появились…
- А ты знаешь, Мария, каким я раньше был сильным!.. Чуть ли не к Богу себя приравнивал!... А сам на военных работал. Делал для них всякие штучки. Мои машинки могли бы и тебе память вернуть, и других людей вылечить. А вместо этого помогали подглядывать, подслушивать. В конце концов, знаешь, какое задание получил?.. Вынуть душу из человека, послать ее для выполнения темных дел, затем вернуть обратно. И у меня получилось. Представляешь, получилось!..
Тут «дядя Степа» то ли всхлипнул, то ли хохотнул.
- Прислали пареньков, - продолжал полушепотом. – Совсем зеленых. И я их уродовал. Делал из них пси-диверсантов… Потом остался один-едиственный. Николка… Самый способный… Я его жалел… Сочувствовал ему…
Он провел ряд блестящих операций. Ты бы их назвала убийствами. Но ведь никто в мире не догадался: за этой смертью – преступление…
Потом было срочное задание. И когда изобрел, забросили с новой техникой черт те куда. Николка был со мной. И еще один офицер…
Я не могу тебе всего сказать. Но дело там было в очень крупных деньгах. Вот это-то меня и гложет… Не государства ради меня тогда забросили вместе с Николкой. Ради чьего-то обогащения…
Мы должны были выкрасть одного человека. Он знал, где спрятаны деньжищи, поскольку сам их и спрятал…
Вмешалась, как всегда, случайность. Она в том состояла, эта случайность, что мы попали в перестрелку. В этой перестрелке я потерял ноги. Шальная пуля попала также в мой прибор. Он в виде ранца был у меня за спиной…
Я упал, понимая, что ноги перебиты, и желая отомстить. Я упал, выхватил пистолет и выстрелил в того человека, который знал, где деньги. Я выстрелил в него, и я его убил…
«Дядя Степа» умолк. У него вспотели лоб и щеки, он их вытирал ладонями, щетина поскрипывала под руками.
- Теряя сознание, - продолжал «дядя Степа», - я увидел Николку, лежащего рядом. И подумать успел, что зря я, вообще-то, стрелял…
Пришел в себя на нашей базе. Ноги мои уже были оттяпаны. Начальство рыло землю копытами. Потому что «сверху» нешуточно рычали. Чтобы «обелиться», начальники предоставили мне все условия. Мою кровать перенесли в лабораторию. Николкину кровать – тоже. Врачи и медсестры лечили нас прямо на наших рабочих местах…
Я быстро разобрался в том, что произошло. И был поражен грандиозностью происшедшего…
Дело в том, что мой прибор создает как бы «психическую копию» человека, - он генерирует торсионное поле и «вписывает» в него базовые параметры того мозга, который к нему подключен. В данном случае это был мозг Николки…
Сам Николка в момент создания «психической копии», «психического клона» осознает себя выходящим из тела. Тело же реагирует на «отштамповку» психоклона обмороком. И если бы, скажем, психоклон по какой-то причине разрушился, «человек-основа» ни в коем случае не умер бы. Он преспокойно пришел бы в себя через некоторое время…
Но нам запрещено было говорить об этом нашим подопытным. Такие, как Николка, должны были считать, что психоклоны – все, что у них есть. Вернуться назад в тело – единственный способ выжить. Вот как они должны были думать…
Потому, когда я застрелил того… - ну, того, кого застрелил, - Николка «выскочил» из него, и первая мысль его была: «Внедриться! Поскорее внедриться в тело!..».
Она, эта мысль, - ты слушай, слушай, - сделала его потенциальным владыкой Земли. Ты спросишь: как такое может быть?... Я отвечу: очень просто. Слушай внимательно, и даже ты – педагог, не технарь – все поймешь.
Помнишь, я говорил: в мой прибор попала пуля. Так вот, она попала в него на излете и как бы «сбоку». Поэтому не разрушила его, - только подпортила. «Подпортила», надо сказать, оригинально. Упрощенно говоря, превратила в некий колебательный контур. То есть, тот импульс, который породил психоклон Николки, стал серийным. Представляешь, сто с лишним тысяч колебаний в секунду… Сто с лишним тысяч психоклонов в секунду… Грандиозно!... Я и не думал, что моя машинка на такое способна!..
Прибор в таком режиме работал долго. Поскольку элементы питания у него… - ну скажем так, - атомные, он мог бы штамповать психоклоны годы подряд. Но когда я пришел в себя, - уже на нашей базе, уже без ног, - я его, конечно, отключил…
Но что произошло?.. Что он успел натворить?.. Ты вдумайся и не пугайся!.. Представь: наштамповано психоклонов не меньше, чем жителей на Земле. И каждый психоклон воспринял Николкин приказ: «Внедриться! Обязательно внедриться в тело!..».
Они и внедрились. Благо тел хватало – и молодых, и старых, и мужских и женских. А расстояния для психоклона – не преграда…
Короче говоря, Николкин психоклон размножился с большой скоростью, - как некий вирус, к примеру, - и заразил собой всю психосферу Земли. Более того, можно сказать, вся ноосфера перенасыщена Николкой. Его психоклоны есть в каждом человеке. В частности, и в тебе, и во мне. Возможно, в каждом человеке есть даже не по одному психоклону. Возможно, они внедрились также в животных. Тут я не специалист, - могу лишь гадать…
Стоит до Николки донести этот факт, стоит Николке об этом узнать, и он, в принципе, получит власть над любым человеком, потому что связаться с любым своим психоклоном Николка может запросто…
- Но это же страшно! – сказала тетя Маша.
- Не страшнее, чем атомная война! – возразил собеседник. – А сколько лет мы жили под ее угрозой!..
- Все равно это противно! – не сдавалась тетя Маша. – Я не хочу этого! Не хочу! Не хочу!..
Она представила, что в голове ее сидит кто-то чужой, внимательный, холодный. Сидит и отбирает у нее все: чувства, мысли, надежды, воспоминания. Все отбирает и переадресовывает себе.
Тетя Маша передернулась. По щекам потекли слезы. Она не пыталась их унять: слезы приносили облегчение… Чем дальше, - тем легче плакалось… Тетя Маша почувствовала на своем плече сильную руку инвалида, - он осторожно поглаживал, - и разрыдалась еще пуще…
Затем он рассказал ей все это?.. Зачем?.. Зачем?... Зачем?...
____________________________________________________________________________
В который раз он изучал аппаратуру. Вернее, осматривал…
Вот пульт. Плоская овальная черная дощечка. На ней сверху красная кнопка, снизу - черная. Красная безо всяких символов на ней. Черная крест-накрест перечеркнута двумя белыми линиями.
Между кнопками друг над дружкой расположены три горизонтальных прорези, по которым – слева направо – могут двигаться «флажки». В верхней прорези «флажок» красный. В средней – синий. В нижней – зеленый.
Больше ничего на пульте нет. И никаких поясняющих надписей, естественно. Никаких «инструкций по применению»…
Вот ранец. Гладкий, словно полированный. Непонятно, из металла он сделан или из пластика. Непроницаемый черный цвет. Ни пылинки на нем, ни царапинки. Две широких лямки – видимо, из очень прочной синтетики, - словно бы впрессованы в корпус…
Вот шлем. Тоже черный. Из того же материала, что и ранец. Очень похож на мотоциклетный. Но изнутри – сложнее. Изнутри он выстлан чем-то вроде байки. Сквозь байковую подстилку прорастают, как опята, маленькие – размером с копейку – присоски.
Ни глаз, ни ушей шлем не защищает. Но голову делает неказистой, поскольку сам по себе весьма толстоват…
Вот, собственно, и все результаты многократного рассмотрения «техники», предпринятого подполковником…
… В конце-то концов, надо решиться. Надо рискнуть. Кто не рискует, тот не выигрывает. Дерзким покровительствует судьба. Смелость города берет…
Хотя рисковать-то придется не кем-то, кто тебе безразличен, а собой ненаглядным. Собой близким и родным…
Стоит ли оно того?..
Стоит ли игра свеч?..
Не будем торопиться. Прикинем, что на весах.
С одной стороны, выигрыш – и очень большая власть.
С другой – проигрыш и расстройство здоровья. Возможно, болезнь. Возможно, смерть…
Власть… Очень большая… Очень-очень большая… Она, пожалуй, перевешивает… Уж очень многих он в своей жизни видел, кто за властью – даже за призраком власти – побежит или даже на карачках поползет. Или по-пластунски.… Задыхаясь.… Выбиваясь из последних сил…
Власть, конечно же, наркотик. Но это особый наркотик для особых людей. Для хитрых, подлых, сильных…
Ладно, хватит рассуждать. Он - человек дела. Краснобайствуют пусть неудачники…
Подполковник Петров еще раз оглядел все три предмета, но ничего нового не обнаружил. И свежих идей никаких в голову не пришло…
Он сидел в гостиничном номере (домой с таким грузом переться он не дурак! Это вам не ювелирные цацки!). Он сидел в гостиничном номере и по каплям выдавливал из себя последние сомнения.
Хватит колебаться!.. Хватит ныть!.. В конце концов, великий замысел требует великих усилий!.. Или, во всяком случае, не стандартных…
Подполковник Петров почувствовал себя Наполеоном.
Ощущение было приятным.
Оно помогло решиться окончательно…
Подполковник сел в кресло возле обеденного стола. Осторожно положил на лакированную столешницу пульт и ранец.
Так же осторожно напялил шлем на голову.
Послышалось, или, в самом деле, присоски слабо чмокнули, становясь в свои строго рассчитанные позиции?..
Должно быть, послышалось, потому что шлем очень плотно охватывает голову, не причиняя, впрочем, ни малейшего неудобства… Звуки из-под него не должны пробиваться…
Подполковник Петров положил руку на пульт.
Нащупал красную кнопку.
Нажал на нее…
И сразу почувствовал неладность в голове. Какое-то неприятное ощущение… Будто нажатием кнопки он открывал некую секретную форточку… И в нее тут же заглядывал чужой глаз. Вернее, «око»… Око завоевателя…
Вот он, завоеватель, - умный, хитрый, сильный.… Изогнулся, как змей… Готов проскользнуть сквозь эту форточку в единый миг…
Подполковник Петров отпустил красную кнопку... «Неладность» из головы тут же исчезла. Голова снова стала своей…
Подполковник Петров снова нажал кнопку… Он нажал на красную кнопку и тут же об этом пожалел… Пожалел потому, что понял: завоеватель уже в голове… Уже внутри него, Петрова…
Когда же он успел проникнуть?..
Может быть, в тот миг, когда он, Петров, отпустил кнопку после первого нажатия?..
Или же, надавив на кнопку впервые, подполковник запустил, активировал какой-то процесс, который теперь не остановишь?..
Теперь он уже не мог отнять от кнопки руку. Потому что рукой своей уже не распоряжался. Одеревенелые мышцы руки послушны были чужаку. Собственно, сама их одеревенелость доказывала их непослушание законному хозяину, это чужак и велел им одеревенеть…
- Ты кто?.. – взревел подполковник Петров – и разъяренный, и напуганный. Но больше, все-таки, он был разъярен, чем напуган.
- Орать не обязательно! – строго сказал «пришелец». – Достаточно подумать!..
- Ты кто?.. – мысленно повторил подполковник.
- Я тот, кто пришел узнать…
- Что узнать?..
- Где казна?..
- Какая казна?..
- Мне нельзя возражать!.. – сообщил голос, – мне надо повиноваться!.. Иначе тебе будет плохо!..
Двигательный шквал обрушился на подполковника. Мышцы заплясали, ходуном заходили на костях. От их пляски голова затряслась, руки-ноги нелепо задергались. В желудке и кишечнике что-то взбурлило, - будто бы там запустили лодочный мотор. Мочевой пузырь угрожающе раздулся, что породило неудержимый позыв. Рот наполнился тягучей вязкой слюной, - отвратительно горькой, словно бы к ней была примешана желчь.
- Ты скажешь, где казна? – укоризненно вопросил чужак.
- Но я не знаю, о чем ты? – мысленно возопил подполковник.
- Жаль!.. Тогда продолжим!..
Тело продолжало слушаться незнакомца. Подполковник Петров, сидя в кресле, обильно мочился. При этом он дергался, как марионетка на веревочках. Или сверхприпадочный суперэпилептик…
Затем из него поперли зловонные газы. Да с таким раскатистым треском, с такими переливчатыми руладами, что он бы со стыда сгорел, если бы в номере был еще кто-то.
Вершиной унижения стал полный отказ заднепроходного сфинктера. Подполковник Петров обильно извергал дерьмо из слепой кишки. Было тепленько, мокренько и ароматненько…
Изо рта медленно вытекала крупнопузыристая пена. Из глаз безостановочно катились слезы…
- Ну что?.. – спросил чужак. – Еще не вспомнил, где казна?..
- Не знаю, о чем ты!.. Не знаю!.. Не знаю!.. – совершенно деморализованный, по-бабьи запричитал подполковник. Утешительным здесь было то, что причитать, по крайней мере, приходилось мысленно. Хотя это, конечно, было очень слабым утешением…
- Король обязан знать, где казна! – сказал пришелец наставительно.
- Но я-то не король!.. – взвыл подполковник из последних сил.
- Вижу, не врешь! – после некоторого молчания сообщил голос. – И вокруг тебя, вроде бы, не дворец!..
- Отпусти меня! – попросил подполковник.
- Да на кой хрен ты мне сдался, - сказал чужак, - если ты не король!..
Тряска прекратилась. Подполковник Петров с невыразимым облегчением отнял палец от красной кнопки.
- Не лезь, куда не просят, мудила!.. – угасая в его голове, прошептал голос…
Ровно сутки пришлось провести в гостиничном номере. Стирать и высушивать одежду. Неоднократно становиться под душ. Неоднократно отмокать в ванной.
За эти сутки подполковник Петров успел возненавидеть свое тело, а затем – после того, как сладко выспался на мягкой постели – его же простить.
Тело человеческое – «сосуд скверны», «скопище мерзости». Каждый день его надо мыть. Без этого насильственного мытья оно запахнет помойкой уже через несколько часов.… А изнутри что оно такое?.. Длиннющий извилистый «конвейер нечистот»... Бытовое ругательство «мешок с дерьмом» - возможно, вернейшее определение человека. Стоит вспомнить, как он тут сидел, мокрый да обгаженный, и невозможно не содрогнуться от омерзения…
Но уроки-то каковы?.. Извлек ли он уроки из происшедшего?.. Сделал ли выводы?..
Первый – самый главный – вывод: феномен наблюдается лишь тогда, когда нажата красная кнопка. Стоит ее отпустить, и «все хорошо, прекрасная маркиза…».
Второй – важный: он, подполковник Петров, психически здоров. Никого постороннего в его голове нет. В появлении «чужака» виновата хитрая аппаратура, которая ему досталась. Если бы он, подполковник, был болен, голоса бы звучали в нем независимо ни от какой красной кнопки.
Третий вывод: не понимая сути данной техники, ее предназначения, в нее, действительно, лучше не лезть.
Отсюда вытекает четвертый вывод: нужен специалист, который сможет осознанно работать с этой техникой. Нужно его найти, добыть, украсть, из-под земли выкопать…
Единственным специалистом, которого он знает, является Николай с кладбища.
Значит, именно Николая надо привлечь к выполнению намеченных планов во что бы то ни стало…
_____________________________________________________________________________
Когда Николай возвращался с работы, никаких у него предчувствий не было. Как обычно, припарковал свой «Москвич» во дворе, обошел его кругом, проверяя, заперты ли дверцы и багажник. Затем направился к парадной.
В парадной было темно. Лампочки теперь дорогие, их регулярно воруют бомжи или алкаши. Местные жители предпочитают ни тех, ни других не снабжать, - ходят во тьме, рискуя получить синяк или перелом.
Привычно пахло мочой, потом и кислыми щами. Мочой даже сильнее воняло, чем обычно. От едкого азотистого духа глаза слегка слезились.
Николай преодолел нижнюю площадку автоматически. Столько было раз хожено по родной парадной, что опасений никаких она, конечно же, не вызывала.
Когда до лестницы оставалось, по его понятиям, шага два-три, он вдруг понял, что не зря сегодня мочой воняет больше, чем обычно.
Правая его нога вдруг попала в скользкую лужу и поехала, поехала вперед, неудобно подворачиваясь, лишая Николая какой бы то ни было надежды сохранить равновесие.
Он ощутил, что падает, и в то же время ощутил чье-то чуждое присутствие. Свистнул воздух, разрезаемый чьим-то быстрым пролетом слева от Николая, совсем близко…
Зато справа на него обрушился такой удар, который, не поскользнись он, все равно сшиб бы его с ног. Удар по касательной задел ухо и впечатался в спину между хребтом и лопаткой. Нацелен-то удар был, видимо, в голову, да вот поди ж ты, - чужое ссанье подвело нападающих.
Ухо вмиг словно крапивой ожгло. А уж про спину, что и говорить. Удар словно выплеснул мышцы прочь с их привычных мест; перемесил, перекорежил.
Николай упал лицом вниз и как раз подбородком наткнулся на ступеньку. Зубы громко лязгнули, их словно бы пронзило электрическим током. Николай подумал, что не только из глаз могут сыпаться искры, - из зубов тоже.
Упав, он тут же перекатился на спину, готовый отвечать на новые удары руками и ногами, готовый вскочить сей же секунд, если новые удары промедлят.
Удары, действительно, промедлили. Но и вскакивать не было нужды.
Потому что Николай почувствовал себя странно. И в этом странном своем самочувствии для драки он явно не годился.
Николай почувствовал, что он как бы разделился. Вот он лежит. Цельный, самостийный…
И в то же время он же находится внутри другого человека. И еще один «он же» поднимает голову и оглядывается вокруг внутри еще одного человека.
Причем он лежащий, он, подвергнутый ниц, находится каким-то образом как бы над двумя другими Николаями. Он «надзирает» за собой «вторым» и за собой «третьим». Он может приказывать себе, внедренному в другие тела. А вот его другие «я», похоже, ему, «верховному», приказывать не могут…
Николай лежал и слушал, как его «копии» (правильно! Вот они кто есть!) разговаривает с теми, в кого внедрились, в ком нашли пристанища.
- Ты кто?.. – спрашивали «псевдониколаи» - Где казна?..
Затем они захватывали управление над телами обескураженных людишек, заставляли захваченные тела извергать из себя слюну, мокроту, мочу, кал, сперму, добавляя к аромату лестничной площадки еще более забористый «букет»…
Николай лежал, отстраненный, и одна мысль, как мелодия со старой заезженной пластинки, звучала и звучала в голове:
- Это Заккар! Это снова Заккар!..
Он с ужасающей яркостью пережил галлюцинаторное возвращение во времени… Вот он «взял» короля, и король послушно ему «показывает» (то есть, дает увидеть в его собственном королевском сознании) хитроумное вторжение заккарцев, переодетых в российскую форму, на секретную российскую базу и не менее хитроумное помещение казны в «тайное» место…
Вот жуткий миг помутнения, когда показалось, что его, бедненького псида, огромным молотком разбили на куски, а эти куски – еще на куски, а те – на еще более мелкие. И так без конца…
Психоаналитик на базе потом, когда Николая подлечили, объяснил, что все, Николаем пережитое, собственно говоря, по епархии психоанализа и не проходит. Просто в тот момент, когда сознание Николая «разбилось», пуля попала в ранец, несомый Трисом, да еще Трис, которому другие пули перебили ноги, грохнулся ранцем, опять же, об пол.… Вот и «закоротило» прибор. Вот и пришлось Николаю испытать несколько неприятных мгновений…
«Пережив» заново беседу с психоаналитиком, Николай вдруг почувствовал, что его «отпустило».
Дурнопахнущие человеки, в которых побывали «копии» Николая, лежали тихонько. Наверное, потеряли сознание.
Сами «копии» куда-то исчезли… Может, их и не было?.. Может, они почудились Николаю?.. Почему почудились?.. Да потому, что приложился башкой о ступеньку. Вот и все дела…
Николай поднялся и, ощущая некую приятную возбужденность, поплелся вверх по ступенькам…
Очнулся он у себя на постели. Ни малейшего комфорта в его пробуждении не было. Голова раскалывалась. Перед глазами густо плавали черные мушки.
Самым неприятным была несвобода. Руки были сложены на груди и стянуты пружинистой прозрачной лентой. Ноги были вытянуты и – лодыжка к лодыжке – перемотаны такой же лентой.
Рот, правда, был незаклеен и незаткнут. Но это говорило лишь об одном: его криков, завываний, воплей не боялись. Никому они были не страшны. Поэтому ни кричать, ни завывать, ни вопить Николаю не захотелось…
Рядом с постелью – на Николаевом же стуле – сидел молодой еще, в общем-то, человек. Сквозь мушки, плавающие перед глазами, он казался сероватым, словно слепленным из сигаретного пепла.
У него была крупная голова. Самой выдающейся деталью в лице были развесистые иссиня-черные брови. Горбатый нос, прямой лоб и плоские щеки были ничем не примечательны.
- Ну, вот вы и проснулись! – констатировал он, изобразив голосом приветливость.
- Кто вы?.. Зачем на меня напали?.. – спросил Николай.
- Мы не напали! Мы обезопасили себя!
- Для этого надо было вырубать меня на пороге собственной квартиры?..
- Вы же псид, Николай!.. Надеюсь, вы помните об этом?..
- Что дальше?
- Нам нужно договориться! Нужно найти общий язык!..
- Развяжите меня!
- Дайте честное слово, что не нападете на меня!
- Даю честное слово!
- Ни снаружи не нападете, ни, так сказать, «изнутри»?..
- Ни так, ни этак!
- Хорошо!..
Человек, не вставая, размотал ленты на ногах Николая. Затем поднялся, непроизвольно закряхтев при этом. И освободил от пут Николаевы руки.
Николай поднялся и тут же со стоном рухнул на постель. Кровь застоялась. Конечности – верхние и нижние – были совершенно чужими.
- Свиньи! – сказал сердито, укладываясь в прежнюю позу. – Прямо в башмаках меня завалили! Пододеяльник загваздан! Покрывало – тоже! Столько стирки!..
- Справитесь, Николай! – легко засмеялся собеседник, снова усаживаясь на стул. – Давайте поговорим!
- Таки что вы имеете мне предложить? – съерничал Николай.
- Я – подполковник Петров! Но договориться с вами хочу от себя лично, а не от имени «конторы»!..
- Вообще-то, ваше лицо мне, вроде бы, знакомо… Мы не пересекались?..
- Возможно, Николай! Но речь не об этом! Как я понял, военные оставят вас надзирать за порядком?
- Где надзирать?..
- На захваченной территории, - скажем так!
- Ну, предположим!.. Что вы предлагаете? Предать армию? Возлюбить ФСБ?..
- Я предлагаю вам тайный надзор за вашими солдатами. Всего двух человек вам придам. Двух лейтенантов. Тех самых, кстати, которых вы обезвредили там, внизу!.. Они – хорошие ребята!..
- И что?..
- Как что?.. Эти двое будут вашей тайной полицией! Вы будете им давать задания. Они будут выполнять и вам докладывать.
- И вам!
- И мне, разумеется! Но я буду информацию всего лишь копить! А вы – будете ее использовать! В своих оперативных целях!..
Подполковник Петров замолчал.
Николай молчал тоже.
Потом Николай поднял голову.
- Пожалуй, в этом есть резон! – сказал как бы нехотя.
- Рад! – сказал подполковник просто. – Я пойду. Прошу простить за неудобства!..
Оставшись один, Николай подвигал ногами, подтягивая их и выпрямляя, поднимая и опуская. Потом руки порастирал, - особенно запястья.
Потом встал и содрал с кровати покрывало. Отнес его в ванную. Замочил в большом тазу. Сыпанул немножко порошка в таз. Ворохнул намокшее покрывало, - чтобы порошок взмылился, дал пену.
Вернулся в комнату. С тихими проклятьями, с матерком вполголоса содрал пододеяльник, скомкал его, тоже снес в ванную. Замочил в другом большом тазу. Порошка тоже подсыпал…
Вернулся в комнату. Сел в кресло. Стал думать.
Положение, в общем-то, особенно сложным не было. И особой тревоги вызывать не должно.
В любом сложном деле, в процессе его выполнения, образуются всякие привходящие и проистекающие обстоятельства. Вспомнить, хотя бы, Отца Евдокима с его неожиданным требованием денег. Вспомнить, как украли «товар» - ювелирности и парфюмерию. Все это было непредвиденным, осложняющим, нежелательным. Но ведь все это как-то рассосалось.
Также и этот подполковник из ГБ. Упорно чудится, что где-то его уже видел, где-то уже с ним встречался.
Если думать о его предложении всерьез, то шел бы он, конечно, на хрен со своим предложением. Но поскольку госбезопасность – контора цепкая, и если уж пристала, то так просто не отвяжется, надо с ней поиграть. Вроде бы, согласиться. Сделать вид, что тебя уломали.
Ведь этих двух лейтенантиков, которых к нему хотят приставить, он, по сути дела, держит в своих руках. В них каким-то образом вселились его, Николая, психокопии. И Николай хорошо ощутил, что эти копии, эти двойники ему подвластны, он может им приказывать, может ими повелевать.
Другой вопрос: откуда они взялись, двойники?.. Но на этот вопрос у Николая как раз и нет ответа. Единственное, что приходит на ум: может быть, он, Николай, долго действуя в качестве псида, так развил свою «психическую форму» (свою душу, выражаясь по-старинному), что она стала как бы «избыточной», она «переполнилась». И при всякой его «псидской» акции, душа выплескивает свою избыточность, свою лишнюю информацию в окружающий мир. И эти излишки оформляются в виде двойников…
Вот на кладбище, например, когда он организовывал побег Мокрого, и могли эти двойники образоваться. А каким потом их ветром занесло к лейтенантам в головы, это, в конце концов, Николая не касается. Главное: они есть. И Николай может их контролировать. Влиять через них на этих лейтенантиков.
Кстати, вспоминая, можно сказать, что собственные двойники вызывали у Николая чувство уважения. Они были высокосамостоятельны и очень эффективны. Николай практически не вмешивался там, в парадной, - только наблюдал…
Значит, решено. Он будет заниматься своим делом. Тем делом, на которое его поставил Полкан. А с ФСБ – поиграет. Пусть это будет его хобби, его развлечением в свободное время…
_____________________________________________________________________________
- Нам снова нужно поговорить, Николай! – сказал подполковник мягко. – Нам снова нужно найти общий язык!..
- Что, обстоятельства изменились? – предположил Николай.
- Да! – признал подполковник. – Я предлагаю вам эти ваши аппараты: ранец, шлем, пульт! Они у меня!..
- Ого! – сказал Николай. – А что взамен?..
- Вы правильно поняли! Взамен нужна ваша помощь!..
- Какая?..
- Да небольшая – при ваших-то способностях! Через… - Подполковник посмотрел на часы. – Через тридцать минут по телевизору выступит Президент…
- И что?.. – удивился Николай.
- Я хочу, чтобы вы, с помощью вашей аппаратуры, «взяли» его… Так ведь говорят псиды?..
- Думаете, получится?
- Я знаю, вам достаточно иметь любое изображение: фотографию, рисунок. А здесь все-таки живая картинка.
- И что ему внушить?
- Очень простую вещь! Пусть он срочно затребует в штат своей охраны подполковника Петрова из Городского управления ФСБ!
- Карьеру делаете?
- Вы – свою, Николай! Я – свою! Каждый непрочь!..
- Что мне хорошего в этом?
- Я же сказал. Вы получаете свою аппаратуру. С ее помощью сможете создать «службу безопасности». Обучите пяток псидов из своих людей. И станет ваша структура – как там ее?.. «Мертвые души»?.. «Круиз»?.. – неуязвимой.
- Заманчиво!..
- Это еще не все! Я не буду к вам подсылать своих лейтенантов. То есть, никаких моих глаз и ушей у вас не будет. Я уйду из вашей жизни. И других моих «однополчан» из Конторы постараюсь увести за собой…
- Еще заманчивей!..
- Так решайтесь!.. В случае успеха вы заимеете «своего» человека на самом верху. Я буду «вашим» человеком. При нужде смогу составить вам протекцию…
- Согласен!..
- Аппаратура в кладовке! В зеленой сумке!..
- Включайте телевизор!..
Николай вышел в прихожую, открыл дверцу кладовки. Там на полу, действительно, стояла незнакомая зеленая сумка. С такими или ей подобными обычно мотаются через границу челноки…
- Алина! – позвал Николай. – Может, будем ужинать?.. Гость, по-моему, не против..
- Сейчас! – отозвалась Алина. – Только подогрею! Потерпите десять минут!..
Николай взял из кладовки сумку и перенес ее под стол. Сидя за столом, он, когда хотел, мог правой лодыжкой прикасаться к сумке, - ощущать ее присутствие.
В углу уже ожил массивный ящик, - ламповый цветной телевизор «Фотон». Николай купил его за гроши, и пока что телевизор не подводил: не сломался ни разу, и цвета были натуральными, сочными. Николай до сих пор смотрел его с удовольствием: глазам так же нужно было разноцветье, как легким – воздух, как желудку – пища…
Сейчас передавали репортаж с выставки орхидей. Обильная плоть экзотических «яичковых», казалось, вот-вот проломит экран и хлынет в комнату…
Алина принесла в кастрюльке – подогретое картофельное пюре; на сковороде – только что нажаренных котлет.
Из серванта достала тарелки, вилки, ложки, ножи. Переместила из кухни хлеб и соль. Ловко все расставила, - так что перед каждым было все, что нужно. И до остального легко было дотянуться…
- Ну, что, мужики, выпивка нужна? – спросила, разложив еду по тарелкам.
Подполковник Петров переглянулся с Николаем.
- Думаю, нет! – ответил степенно. – Нам еще с Николаем предстоит работа!..
Николай молча кивнул, подтверждая слова подполковника…
Приступили к еде. Вполне благополучно успели сжевать по одной котлете…
И тут как раз дикторша объявила выступление президента…
Николай с сожалением отодвинул тарелку.
Поудобнее расположил стул, - так, чтобы, сидеть к экрану «лицо в лицо».
Вытащил из-под стола сумку.
- Алина! – сказал извиняющимся тоном. – Сделай, пожалуйста, кофе! И не торопись! Вдруг тут излучение какое!..
- Хорошо!.. – Алина вспорхнула и удалилась. Потом вернулась с порога и забрала свою тарелку на кухню.
Президент уже начал говорить, чуть наклонив свою лобастую голову.
Николай вытащил шлем.
Надел.
Затем продел руки в лямки ранца.
Положил перед собой на стол пульт…
Может быть, сказать подполковнику, что аппаратура ему, псиду Николке, не нужна вовсе?..
Нет уж! Ни к чему подполковнику это знать!
Поэтому будем работать «по старинке»…
Николай нажал на красную кнопку.
Лицо на экране увеличилось. Надвинулось на Николая. Превратилось в облако.
Нырнуть в облако, - значит, проникнуть в нужное сознание…
Николай нырнул…
- Кто ты?.. Где казна?.. – спросил его до боли знакомый голос.
Господи!.. Опять Заккар!.. Всюду Заккар!..
Может быть, он с ума сходить начинает?..
Ведь он уже задавал себе этот вопрос!..
Но, как видно, ответил не до конца… Неубедительно…
- Старое задание отменяю! – приказал Николай.
- Так точно!..
- Передай президенту, чтобы срочно взял в свою охрану подполковника Петрова!..
- Так точно! Передам! – откликнулся дубликат Николая…
Что происходит?.. Сколько времени живут такие дубликаты?..
Может, они падают с него, Николая, как листья с дерева?..
Может, он, как репчатая луковица, весь состоит из чешуек-дубликатов?.. А при движении к объекту чешуйки сдираются и влетают внутрь впереди него?..
Господи, какая морока с его прошлым диверсантством!
Может быть, он все-таки с ума сходит?..
Объяснение самое простое, но самое нежеланное…
Выйдя от Николая, подполковник Петров решил отправиться на конспиративную квартиру. Он обещал Николаю, что не будет к нему приставлять своих лейтенантов, но не обещал, что совсем отвернется от кладбища. На кладбище слишком важные дела творятся, и приглядывать за ними надо просто-таки обязательно.
Человечек для наблюдательства у него уже есть готовенький – Степан Петрович. Погорячился подполковник, ох погорячился, когда решил, что Степан Петрович ему больше не понадобится. Пора своего агентика расконсервировать.
Телефоны Степана Петровича – вот они: в кармане пиджака, в записной книжке. На кладбище, наверное, звонить бесполезно, - поздновато уже. Хотя кто их там знает с их «тайнами мадридского двора». Может, у них сейчас самая суета.
Ну, а если не на кладбище, то уж дома-то старика всяко можно застать. Застать да и выдернуть – вежливо, но твердо – на «свиданку». И проинструктировать заново, - учитывая то, что реалии изменились.
Жаль, вообще-то, что он так поспешно отослал спецфургон, - как раз накануне этого «вторжения военных». Пожалуй, такой шаг можно расценить как очень грубую ошибку. Думается, генерал так и расценит «самоуправство». Вернее, уже расценил…
Что-то многовато скапливается крупных ошибок! Неужели удача и впрямь собирается от него отвернуться?
Первый его промах: не устранил Триса, - тогда еще, сразу после приказа генерала. Первый промах- первое недовольство. С точки зрения карьеры такое непростительно.
Второй ляп, - можно повториться, - отсылка спецфургона.
Третий – нет, не промах, не ляп, а настоящий проигрыш – дурацкая, запалом, азартом навеянная откровенность с генералом. Кой черт его тогда дернул за его подполковничий язык! Он, по сути, открыл свой «великий замысел». По сути, доложил о нарушении субординации, о собственном шкурничестве, о желании вытащить каштаны из огня под носом у начальства.
Нет, ну как все-таки глупо устроен человек! Стараться. Изображать преданность, угодливость. Из шкуры вон вылезать ради карьеры. И в одночасье – из-за какой-то глупой «расслабухи» - все разрушить…
Да полно, уж не в панику ли он впадает?.. Уж прямо так все и разрушил, предложив генералу докончить то, что генерал сам же и начинал!.. Полно, подполковник, окстись!..
Если взглянуть под другим углом, то ведь можно совершенно по-другому все интерпретировать. Он, как верный ученик и последователь, предложил генералу продолжить – под его же, генерала, мудрым руководством – то, что генерал когда-то начал, но по некоторым обстоятельствам не довел до конца. Все лавры, в случае успеха, естественно, предназначаются генералу. А уж ему, подполковнику, достаточно будет крошки малой, если генерал соблаговолит ее выделить.
Какой начальник устоит против подобной интерпретации!
Так что не дрейфь, Петров! Не все еще потеряно!..
