Проза
 

“Ботанические сказки”

 

СКАЗКА ПРО СОСНУ

 

Портной Моня сидел на скамеечке возле могилы жены. Хорошо было Моне. Солнышко грело его седую, но всё ещё лохматую голову. Капельки пота холодили горбатый нос. Капельки смолы поблёскивали на сосне, выросшей в изголовье могилы.

Хорошо было Моне. Закрыл глаза и увидел Фиру, свою жену. Молодую-молодую. В белом платье.

– Любишь-таки меня? – спросила Фира.

– Чтоб мне провалиться! – вслух воскликнул старый Моня. И опомнился. Оглянулся.

Слава Богу, никого! Только ствол древесный золотится. И так он похож на юное девичье тело!..

Тут – что-то случилось. Моня ничего не понял. Не с чем это было сравнить. Ни на что это не было похоже. Хотя, если бы нужда была описать это, Моня бы сказал, что он-таки «провалился». Было какое-то перемещение, была короткая дурнота, был неприятный кругосверк. Привычная картина мира пропала. Помер, что ли? Неужто люди вот так и помирают? В странном месте очутился Моня. То ли висит, то ли – стоит. То ли в паутине, то ли в струнах натянутых, то ли – среди кишочек таких, но не из плоти сотканных, – из света. Всю эту непонятную мешанину пронизывают разноцветные пузыри. Красные, зелёные, синие, а ещё такие, каковых цветов Моня сроду не знавал и потому назвать не в силах. Схватился старый руками за голову, сжал, затряс. Да разве выдавишь весь тот шурум-бурум, что в неё влез! Разве вытрясешь!

– Где я? Что со мной? – простонал Моня.

Думал он, голос его маленький комариным писком прозвучит в окружающей колоссальности. Но вышло не так. Громом пророкотали его слова. Бурей пронеслись, постепенно затухая.

Шары-пузыри разноцветные рябью покрылись. От каждого блеск отлетел. Похожий на тот, что бывает от солнца или от луны на неспокойном море.

Собрался тот блеск разноцветный вокруг Мони, перемешиваясь и словно бы шурша.

Вслушался Моня в эту шуршавину и вдруг понял, что звуки-то не пустые, – в слова слагаются.

– Спрашивай! Спрашивай! Спрашивай! – предлагают ему, словно бы сухой песок сыпучий вдруг заговорил.

– Если я на том свете, то почему нет Фиры? Где она? – спросил Моня.

– Позови, позови, позови Зелёный Шар! – отозвался Монин собеседник.

– Ну, зову! – сказал Моня. – Эй, шар зелёный!..

Неловко ему было. Будто его зачем-то (не смеха ли ради?) в детские забавы втянуть пытались. В глупые забавы младенцев.

Зелёный пузырь и впрямь отозвался. Но не опишешь его отклик обычным словом.

Может, он приблизился, надвинулся.… А может, и не приближался. В общем, выделился как-то.… И раскрылся…

Моня увидел – не поймёшь, то ли издали, то ли вблизи – кладбище знакомое, могилку родную, сосну над ней. Показалось Моне, что сосна – это Фира и есть. Из тех же она частичек сложена, из тех же атомов, что Фира.

И человечья сущность его жены тут же, никуда не делась. Пронизала дерево струйкой желтизны…

Растрогала Моню эта картина, это новое понимание, подаренное ему. Забыл про недавнюю неловкость.

Осмелел.

– Зачем я здесь? – вопросил с укоризной. Постыдись бы, де, отпустили.

– Чтобы шить! – прошуршал ответ.

Тут уж Моня вовсе приосанился. Шитьё для портного – любезное дело,

– Давай сошью да домой пойду! – потребовал.

– Давай! – получил согласие.

Тут с ним что-то произошло. Он словно бы умножился. И стал не один Моня, а невообразимое число. Огромное количество одинаковых стариков.

И в то же время Моня остался самим собой. Единственным. А то, что у него теперь без числа рук и глаз, – ну что ж, вроде так и надо.

И кругом в бесконечной протяжённости видел Моня паутину, струны, световые кишочки. Или как их там по-другому, по-правильному.

Видел яснее, чем прежде. Чётче. С пришедшим осознанием, что они здесь главные. Что ради них здесь Моня. Ради них.

То и дело – и даже очень часто – по ним что-то проносилось. Какие-то сгусточки, словно бы, опять же, световые. Словно поезда по туннелю метро. После каждого такого «поезда» кишочки содрогались и как бы немного меркли. Нелегко, видать, им было. Возможно, сгусточки жглись, пробегая. Возможно, отнимали энергию.

Вот одна кишочка треснула со стеклянистым звуком, А затем разорвалась совсем, и её концы начали оттягиваться друг от друга – чуть заметно, еле ощутимо, и между ними появился наплыв, выпухлилась подушечка из чего-то, похожего на свет, – но неземного, неприятно яркого.

– Шей! – прошелестел повелительный голос. Впервые он показался Моне живым, потому что в нём послышалась тревога. Может быть, даже страх.

В руке у Мони появилась игла. И что-то такое за ней тянулось. Не нитка, конечно, а как бы спиральная дымка.

– Не такой уж я глупый! – сказал Моня, – Я-таки понял!..

Он взмахнул иглой два раза. Ах, какая была удобная, какая послушная игла!

Разорванные концы под рукой Мони сошлись, слились наново, и никакого шва не было видно, что немного задело Моню, но и заставило возгордиться, – знай, мол, наших.

Углублённая наблюдательность миллионов Мониных глаз помогала ему примечать там и тут разрываемые кишочки, а руки сноровисто взмахивали, сращивали разрывы. И было Моне приятно, что вот на него понадеялись, и не подводит он, не подводит.

Работал Моня, и сгусточки или там «поезда» проносились без крушений, ничего с ними страшного не происходило. Затем его сюда и призвали, затем и поставили, что у них тут разлад какой-то. Пропадут без Мони,

И разлад, видать, усугубляется. Что ни дальше, тем больше разрывов, тем чаще они. Моня вертелся, как вьюн. Успевал. Успевал. Но и приуставать начал понемножку. На земле бы давно бы задохся от такого темпа, а здесь вроде как до лёгкой испарины на лбу доработался.

Успевал Моня, но соображал про себя: раз уж усталость возникла – даже здесь!, то теперь от неё никуда не денешься.

Отвлечься бы чем-то! Не думать про неё! Отвлечься бы! Не думать!.. Отвлечься!..

Не успел Моня пожелать в третий раз, а уж понят был, услышан. Шелестящий голос зашептал прямо в Мониных ушах, а может, прямо в голове.

– В великом деле помогаешь, Моня! На тебя одного надёжа!..

И дальше нашептал столько всякого, что впору было об усталости забыть.

Моня и впрямь забыл. Делал руками нужное шитьё, а головой тоже не бездельничал. Голову так напрягал, как уж давненько не напрягивал. Старался поначалу понять, затем – упростить сказанное, а затем уж – в упрощённом виде – уложить в многотрудную голову…

То, что видел Моня, – эта паутина, эта череда струн, – всё это была Жизнь как таковая, жизнь как единый сверхорганизм, пронизывающий Вселенную; костяк, основа, на которой базировались, благодаря которой существовали пространство-антипространство, время-антивремя, материя-антиматерия…

Сложные дела.… Никогда про них Моня не помышлял. Да и сейчас не стал бы, кабы шёпот не был настойчив, кабы усталость не грозила одолеть…

Человек, – любой, каждый, – как оказалось, тоже не был только человеком, тоже был сверхорганизмом. Потому что миллиардную долю секунды он был на Земле – двуногим и двуруким. А в другую миллиардную долю его на Земле уже не было. Он исчезал и в виде сгустка, в виде «поезда» уносился по кишочкам – через ту запредельность, в которой был Моня – к другой звезде, на другую планету. Там он тоже был разумным, но в каком виде-облике, – про то Моне шептать не стали.

Когда же наступала третья миллиардная доля, он снова возвращался на Землю и снова был двуруким и двуногим. А четвёртую миллиардную долю снова проводил под другой звездой, на другой планете. И так далее, и так далее…

В общем-то, понять можно, сказал себе Моня. Только поверить уж больно трудно. И не поверил бы ни за что, кабы не попал сюда.

– Почему ж рваться-то всё начало? – спросил он напоследок, чувствуя, что шёпот как бы отделяется, как бы иссякает.

– Напали, напали, напали, – прошелестел собеседник. И больше Моня не смог добиться ничего.

Насчёт нападения, насчёт злой воли, – это правда, это Моня и сам почувствовал. Только злая воля могла нарушать ту сверкающую, ту радостную согласованность, что была вокруг. Да и не одну усталость испытывал Моня. Иногда как бы холодное дуновение его обвевало. Так доходило до него, так ощущалось присутствие врага.

Моня при такой оказии ёжился, но работы – упаси боже! – не прекращал. И всё больше его работа начинала походить на битву. И схватку, в которой надо выстоять, во что бы то ни стало. И не просил больше Моня его отвлекать. Моня нашёл свой способ восстановления сил. Он разговаривал с Фирой. Он даже не разговаривал. Он вспоминал: “ А помнишь?.. ”

Фира слушала его. Головой кивала. Глаза её были близко-близко.

И вдруг они исчезли. Будто кто-то пелену опустил между ним и Фирой.

И не стало иголок в его руке. Будто выхватил кто-то и спрятал.

Вот лопнула кишочка.… Одна.… Другая…

Единственным осознавал себя Моня. Но ведь игла-то пропала не в единственной его правой руке, – в бесчисленном количестве его правых рук. И кишочки порушились не возле одной, – возле всего этого множества обезоруженных рук.

Что же делать? Как спасать Жизнь?..

– Что делать? – закричал Моня во весь голос. – Фира, где ты?..

Громом отозвался его голос в диковинной паутине, рябью покрылись разноцветные пузыри. Глядя на них, Моня вспомнил, где Фира. И позвал:

– Эй, Зелёный Шар!..

Хотел ещё кричать. Да горло перехватило. И правая рука вроде как заболела; но уже не от работы, – от желания дела, от нехватки дела.

Зелёный шар откликнулся. Может, надвинулся. Может, и не надвигался. В общем, выделился. Раскрылся.

И увидел Моня кладбище знакомое, могилку родную, сосну над ней. Жёлтая прозрачная струйка была внутри дерева.

– Фира! – прошептал Моня растерянно. – Что же теперь?..

Хотел заплакать, уронить свою седую голову на грудь, чтоб не видеть, как будет рушиться жизнь дальше.… Но не успел Моня отчаяться. Не дано ему было. Жёлтая струйка внутри дерева словно вспыхнула. Словно превратилась в поток света. Этот поток взбурлил и вытянул, вытолкнул дерево сюда, к Моне, в запредельность.

Моня увидел крону совсем близко, – крона чуть не утыкалась в него.

Тут Моню осенило. С ликующим воплем он оторвал зелёную иглу и скрепил ею концы одной порушенной кишочки. Концы соединились и срослись, игла в них растворилась, не стала видна.

Тогда Моня сорвал другую иглу и скрепил другую кишочку.

– На той войне бывало-таки и хуже! – бормотал Моня, работая.

Он был счастлив, – знал, что эти иглы на этой сосне не кончатся никогда. И Жизнь, – тоже. Тоже не кончится…

 

 

© 2009-2015, Сергей Иванов. Все права защищены.