Проза
 

“Ботанические сказки”

 

СКАЗКА ПРО ПОЛЫНЬ

 

И взошла звезда Полынь. Взошла на рассвете, когда другие звёзды тихо гасли одна за другой.

Была она оранжево-красной, косматой. Раскинула над горизонтом метёлки своего воспалённого огня.

Сделалось тревожно. Робкий зеленоватый рассвет словно бы отпрянул. Небо над ним, чуть начинающее голубеть, вновь налилось чернотой.

Новая звезда была как бы сама по себе. И светила как бы сама для себя – ни для кого больше. Тьму не могла разогнать. Но багровый блик на воды всё-таки уронила. Он не задержался на поверхности вод, не рассыпался на весёлые посверки, не выстроился дорожкой – как бывает со светом Луны. Нет, свет звезды Полынь утонул в чистых водах, и они стали нечистыми. Отравил их, и они перестали питать людоров.

Людор Гаор понял это первым, потому что встал раньше других. Голод терзал его – любому юному таково же с утра. Он осторожно выскользнул из хижины – не разбудить бы родных! – и замер. Звезда Полынь висела, как лохматая рыжая голова. Впрочем, было не до неё. Голод подгонял.

Гаор сбежал по отлогому травянистому склону, помогая себе хвостом, отталкиваясь им как третьей ногой. Накожные чешуйки зудели, топорщились.

На песчаном прибрежье скорость замедлилась, – босые ноги вязли в белом пылевидном песке.

Вот сейчас он окунётся! Вот сейчас питательная влага приникнет к нему, насытит, успокоит! Расталкивая воду телом, он вошёл по грудь.… По шею.… И почувствовал что-то неладное.

Прежде всего: вода не звенела. Всплёскивалась, журчала – да. Но живой искристо-лёгкий звон, которым она всегда была наполнена, исчез. Куда-то делся.

И потом – нет! невозможно! – вода не насыщала.

Что-то необъяснимое словами, должно было пройти сквозь кожу и дать силу, бодрость, уверенность…

Нет! Нет! И нет!.. Не было ни-че-го!..

Вода просто смачивала.… Только смачивала.… Делала мокрым…

Что с ней случилось?.. Что произошло?..

Гаор почувствовал, что обманут. Гаор почувствовал, что растерян. Гаор почувствовал, что зол. Он нагнулся, втянул немного воды в рот – и тут же выплюнул с гримасой отвращения. Противная, противная, противная горечь!.. Он замолотил по воде кулаками. Стал её ногами пинать. Слёзы потекли по лицу.

Произошла катастрофа. Случилась беда. Но почему именно при нём? Почему именно он должен страдать? Ведь он такой молодой! Так любит жить! Гаор упал в воду – спиной назад. Погрузился. Над открытыми глазами взбушевали круговороты, заблестела поверхностная колеблющаяся плёнка. Чешуйки прижались к телу, вытолкнули из-под себя мокреть, облегли плотной скорлупой.

Умереть и всё! И никаких катастроф! Пускай другие страдают! Умереть!..

Мимо промелькнула рыба. Её оранжевый бок был изрисован тремя рядами волнистых линий. Гаор рванулся за ней. Сам удивился быстроте своего рывка. Правая рука прошла возле рыбьего хвоста – чуть не коснулась.

Подкараулить! Дождаться другую!.. Для чего?.. Откуда такие мысли?..

Гаор с шумом вынырнул. Нет, с умиранием придётся подождать.

Ветерок его обвеял, и тело неприятно затряслось. Такого прежде тоже не бывало. Вода не холодила никогда. Гаор снова заплакал, жалея себя, жалея прежнюю жизнь.

Заплакал и упустил очередную рыбу.

Дёрнулся.… Ударил рукой.… Мимо!..

Зубы заляскали, выбивая дробь друг о дружку. Зубы?..

Почему-то они мгновенно связались, соединились в его представлении с голодом.

Зубами.… Рвать.… Как это?.. Кого?..

Нет, караулить рыб невозможно… Его колотит… Ему нужно согреться…

Он выбрался на берег.

Посёлок спал. Никого не было видно. Хижины горбились, как черепахи.

Черепахи?.. Чем-то это сравнение привлекает…

Гаор пошёл вдоль побережья. Песок был везде одинаковый. Сыроватый… Беловатый… Слюна текла изо рта… Гаор добрался до самых Двух Камней.

Так именовались две скалы, между которыми во время штормов творилось что-то несусветное. Вода хлестала и металась, как живая бешеная тварь. Страшные, но красивые звуки исходили от неё. Из нутра скал вырастали молнии. Шарили, как жадные ломкие руки. Если встречались, что-то с ними происходило. Какие-то зелёные змейки навивались на них словно бы ниоткуда. Молнии переставали быть молниями. Крошились. Усеивали воду шевелящимися остатками оплетённых тел…

Ростун Гаора как-то сказал, что для них двоих очень нужно добыть хоть один осколок молнии. В следующее Время Штормов…

Вот оно!.. Пятно сухого песка… Аккуратное… Круглое…

Так бывает, когда черепаха отложит яйца, зароет в ямку да ещё поелозит сверху, приминая песок, маскируя кладку.

Гаор упал на колени. Руками стал расшвыривать песок. Влево.… Вправо.… Влево.… Вправо… Глубже… Глубже… Скорей бы!.. Где же они?..

Ах!.. Рука воткнулась в скорлупу, смяла её, и липкое, тёплое, жёлтое пристало к ладони, впиталось в песок…

Гаор облизнул запачканную ладонь. Как странно и как приятно во рту! Вкусно!..

Похоже, только там, за зубами, сохранилась чувствительность, какая раньше была присуща всему телу.

Он не ошибся! Он нашёл кладку! Гаор схватил яйцо. Дрожа от нетерпения, вдавил в него палец. Высосал сквозь проломленную дырку всё, что было внутри. Схватил другое. Высосал.… Схватил третье.… И тут почувствовал Ростуна…. Ростун слушает… Его Ростун слушает его, Гаора. Впитывает в их общее сознание то новое, что есть в действиях Гаора.

Гаор заурчал, поглощая одно яйцо за другим и не желая прерываться. Слушай! Слушай! Советуй что-нибудь! Где ты раньше был!..

Ростун молчал. Гаору показалось, что Ростун забрал волю Гаора. Гаор оставался в своём теле. Гаор оставался Гаором.

Но управлял телом Ростун. И управлял как-то странно.

Заставил правой рукой потереть левую. И чешуйки – одна! Другая! Множество! – посыпались с левой руки, под ними обнажилась розовая нежная кожа.

Заставил посильнее опереться на хвост, и ощутилось, что хвост – болит. Двигать им почему-то стало трудно.

– Отпусти! – завопил Гаор внутри себя. – Двигаюсь – я! Ты – осознаёшь!

– Пришла беда! – сказал Ростун.

– Знаю! Советуй, как быть!

– Говорю с другими! Подожди!..

Ростун отпустил Гаора. Гаор снова мог управлять собой.

Но управлять собой не хотелось. Живот стал приятно тяжёлым. Тепло и сонное спокойствие растекались от него к голове, к рукам, к ногам.

Вероятно, так подействовали съеденные яйца. Гаор подумал, что питаться через рот, через зубы, пожалуй, не хуже, чем питаться с помощью воды.

Почему так настойчиво вспоминаются зубы?

Зубами.… Рвать.… Как это?.. Кого?..

Может, не так и страшна беда. Может, и не беда это вовсе – несмотря на то, что сказал Ростун…

Гаор левой рукой потёр правую. Чешуйки посыпались дождём. Розовая кожа под ними слегка зудела. Было нисколько не больно. Даже приятно.

Теперь на обеих руках были большие пятна. Пятна ничем не защищённой кожи. Чешуйки вокруг них продолжали осыпаться сами собой. При малейшем движении.

Хвост болел всё больше. Гаор напрягся, пытаясь им пошевелить. Пытаясь найти какое-то положение, которое облегчило бы, утишило боль.

Хвост был неподвижен. Когда Гаор оперся на него посильнее, что-то в нём явственно хрустнуло. Тихий хруст был хорошо слышен. От его звука Гаора обдало ужасом.

Нет, всё-таки прав Ростун. Беда произошла. Беда большая…

– Твой хвост отомрёт! – сказал Ростун, - словно ждал, пока о нём вспомнят. – И твои чешуйки!..

– Что же делать?

– Жить по-новому!

– Помоги!

– Попробую вобрать в себя ту гадость, что испортила воду…

Ростун замолчал. Над водой сгустилось напряжение. Не только Ростун Гаора – другие тоже отдавали свои силы. Ростуны других людоров…

Гаор понимал: идёт борьба. Но вступиться не мог. Словно бы отупел, отяжелел. Словно бы съёжился, увяз в глубине самого себя. Отдал телесное главенство желудку, – и тот, громко, нагло, заявлял о своём нынешнем первенстве. Урчал как рассерженный зверь.

Звезда Полынь висела над миром. Космато раскинулась в полнеба.

Но и рассвет – испуганный, задержанный, – всё-таки набирал силу. Небо просветлилось, промывалось чистотой солнечных лучей.

Не хотелось верить вскрику – тихому, но отчаянному, – прозвучавшему внутри Гаора:

– Прощай! Ты остаёшься один!..

И ещё раз, потише:

– Прощай!..

– И ещё раз, совсем еле слышно:

– Прощай!.. Не бойся!..

После этого.… Как выразить?.. После этого не стало сознания – совместного с Ростуном восприятия мира. Оно съёжилось. Оно стремительно уменьшилось.

Исчез, отсёкся поток Вселенского Всеведения, проходящий через Ростуна. Исчезли, отсеклись пульсации Земной Души, внутри которых было так уютно, так спокойно.

Остался лишь разум Гаора – маленький, слабенький, в твёрдую голову втиснутый.

Никогда не предполагал Гаор, что сможет почувствовать себя таким ничтожным, таким покинутым.

Жалко было себя. Жалко того, что прошло.

Ужас кричал в нём. И желудок – тоже кричал. Слёзы лились по лицу.

Гаор заметался. Первым делом бросился к воде. Зачерпнул ладошкой. Горечь – была. Несравнимая с той, первой. Уменьшенная. Разбавленная. Но всё-таки была… Видимо, Ростун не сумел собрать её всю, как обещал.… Именно к нему, к Ростуну, поспешил Гаор. Вбежал под сень деревьев. Опустился на колени. Бедный мой! Бедный!.. Листья и стебель словно припорошило пылью.… Досталось тебе.… Отзовись!.. Отзовись!.. Ростун молчал.

Тогда Гаор протянул руку. Дотронулся до шероховатого стебля.… И вдруг торопливо схватил один листик. Оторвал. Сунул в рот.… Выплюнул с гримасой отвращения. Противная, противная, противная горечь! Желудок болезненно сократился, желая вывернуться, исторгнуть содержимое наружу. Мир терял краски, как бы уплощался. Терялись пространства, видимые ранее.

Неужели он умирает?.. Ведь смерти происходили раньше так редко. Людоры умирали, когда сами этого хотели, когда уставали жить.

К другим!.. Надо к другим!.. Разбудить их!.. Выяснить, как там с их Ростунами!..

Спотыкаясь, падая, вопя что-то бессвязное, Гаор побежал к хижинам.

 

 

© 2009-2015, Сергей Иванов. Все права защищены.