СКАЗКА О ПЕРЕСЕЛЕНИИ

 

1.

 

Синева неба пропитана зноем. В неё не верится, в эту синеву – настолько душно и безветренно.

В стыках титановых плит пробиваются травинки. Взглянешь на космодром сверху – будто зелёная сеточка на бледно-розовом поле.

Флаги на мачтах – как юбки. Не показывают, а скрывают. Фанфары звенят, словно цикады. Они подчёркивают жару.

Рейсовик «Земля-Луна распух от влажности. Выше, круглее, осанистей, чем обычно. Помытый. «Побритый» антикоррозийными щётками.

На нём сорок человек. Сорок семян, бросаемые в космос. Первые переселенцы на Марс.

Идёт проверка. Роботы охраны сличают параметры каждого «пионера» с параметрами, данными Центром.

У горизонта кипят бесчисленные «муравьи». Там волнуются провожающие. Был бы ветер, он бы донёс песни, стихи, напутствия.

В ходовой рубке – невозмутимый экипаж. Четверо в оранжевой форме Космофлота.

А на Луне – огромная «Заря». Ждёт марсианских жителей. Ей – долететь и быть разобранной. До последнего винтика.

Дежурный по Центру сидит как на угольях. Все ждут, чтобы он разрешил взлёт. Все видят его. Но не видят пульта.

А на пульте непорядок. Тридцатая лампочка не горит. Остальные в норме – эта – мертва. Значит, блокировку не снять, и старт вовремя не состоится.

Дежурный неторопливо, даже плавно, двигает руками. Слишком неторопливо. Многие зрители раздражены.

Он повторно запрашивает борт. Проверяет лампочку. Проверяет питающие схемы. Проверяет свой карманный тестер.

И, наконец, – нехотя даёт тревогу для Службы Безопасности.

Тридцатый отлетающий – не тот, кто в списках. Рисунок излучений мозга не совпадает с эталоном Центра. Внешний вид, отпечатки пальцев идентичны, излучения мозга – нет.

Над креслом «тридцатого» выдвигается трубка. Она выдыхает невидимый газ, и тело в кресле обмякает.

По полю мчится винтокар. Пассажира грузят и увозят.

Дежурный по Центру успел переналадить блокировку. Тридцать девять лампочек горят, ограничители отключаются, старт разрешён.

Рейсовик уходит в небо, унося двадцать женщин и девятнадцать мужчин.

Через десять минут с орбиты – «сос». Экипаж докладывает, что все пассажиры – мертвы.

На экране запрокинутые лица, раскрытые рты, стеклянные глаза. Дежурный, почернев лицом, возвращает ракету на Землю…

 

 

2.

 

Инспектор Словин выключил видеозапись. Минуту смотрел на пустой экран. Усмехнулся – сейчас тебе всё покажут, все загадки!

А загадки сыплются в избытке. Прямо-таки закономерность: новая проблема, новое качество в освоении Космоса, – и сразу «выкрутасы». Космос брыкается, кусается, лягается. Сто способов защиты от людей!

Вот, пожалуйста: первые переселенцы. Первые земляне, навсегда покидающие Землю. И нате вам, какая хреновина!

Медицина на высоте: мёртвых удалось оживить. И пилоты не подкачали: ракета слетела камешком. Но факт есть факт, – они были мертвы, пионеры Марса. Техникой данный факт зафиксирован. Все сразу, в единый миг.

Раз – и нету!

Словин передёрнул плечами.

Сразу встаёт вопрос: не причастен ли номер «тридцатый»? И другой вопрос: была ли это смерть? Может, возникла передозировка усыпляющего газа, когда брали преступника?

Да, «тридцатый» – преступник. Это единственное пока, что достоверно установлено. Джеки Пулька с диктаторскими замашками и патологическими генами. У него на совести два убийства.

Но есть ли связь между ним и смертью пионеров? Словин потратил два дня, чтобы докопаться до ответа. Провёл четыре допроса. Перегрузил аналитические машины. Проверил каждое слово Пульки, – в итоге передал наземной Безопасности дело о незаконной пластической операции с подсадкой кожи на подушечки пальцев. Выдвинул версию о неисправности бортовой телеметрии: показала, де, мёртвыми живых пассажиров. Но после проверки техники отверг свою версию. Теперь знает: Джеки Пулька и происшествие на борту – события разных рядов.

Ну, а передозировка «сомнагена»? Если она имела место, события выглядят довольно логично.

Пассажиры засыпают. Экипаж принимает сон за смерть и кидает ракету вниз. В результате страшных перегрузок у всех – клиническая смерть. Медики встречают рейсовик и спасают людей. Вот и всё!

Но тогда почему они засыпают не одновременно с преступником, а позже него? Агенты Службы Безопасности, бравшие Пулька, показали, что, когда тот спал, – остальные бодрствовали. И потом дозатор – в превосходном состоянии. Был осмотрен чуть ли не каждый атом его схемы. Он просто не мог наврать! Не мог, – уж так он сконструирован! А записи приборов говорят: смерть была! Смерть, а не сон! Увидишь на лентах нули да ровные линии – не станешь сомневаться!

Итак, «тридцатый» непричастен. Смерть была. И хватит на сегодня. Словин вспомнил о рыбалке. Третью неделю откладывает. А вот сегодня возьмёт и пойдёт!

Речушка была недалеко: метрах в двадцати от розовой «кожи» космодрома. Словин притёр авиетку между двумя большими валунами. Он них исходило тепло, – одуряющий отзвук дня.

Словин прыгнул к реке. Она погладила по щеке прохладным дыханием. Инспектор засмеялся и встал на руки. Могем, старина, могем! Годы тренировок, пятнадцать полётных лет – они в силе мышц, автоматизме реакций, тоске по Космосу, знакомой каждому летавшему.

Он отжался пять раз, вскочил на ноги. Ну, где ты, рыбка?

Над рекой прозрачная дымка. Маленькие волны бегут по реке. Кусты на берегу шелестят-шелестят, словно торопятся что-то сказать. Чёрная птица вылетела из них и низко потянулась в заречные луга.

Словин присел возле кустов. Вытащил из кармана куртки рыбацкий набор, копнул жирную землю лопаткой. Червей было полно. Берег будто нафарширован ими. Все почему-то свернулись кольцами.

Инспектор выстрелил в воду крючок с наживкой. Присел, держа «сторож» на коленях. Шкала «сторожа» освещалась при малейшем рывке, показывая его силу.

Ох-хо-хо! Как порой сладко вздыхается! Но что же, что произошло на ракете? А может, не на ракете? Может, на Земле?

С чего начать завтра? У кого бы спросить!

«Сторож» мигнул. Человек не заметил. Сидел, задумавшись…

 

 

3.

 

– Что там случилось, Алёша? – спросила жена утром. – Почему никто не улетел?

Она быстро писала световым карандашиком на экране: задавала домашнему «мозгу» программу на день.

– Не знаю, Галчонок! Все умерли в какой-то миг! А почему, – бог его знает!

Рядом с женой Словин становился мягким. Сердился на себя. Но ничего не мог поделать. Полагалось бы не отвечать ей: отшутиться или отделаться молчанием.

– Все пассажиры?

– Именно все! И именно пассажиры! Из экипажа никто не пострадал. Почему?

– Экипаж возвращался, а те улетали навсегда!

– Ты думаешь? А я полагаю, надо поглядеть поближе на экипаж! Может, диверсия!..

В Управлении Службы Безопасности было тихо. Пустые коридоры с овалами магнитных дверей. Ни шагов, ни голосов.

Словин постоял, послушал, хмыкнул. Можно подумать, что инспекторы отсыпаются в кабинетах. Судя по тишине.

Мысль о диверсии захватила его. Вернее, сразу две мысли. Первая: диверсия со стороны экипажа. Вторая: диверсия со стороны Джеки Пулька.

Мог ведь он оставить, скажем, патрон с паралитическим газом? Вполне!

Но тогда он должен был знать, что его арестуют и удалят до того, как сработает «мина»! Или он задумал прихлопнуть себя заодно с переселенцами?..

В общем, нечего гадать! Непродуктивное занятие! Надо вызвать этого типа и допросить ещё раз!

Эх, инспектор, инспектор! А за четыре допроса ты не мог дознаться о диверсии? Ты даже не подумал о ней! Трудно, оказывается, дьявольски трудно влезать в подлые мыслишки, в злобные расчёты. Принимать их во внимание. Помнить, что они существуют.

Вера в человека так привычна, неверие – так унизительно. Словин с детства воспитан: самое тяжёлое, самое неприятное бери на себя первым. Иначе, по честному говоря, он не остался бы в Безопасности! А может, и остался бы… Поди-ка, разберись в себе однозначно!

Крепким, душевно здоровым вырастили Словина. Таким же будет его Павлик. Сыну сейчас восемь. Видеть бы его каждый день! Купаться в его глазах. Вместе бегать по утрам и делать гимнастику. Отвечать на его вопросы. Рассказывать о старых полётах…

Нет его рядом, – в интернате учится. Что ж, может там малышу и впрямь лучше…

Словин вызвал Джеки Пулька. Преступнику был возвращён подлинный облик: запавшие глаза, безгубый рот, нос картошкой.

Инспектор привычно предупредил его о мерах по пресечению неправды: векторном гипнозе и растормаживании подкорки.

Тонко зажужжал информатор. Запястья и лодыжки преступника оплели прерыватели мышечных импульсов.

– Мне нужно одно! – Голос инспектора строг и холоден. – Вы замышляли диверсию против переселенцев на Марс? Или нет? Вы хотели их уничтожить? Вы оставляли какой-нибудь снаряд замедленного действия в ракете? Отвечайте!

– Я бы всех вас уничтожил! – Пулька нетороплив. Но чувствуется, не будь гипноза, он бы выкрикнул это, захлёбываясь. – С детства я понял, что некрасив, что меня не будут любить. И я никого не любил. Стыдился себя. Красивые, весёлые меня злили. Почему они красивы? Почему смеются?! Мне хотелось ласки, внимания. Руководить! Повелевать! И я бы стал властелином! Там, на Марсе! Если бы не вы…

– А диверсия?

– Диверсии не замышлял. Снаряд не оставлял.

Словин глянул на информатор. Жёлтый тетраэдр висел в центре экрана и тлел ровно. Показания соответствовали стремлениям личности…

Допрос экипажа рейсовика тоже не дал ничего. О диверсии с их стороны не могло быть и речи.

 

 

4.

 

Как там сказала Галка? «Экипаж» возвращался, а те улетали навсегда!» Почему ты забыл про «тех»! Надо их выспросить! Вертишься вокруг Джеки Пулька. А вдруг он был не один? А вдруг помимо него кто-то замышлял и осуществил диверсию?

Словин выжимал аналитический мозг три часа, но не получил ни капельки нового. Всё та же информация, процеженная сотни раз.

Теледопросы тридцати девяти пионеров. Абсолютный ноль. Второго Джеки Пулька среди них нет.

А диверсия с земли? Мысль о ней пришла ещё на рыбалке. Разве можно её исключить?

Словин взялся за Землю. Записи, отчёты, десятки служб. Ракета перед пуском… Заправка топливом… Системы жизнеобеспечения… Гравитационщики…. Дозиметристы… Служба солнца… Метеорологи… Механики… Операторы… Экологи…

Эти пишут: «За день до взлёта повышенная концентрация кольчатых червей в кубометре грунта на площади восемь квадратных километров».

Словин вспомнил вечернюю рыбалку, жирную землю, мясистые кольца червей. Что-то дёрнулось внутри, и он пристыдил себя: «Что ты мечешься, инспектор! На червяков делаешь стойку! Нашёл диверсантов!..»

Он сел за стол и написал рапорт. Вывод подчеркнул: «Служба Безопасности, не обнаружив злого умысла в происшествии от двадцатого августа сего года, считает возможным разрешение вылета с Земли следующей партии колонистов.»

 

 

5.

 

Мешала таблетка под языком. Хотелось её вытолкнуть. Но до выхода на орбиту нельзя. Благодаря ей, ни пить, ни есть не хочешь, не волнуешься, в туалет не тянет, перегрузку почти не чувствуешь. Да и рассасывается быстро. Потерпишь! А то избаловался в пилотах. Забудь. Пассажир и баста! Положена таблетка – соси!

Словин глянул в иллюминатор. Даже на Луну прокатиться приятно. А в дальний бы рейс!..

В салоне четверо инспекторов кроме него. Куча измерителей, ловушек для излучений, пеленгаторов.

Главный прибор – перед глазами. Фонометр. Экологи поставили. На бесконечной ленте зелёная змейка. Оптимальное равновесие «обитателей» салона со сферой обитания.

Вторая минута полёта. Лёгкий ветерок пахнет хвоёй. Пассажиры лежат, расслабившись. Розовые. Живые… Кресло нашёптывает каждому любимую музыку.

На световом табло – информация от экипажа. Сейчас фраза: «Набор высоты». И мелькающие цифры: 50, 70, 90, 110.

Зачем их сунули сюда? Намудрил кто-то в Управлении, пусть, мол, подстрахуют. Но диверсии не будет, – Словин уверен. А если будет вмешательство с Земли, так на Земле бы его и пресекать!

Зелёная змейка на ленте утолщается, обрастает «иголками».

– Внимание! – шепчет Словин. Экзофон передаёт его голос экипажу и другим инспекторам.

Дешифратор выплёвывает карточку. Прямо в руки. «Нарастание страха. Пятьдесят три единицы от исходной, принятые меры: транквилизаторы через кондиционер.»

– Отключите показатель высоты! – шепчет Словин.

До четырёхсот девяноста километров минута ходу. Происшествие было как раз на четырёхстах девяноста. Пассажиры волнуются. Естественно.

Экзофон побагровел. Кто-то вызывает. Словин поставил фонометр на автоконтроль и откликнулся.

– Алёша! – это жена. – Мы рассчитали! Снова будет катастрофа!

– Спокойно, Галчонок! – инспектор напружинил тело и непроизвольно оглянулся. Если жена говорит «рассчитали», – надо верить. Она прекрасный математик.

– Снова черви на площади восемь квадратных километров, Алёша! Помнишь, ты рассказывал? И снова кольцами! И оси колец пересекаются с вашей траекторией на высоте пятьсот километров!

– А не четыреста девяносто?

– Нет, пятьсот! Сделай что-то, Алёша!

– Всё! – отрезал Словин и выключил звук.

– Успеем затормозить до пятисот? – спросил он пилотов.

– Лепёшка будет! Осталось десять секунд хода!

– Врач готов к реанимации?

– Так точно!

– Давайте отсчёт!

– Шесть! Пять! Четыре! Три! Два! Один! Ноль!..

На ленте что-то непонятное. Зелёный зигзаг вниз. Под срединную линию. В область отрицательных значений. Ладно, потом!.. Что в салоне?

Пассажиры мертвы… Все тридцать пять… Почему?.. Этого не может быть!.. Запрокинутые головы… Опустевшие глаза…

Инспекторы сидят, как ни в чём не бывало. Наверно чувствуют себя болванами. Он, Алексей Словин, – вот уж точно идиот! Ничего не случится, ничего не случится!..

Над креслами выросли гибкие трубки… Зашевелились… Проросли кожу, ввинтились в вены… Сейчас вольются стимуляторы… Бортовой доктор… Хорошо, что сегодня он рядом!

Ракета продолжает полёт. Бесконечные доклады Центру. Жизни пассажиров – на враче. «Что за тяжеленный груз, – думает Словин, – жизни стольких людей! Я бы не смог за них отвечать!..»

Вот они люди – словно статуи. Без дыхания. Без сердца. Без мозга. Может, манекенами забили салон? Да нет же, сам видел их страх не фонометре! Выходит, не зря боялись?

Кстати, что значил этот зигзаг? Почему он отрицательный по знаку? Словин запросил развёртку для тридцати пяти. На ленте была знакомая змейка. Но она вилась гораздо ниже нулевой линии.

Дешифратор написал: «Изъятие части из целого. Вычитание параметров, присущих целому.»

Ничего себе расшифровочка!

По интеркому голос: «Докладывает врач корабля! Арсенал бортовых средств бессилен! Лекарства почему-то не действуют!..»

Короткая переброска мнениями. Земля подтверждает: срочно возвращайтесь!

И тут Словина осеняет. «Капитан! – просит он. – Вы можете провести нас через эту же точку на отметке пятьсот, через которую проводили на взлёте?»

Да, конечно! – недоумение.

Инспектор и сам не знает, что его подтолкнуло…

 

 

6.

 

И всё-таки удалось! Мёртвые ожили. Похоже, что после отметки пятьсот лекарства начали действовать.

Словин уверен, что так и есть. Он не отрывался от фонометра. И видел – и ожидал, клянётся! – знакомый зигзаг, но пиком направленный вверх. Этакий горб. Он поднял зелёную змейку на прежнюю высоту.

Дешифратор отстукал: «Обратное включение. Слияние с целым».

– Пой, пташечка! – пробурчал Словин весело, – Дам тебе червячка!..

На земле порадовали. «После вашего рапорта к проблеме подключена группа учёных. Вы – координатор коллектива».

«Группа учёных» – два долговязых упругих молодца лет по сорок. Ходят, подпрыгивая, загорели до черноты. Только светятся ёжики русых волос.

Молотят друг друга словами. А если выдыхаются головы, – боксёрскими перчатками.

Славин бился по три раунда с каждым. Прилично боксируют, черти! Не в экологи бы им, а в космофлот!

«Злодейство» червей было первой гипотезой. Некое телепатическое паразитирование, телепатически симбиоз. В течение веков черви получали людей после их смерти. А от живущих им доставался фон жизни, фон комфорта.

Связь усиливалась, упрочнялась, и черви, и люди стали зависеть от неё, эта связь сделалась непременным условием их существования. Причём на Земле она никак не проявлялась. Люди не подозревали бы о ней никогда, если бы не собрались переселяться в другие миры.

А у переселенца иная психика, иной настрой, чем у землянина. Землянин, даже улетая к другим мирам, верит, – он вернётся, душу питает этой верой. И связь с ним сохраняется. А переселенец – прощается, обрывает ниточки. Он потерян. Он лишний, чужеродный.

Сохранять его жизнь, поддерживать тонус мозговых структур, нерентабельно. Необходимо отключить.

Но, видимо, это процедура непростая. Слишком устойчив, обоюдно необходим данный симбиоз.

Ну а в космосе, когда телепатический «напор» со стороны человека минимален, симбионты «отрываются» от хозяина. Словно луч прожектора, упиравшийся в человека, неожиданно гаснет.

 

 

7.

 

Словин доволен этой гипотезой. Она соответствует фактам. Факты легко в неё ложатся. Всё находит объяснение. Даже показания фонометра и «бред» дешифратора.

Но «группа учёных» идёт дальше. Они говорят о неразрывной взаимосвязи живого на планете. О планетном единстве – как особом, высшем качестве жизни. Об обмене живой материи внутри планетной системы. О трудности безвозвратного отрыва организма – звена системы. Он – отрыв – возможен. Система быстро переналадится и вернётся к равновесию. Но организм, привыкший к узким рамкам внутри системы, – погибнет вне её. Возможны два выхода: или взять копию планетной системы с собой в иные миры, или переналадить организм на иную систему. Кстати, существует, видимо, пограничное состояние дезадаптации. Организм, оторванный от одной системы, бесконечно долго может быть в состоянии дезадаптации. Пока не прибьётся к другой системе. Что это за переходное состояние, пока не ясно. Не смерть, не анабиоз, – что-то новое, неизвестное.

А черви – частный случай. Одно звено, простейшая связь в системе.

За ними наверняка ещё и ещё цепочки. Только обнаружить и проследить их дьявольски трудно…

Словин, конечно, понимал учёных упрощённо. И не скрывал этого от себя. Ему было хорошо с ними. Служба Безопасности по-иному приоткрыла ему свою сложность и стройность. Ему нравился поиск новых ступенек, новых крыльев для будущих жителей других планет!..

…Инспектор приносил учёным червяков. Килограммы за килограммами. Тысячи штук. Счёт бесконечным опытам он давно потерял.

– Самая грандиозная рыбалка в жизни! – говорил он жене. – Тебя, Галчонок, приглашаю «на уху» первой! Я ведь всё же координатор коллектива! Главное, как видишь, лицо!..