СКАЗКА ПРО ПУСТУ
1.
Энергетические капсулы ещё были в новинку. Крист с недоверчивым интересом оглядывался, слегка поворачивая голову. Они повисли в сотне метров от выходного шлюза. Радужные цвета быстро промелькивали в зыблении силового поля. Шла синхронизация полей капсулы с базовым лучом.
Ишь, расселись птенчики по кругу! Шестеро их, да он сам, – вот и вся разведгруппа. Крист окинул заботливым взглядом имущество, расположенное в середине круга. Еда, оружие, псиры…
Он настаивал, чтобы дали обычных роботов. Но ему было сказано, что псиры, управляемые телепатически, – надёжней.
Семь завитков энергополя, обозначенных голубым свечением, – это кресла. Они формируются по мыслеприказам и физическим габаритам…
Вот полыхнуло красным, – базовый луч «взял» энергетическую капсулу. Непривычно густые звёзды вокруг корабля на миг отступили, погасли.
Высветлилось плоское основание энергокапсулы и силовая сфера над ней. Высветились, оконтурились также силовые сферы над каждым креслом.
Кристу пришло в голову, что когда-то так представляли строение вселенной. Плоская земля и небесная сфера…
Сейчас наводят базовый луч на то место, где нужно высадиться. На то место, где пропали «Мечта» и «Песня» - звездолёты колонизаторов.
Такова их задача – семёрки разведчиков – установить причину исчезновения двух могучих кораблей. Малочисленность, незаметность, бесшумность – союзники разведчиков. Даже связь с крейсером своим запрещена, чтобы лишний раз себя не засвечивать.
Колонизаторы сделали многое. Можно сказать, почти всё. Установили на полюсах и по экватору автономные кислородные станции. Насадили в приполярных зонах агенобарб – красный марсианский мох, который, поглощая кислород, выделяет вчетверо большее количество углекислого газа.
Чтобы сдержать агенобарб в расчётных пределах, его огородили саженцами марсианских эвкалиптов. Известно ведь, что растения эти – антагонисты.
Всё это, казалось бы, хорошо. Пуста – планета, в которой Земля крайне нуждается.
Но звездолёты исчезли. И сигнал «сос» был подан со слабенького наручного передатчика и перехвачен чисто случайно.
Поэтому прислан к планете военный крейсер «Заря». Поэтому с крейсера высажены разведчики…
2.
В полёте силовые поля и базовый луч невидимы. Поглядеть со стороны – несётся в космосе кружок из человечьих фигур, а между ними – какие-то ящики. Скафандры-фильтры на людях тоже невидимы. Да и как увидишь прозрачную молекулярную плёнку, покрывающую тело целиком – от каждого волоска на голове до каждой клеточки на подошве.
Расцветку скафандра заказывают по собственному вкусу. Крист велел скафандру раскраситься под зелёный костюм – куртка и брюки. На Розе точно такой же костюм – только синий. На Сергее – коричневый комбинезон со множеством карманов. На Алине – жёлтая блуза в синих синусоидах и жёлтые шаровары в синих звёздочках. Андрей предпочёл белую рубашку и белые шорты в мелкую красную клетку. Виктор – красную блузу и серые брюки. Ну, а Вадим раскрасился под гофрированный панцирь «стального» цвета…
В тренировочном лагере Крист к своим людям присмотрелся.
Роза – лейтенант, заместитель командира, службистка. Для неё не существует ничего личного.
Сергей – сержант механик. Механизмы для него превыше людей.
Алина – рядовой. Изобретает язык, способный связывать негуманоидов с людьми.
Андрей – рядовой, исполнителен, плывёт по течению.
Виктор – рядовой, будущий литератор.
Наконец, Вадим. Был лейтенантом. Разжалован в рядовые. Склонен к неожиданным поступкам.
3.
Капсула вошла в атмосферу Пусты. Теперь Кристу некогда было думать ни о чём, кроме управления полётом.
Граница базового луча при соприкосновении с воздушными массами очертилась ярко-синей линией. Капсулу нельзя было выпускать за пределы очерченного круга. Делать это было нетрудно, поскольку телесенсоры капсулы были настроены на мозговой режим Криста. Но внимание требовалось непрерывное.
Молодая атмосфера была неспокойной: бурлила, как только что вскипячённая похлёбка. Мешанина вихрей, смерчей, шквалов. Всклокоченные жёлто-белые тучи бестолково носятся туда-сюда или ныряют вверх-вниз, ошалело взмахивая косматыми краями.
Все эти бесовы пляски – за пределами синего круга.
Лучи местной звезды – белого гиганта Тангейзера – стоят в атмосфере как молочно-белые и багрово-красные столбы. То они кажутся трубами чудовищного органа, исполняющего мелодию, не предназначенную для человечьих ушей. То бешеная атмосфера создаёт иллюзию их подвижности, и тогда представляется, что планету держит в своих лапах этакий сверхпаук, – поворачивает её так и сяк. И присматривается, где бы половчее в неё впиться зубами…
Алина задрала голову и что-то там наверху высматривала. Крист глянул мельком.
Это лучи Тангейзера играли с их базовым лучом: сыпали вдоль него разноцветные кольца и спирали, окружали его фестонами кричаще-ярких и чуть видимых радуг.
А внизу – ещё далеко, но, надвигаясь, надвигаясь, – багровела планета. Нет, недаром она была названа Пустой. Её лик, на котором бешеная атмосфера старалась нарисовать гримасы и ужимки, был уныло однообразен. То ли медный таз, то ли медный гонг.
Чем ближе подлетали, тем менее красной она становилась. И тем более похожей на таз, – края загибались вовнутрь и прирастали потихоньку…
4.
Над самой поверхностью – в каком-нибудь полуметре – Крист задержал капсулу. По сферической поверхности струились, вызмеивались молнии. Некоторые срывались и оставались в воздухе в виде желтовато-голубоватых шаров. Гирлянды таких шаров обозначали путь капсулы во взбаламученной атмосфере…
С днища капсулы молнии срывались блистающим ливнем. Песок под ним казался чёрным.
– С прибытием! – сказал Крист. – Сделаем фоб-тест и оглядимся!
Фоб-тест – первичное – наскоро – определение, не надо ли чего-то бояться, нет ли явной опасности.
Роза оживила роботов. Их транспортировочные оболочки после активации растрескались, распались, кучками серебристой пыли легли на днище капсулы, просочились сквозь силовое поле, погасили под ним беснование молний.
Роботы – Первый и Второй – сами выгрызли для себя колодцы в силовом поле и по ним спустились на Пусту…
Сойдя, они восстановили непроницаемость капсулы. По виду Первый и Второй тоже были полусферами. На своих антигравах они расползлись один – на пятьдесят метров к северу, другой – на пятьдесят метров к югу.
Выпустив ноги-шипы, они закрепились в песке. Сверху над ними выросли щёточки датчиков.
– Очень долгая процедура! – сказала Роза. – А если нужно реагировать немедленно?
– Удерём! – сказал Вадим.
– «Бегство – способ сказать, что тебе не до драки!» – процитировал Виктор.
– Глокая куздра будланула боклёнка! – пробормотала Алина.
– Тихо! – сказал Крист. – Пошла информация!
В мозгу у каждого разведчика высветился ментал – зеленоватая плоскость, доступная только мыслезрению. На ней появлялись цифры – одна за другой. У каждого члена группы – свои.
Крист получал на ментал данные о звезде. Роза – о «местном» космосе. Сергей – об искусственных объектах в поле видения роботов. Алина – об атмосфере Пусты. Андрей – о живых существах. Виктор – о гравитационном, магнитном, электрическом, информационном полях Пусты. Вадим – о планетных глубинах в районе капсулы.
По истечении нескольких минут молчаливой работы каждый переслал свои выводы на ментал Криста. Кроме того, каждый отчитался в звуковом диапазоне. Семь раз прозвучала фраза «Опасности нет!»
Звуковой отчёт, конечно, был анахронизмом. Необходимости в нём не было. Но в разведке он сохранялся как некий ритуал. Как дань памяти мужественным предкам.
– Тишь да гладь! – суммировал Крист.
– Что дальше, командир? – спросила Роза.
В её голосе, вроде бы ровном, что-то такое слышалось. Будто в нём закодировано было потаённое воркование.
Вадим тихонько хмыкнул. Сергей неодобрительно поглядел на него. Алина мельком глянула на Андрея. Тот привычно тряхнул головой, откидывая назад свои длинные волосы, чему скафандр-фильтр не мешал нисколечко.
Крист невозмутимо выдержал паузу.
– Час отдыха! – сказал спокойно. – Затем в индивидуальный поиск!..
5.
– Может быть, не разделяться? – сказала Алина неуверенно. – Исчезли два звездолёта! Масса людей!..
– Наверняка механизмы-невидимки! – сказал Сергей. – С точки зрения механики, звучит вполне!.. Поодиночке они нас в один присест!..
– В свободный поиск! – высказался Андрей. – Что значит «разделяться» при нашей-то связи!
«Вольный поиск – что может быть слаще для межзвёздного сердца, друзья!» – процитировал Виктор.
– Надоели мы друг другу, ребятки! – сказал Вадим. – В поиске отдохнём!
– Команда – спать! – сказал Крист, всех выслушав. – Ровно один час!..
6.
Разведчики хоть и любят пошуметь, но дисциплина у каждого в крови. Управлять телесными функциями могут в совершенстве. Сказано спать, и они спят в своих креслах, как медведи в берлогах.
Крист медлит. Глядит на планету сквозь чуть заметное марево силового поля.
Пески простираются до самого горизонта. Вперёд и назад, налево и направо – только пески.
Вадим в потоке данных не обратил внимания на интересный факт. Все песчинки имеют один и тот же основной размер: полмиллиметра в диаметре. К тому же все они – шарообразны.
Колебания в размерах песчинок есть, но они незначительны. Так же незначительно колеблется и кривизна их поверхностей.
Непосредственной опасности отсюда исходить не может. Видимо, поэтому Вадим проигнорировал информацию о песчинках. Ему же, капитану, замечать надо всё…
Тангейзер, как огромная светоносная гора, торчит над горизонтом. Он здесь никогда не заходит. Из-за его сияния не заметна его сферическая форма. Даже сквозь скафандр-фильтр эта глыбища света утомительна для глаз.
Песок – здесь главное. Ради него прибыли исчезнувшие звездолёты. Ради него планете подарили атмосферу и отблагодарили растительным покровом. Ради него послана команда разведчиков…
Потому что песок здешний состоит из весталия. А без весталия человечество не может делать следующие шаги в своём развитии. Может быть, самые важные шаги за всю историю…
7.
Перед тем, как расходиться в разные стороны, основательно подкрепились. Процесс еды в косморазведке предельно прост. Кладешь в рот таблетки УР – 1 («универсальный рацион, первый номер»). А скафандр-фильтр, который ротовую полость твою выстилает, как и всё прочее тело, всасывает «уры» в наиболее приемлемой для тебя форме и направляет их прямиком в кровь…
– С точки зрения механики, – идеально! – сказал Сергей и хлопнул себя по животу.
– Наоборот! – сказала Алина. – Вот если бы светом питались! Или радиацией!
– Хлеб да каша – пицца наша! – сказал Виктор…
Для Криста любой разговор разведчиков звучал как своего рода театр. Так оно и было, вообще-то.
Расконсервация мозга, произведённая всему человечеству сто тридцать с чем-то лет назад, резко переменила жизнь. Появились возможности, о которых раньше и не мечтали. В частности, мысленное общение. Оно было настолько удобнее речевого, что, казалось бы, для речевой коммуникации больше не будет места. Но люди старательно сохраняли и культивировали звуковые контакты. Переменившись изнутри, люди словно бы боялись обнаружить это во внешних приметах…
В разведке же ритуал состоял в том, что вербальное общение как бы обозначало спокойное время. Стоило же ситуации обостриться, и неповоротливая звуковая речь отходила в сторонку, уступая место мысленным сигналам.
8.
В том центре, из которого расходились их пути, остались базовый луч да энергетическая капсула.
Если триста шестьдесят градусов разделить на семь, получится пятьдесят один и сорок сотых градуса. Такой угол отделяет один радиус от другого…
Крист пошёл по «нулевому» маршруту – строго на север. Роза двинулась по первому северо-восточному.
Два уже года была Роза лейтенантом. Два года назад закончила Космоакадемию.
Но до сих пор помнит, как подошла к зеркалу на выпускном вечере, и на неё оттуда глянула со счастливой улыбкой пышноволосая голубоглазая блондинка.
Тогда ей это нравилось…
Правда, «увлечение собой» быстро прошло. Избравший службу, только службой и должен быть увлечён.
До Академии она считала, что ей не везёт. Была рядовым десантником, служила в Солнечной Системе. Жаждала стычек, боёв, подвигов. А в реальности участвовала в сопровождении всяких важных персон да в разгребании чрезвычайных ситуаций, землятресений да наводнений…
Попав в косморазведку, воспрянула духом. Но и тут за два года никаких подвигов.
Зато ей выпала любовь. И предметом любви стал её непосредственный командир.
Мучительная сладость была в том, чтобы находиться рядом с ним и, замирая, ждать, – когда же заметит, когда же ответит взаимностью…
Каждая чёрточка его лица и его поведения была – незаметно для него – изучена и помещена в сердце. Рыжеусый, рыжеволосый, зеленоглазый, он был похож на хищного, но прирученного зверя. Сильный, грациозный, смертельно неторопливый. Красноватая, будто обожженная, кожа. Говорит мало. Других слушает с интересом и лёгкой иронией. Будто любая их реплика – реплика артиста на сцене…
Всё умеет. Всё знает по части оружия и космонавигации. Главная его мудрость при этом – никогда ни с кем не воевать. Любой ценой избегать огневых контактов…
Чтобы не обнаружить своей влюблённости, она старается быть более грубой, чем есть. Быть «мужиком в юбке». Он, командир, похоже, только так её и воспринимает.
Она изменила свою внешность, чтобы приблизиться к нему, чтобы стать ему под стать.
Теперь у неё короткие волосы, почти незаметная грудь и не широкие – «спортивные» – бёдра.
Только глаза остались голубыми, – как у той, прежней…
9.
Считается, что косморазведчик, облачённый в скафандр-фильтр да к тому же находящийся в индивидуальной энергокапсуле, практически неуязвим. Никакие виды излучений, никакие снаряды не могут пробить его «броню».
Да ещё он не стеснён в передвижениях, поскольку капсула – его вездеход… Роза медленно плыла в полуметре от поверхности Пусты. Планетный день, равный полутора земным суткам, был в разгаре. Великая пустыня казалась белой, стерильной. Но между песчинками притаились разноцветные тени.
Сине-голубая глыбища Тангейзера загораживала горизонт, будто заснеженная горная цепь. Край звезды казался взлохмаченным.
В индивидуальной капсуле буйство новосозданной атмосферы было гораздо ощутимей, чем в общей. Клочья тумана обвивались вокруг силового поля, выстраивали какую-то иллюзорную жизнь, оседали на выпуклостях мелкими вязкими каплями. Мелкие капли затем сливались в крупные и нехотя соскальзывали вниз…
Роза подумала, что после создания атмосферы на Пусте вполне может зародиться жизнь. Эта жизнь была бы самым главным, самым ценным подарком от Земли…
Маршруты разведчиков расходились от центра, как спицы колеса. Но причудливой была бы кривизна такого колеса, у которого все спицы – разные. Самый длинный маршрут (50 км) достался Кристу. Самый короткий – 5 км – Вадиму. Между крайними значениями располагались радиусы длиной десять, двадцать, тридцать и сорок километров…
Дойдя до «своих» точек, разведчики отрапортовали Кристу, что при радиальном движении ничего не обнаружено. Роза вышла на связь последней, ибо, завершая маршрут, замешкалась. Что-то неладное творилось с её головой, с её глазами. Она не могла глядеть на песок. Но и в даль глядеть – не могла тоже…
Бесконечные клочья облаков – вертящиеся, взмывающие, опадающие – там, вдали, делались живыми и виделись как разгульные полчища бесов. Пляшущих, дерущихся, куда-то бегущих, расталкивая друг дружку. Будь рядом Виктор, он бы наверняка процитировал Пушкина…
Что касается песка, тут дело было сложнее. Роза обнаружила, что песчинки под её взглядом теряют чёткость, расплываются, двоятся. И тоже двигаются, словно тучи. Но гораздо, гораздо быстрее. Будто кто-то там, внизу, жонглирует ими с нечеловеческой скоростью. Или же кто-то пытается снизу прокопаться сквозь песок, чтобы выйти наружу…
Так необычно, так непонятно песчинки выглядели не везде. Если потихоньку передвигать взгляд вперёд, можно было уловить границу, на которой прекращалась расплывчатость.
Осторожно поворачиваясь, Роза убедилась, что такая же картина наблюдается с боков и сзади. Некий круг аномальной видимости передвигался вместе с еле ползущей капсулой. Словно прозрачная живая лепёшка забралась под капсулу и не хотела из-под нее вылезать.
Роза собралась посоветоваться с Кристом: вдруг такое же было с теми, кого ищут?..
Но что-то её удержало.
До контрольной точки оставалось немного. Доползёт. Не надо отвлекать командира!
Сияние Тангейзера изменялось. Голубые тона исчезали, уступая место ослепительно белым. Изменение светимости звезды здесь равнозначно восходам и закатам…
И всё-таки тревожно… Неприятно как-то на душе…
И тревога – словно не своя… Словно внушена извне… Наведена откуда-то сверху…
От Тангейзера что ли?.. Может, звезда захотела взорваться?..
Нет, тогда бы сенсоры, которых полно и в капсуле, и в скафандре, давно бы все уши проверещали…
Это даже не тревога… Скорее предчувствие… Нечто, не могущее быть уловленным никакими сенсорами…
Вот и контрольная точка… Доползла-таки… Доплелась… И никаких нештатных ситуаций…
Роза открыла свой мыслеплан и вызвала Криста.
– На связи! – тут же включился он.
– Я на месте, командир!
– Понял! У тебя всё в порядке?..
– Немножко в глазах двоится! Небось, Тангейзер виноват!
– Усиль фильтры! И начинай второй этап!..
– Готова! Приступаю немедленно!..
Мыслеголос Криста, как всегда, лишён эмоциональности. Но Розе услышались в нём нотки сочувствия, беспокойства…
10.
Сергей, как и все разведчики, слышал рапорт Розы. И слушая, как она с Кристом говорит, в очередной раз беззлобно Кристу позавидовал.
Почему возникает любовь? Разложить, например, голос Криста на обертоны. Сделать то же со своим.
Затем подогнать частотную модуляцию своего под частотную модуляцию Криста.
Чтобы один к одному! И заговорить его баритоном!..
Можно бы, конечно, этак!.. Но попадешь ты тогда в тупик! Потому что любовь не сводима к механике…
Жизнь, в глубинной основе своей, неправильна, несправедлива. Сергей понял это с тех пор, как безответно полюбил Розу.
Правильны только механизмы. Ты знаешь, чего от них ждать. И они честно делают то, чего ты от них ожидаешь.
Механизмы не врут, не обманывают. Они просто ломаются, когда им становится невмоготу.
Ему же, Сергею, приходится врать. Потому что любить и не говорить об этом, не показывать этого, – противоестественно, лживо.
На Земле он бы объяснился с Розой. Но Земля далеко.
А здесь говорить о любви – вызывать напряжённость в их группе. А здесь держи себя в ежовых рукавицах, ежедневно лги и верь, что это – ложь во спасение…
Сергей вздохнул и повёл свою капсулу по кругу. Круговое движение по индивидуальному для каждого радиусу составляло второй этап сегодняшнего поиска.
Сергей вёл капсулу, зорко вглядывался в пески и старался ни о чём не думать, кроме весталия.
Весталий на Земле в стабильном виде не существует. Его получают на Меркурии в экспериментальных реакторах. А здесь любая песчинка – чистый весталий.
Весталий, конечно, сила! Кто же спорит!
Учёные поют ему дифирамбы. И не могут однозначно объяснить его «чудесность». Сходятся в одном. Весталий связан со Временем. Связан непосредственно и тесно.
Одни считают, что весталий выделяет особую энергию – темпоральную. Эта, мол, энергия и принимаема нами за Время.
Другие говорят, что весталий – нечто вроде пра-элемента. И вся вселенная когда-то состояла из одного только весталия.
Третьи утверждают, что весталий – само пра-Время. Что он при распаде превращается во Время (Время-плюс) и Антивремя (Время-минус)…
Когда-то был такой роман «Машина времени». В нём, да и во многих других, представление о Времени было простым, схематичным. Время связывалось только с Землёй и с её историей. И обладало одноправленной линейной подвижностью.
В него (в романах) ныряли, как в реку, и двигались по течению или против течения…
Физики, изучая весталий, создали вот какое построение:
– Существует нечто Непостижимое. Оно является основанием нашей Бытийности.
Тем «морем», в котором наша Бытийность «плавает».
Непостижимое можно условно обозначить как Универсальное Время, создающее и
пожирающее само себя. Оно и есть, и его нет. В категориях человеческого разума это состояние уяснено быть не может.
Поверхностный слой Непостижимого – Небытиё в том понимании, в каком его может представить человеческий ум.
Вдоль границы Небытия располагается Всеобщий Информаторий – самосоздающая всезнающая сущность, содержащая в себе все возможные вероятности всех возможных событий. Именно эту сущность человечество в своём интуитивном постижении мира назвало Богом.
Непостижимому присущи какие-то изменения, которые чисто условно можно обозначить как вырождение некоторых его элементов.
Изменённые элементы Непостижимого – сквозь Небытиё и сквозь Всеобщий Информаторий – «выпадают в осадок». Именно эти элементы становятся основой Материального Мира, основой Бытийности. Проходя через два вселенских плана- Небытийность и Всеобщий Информаторий – они как бы “заражаются и заряжаются” в этих планах. От Небытийности они получают представление о том, что к ней должны стремиться как к высшей цели материального бытования. Проходя же через Всеобщий Информаторий, они обретают массу вероятностей, которые смогут затем реализовать.
Единственным известным пока изменённым элементом Непостижимого, а, может быть, и вообще единственным возможным таким элементом является весталий. Он порождает наше локальное время. Из него также происходят все виды материи, известные нам, а также, в конечном итоге, все материальные объекты.
Изменения весталия происходят взрывным путём. Какая-нибудь его микрочастица может породить – при своём вырождении – целую метагалактику в нашей вселенной.
Несмотря на «выпадение в осадок», весталий остаётся глубинно связаным с Непостижимым.
В экспериментах выявлено, что микродозы весталия лишают человека «обычного» сознания. Рядом с весталием человек осознаёт себя «странником», куда-то летящим, удаляющимся прочь из нашего мира. Всему экипажу крейсера «Заря» была привита психологическая устойчивость к воздействию весталия.
К построению физиков примыкает «сумасшедшая теория», которая всколыхнула человечество. Она гласит: если из весталия сделать чашу определённой кривизны и приблизить к чаше лицо, то человек будет увлечён внутрь чаши, внутрь весталия, а затем – в каком-то изменённом, конечно, виде – выйдет в Непостижимое и через него, – пожелав быть, например, в созвездии Стрельца, – мгновенно там окажется.
Причём чаша будет вместе с ним и сможет обеспечить ему обратное путешествие.
Таким образом, космические корабли становятся не нужны. Не нужны длительные перелёты от звезды к звезде. Чаша из весталия и скафандр-фильтр – всё, что потребно для межгалактических скачков…
Сергей заметил его издалека и не поверил глазам. Приближаясь, не отрывался от обнаруженного предмета. Будто боялся, что тот исчезнет.
Подогнав капсулу вплотную, завис над тем, что нашёл…
Это был сапог. Обычный сапог из чёрной псевдокожи, которая сама принимала нужную – по ноге – форму, массировала и поддерживала оптимальную температуру…
Сапог был с правой ноги. Чистенький. Впрочем, грязным он быть и не мог: псевдокожа сама себя очищала с помощью микровибраций.
Итак, первый след пропавших?.. Колонизаторов?.. Или членов экипажей?.. И те, и другие могли носить сапоги, поскольку скафандры-фильтры были только у косморазведчиков…
Сергей вызвал Криста…
11.
Алина плыла по своему кругу, когда услышала вызов Сергея. Сергей показал на ментале картинку, и Алина усмехнулась. Да, это след! Что может быть следоноснее сапога!..
Где же остальное?.. Где звездолёты, техника, люди?..
Единственно возможные вероятности для гуманоида: подумать, что их утащили куда-то с Пусты или зарыли глубоко в песок.
Но ведь на орбите крейсер. Если бы похитители были в пределах двух световых лет, и то крейсер их бы засёк.
А в песке любой объект обнаружить с орбиты ещё проще. Зарой кто-то звездолёты, с орбиты давно бы их нашли.
Ещё можно подумать, что они пожраны. Но каких же размеров должно быть чудовище?.. И где на безжизненной Пусте способно такое спрятаться?..
Нигде! – вот правильный ответ.
Ну что ж, тогда остаётся подумать о чём-то негуманоидном. Но как это сделать, кто бы подсказал. Ведь если на твоих плечах гуманоидная башка, значит, мыслить тебе как гуманоиду весь твой век.
Это досадно, обидно, унизительно. Не хочу зависеть от формы тела, от его физиологии!
Что если-таки попробовать порассуждать не как человек! Вот, предположим, я – разумный мох. Или камень… Лежу себе, подставляю бока Тангейзеру.
И тут вдруг прилетают какие-то чужие камни. Лёгкие до неприличия – то и дело перескакивают с места на место. Кажется, малейший ветерок способен их стронуть и покатить.
А ведь основной закон жизни каждого камня – неподвижность.
Что же с ними делать, с отступниками?.. Конечно же, нужно даровать им полноценную каменность. Чтобы стали тяжёлыми, как полагается…
И берёт разумный камень и превращает чужаков в свои подобия. И лежат искомые земляне в таком виде. И разведчики ходят мимо них, но распознать не могут.
А что?.. Чем не образчик негуманоидной мысли?..
Или всё-таки, не образчик?..
Ведь никаких камней тут нет. Одни только круглые песчинки.
Сейчас они белым-белы. Сквозь тёмные фильтры походят на снег. А между ними – разноцветные искорки потаённой тени.
А звезде, похоже, сверкать надоедает. Она подёрнулась желтовато-розовой паутинкой. Будто надвинула на себя реденькую дырявенькую кисею и думает, что так ей легче будет заснуть…
Алина, как любой рядовой, окончила Звёздную Школу. Ещё в школе решила, что найдёт негуманоидный разум. И придумает универсальный язык для связи с ним.
С тех пор полюбила сочинять непонятные слова.
Плинда, например, – это состояние светлой грусти. Хлюпель – смех до слёз…
Она бы и сама непрочь быть разумным камнем. Такому камню не нужно постоянно заботиться о текучем, сыпучем, почти всегда голодном своём теле. О теле, что слишком быстро изменяется и не в лучшую сторону…
Может быть, придумать универсальный язык на основе «танца» мозговых ритмов? Скажем, два всплеска «тета-ритма», затем ещё два, затем – сразу четыре.
Или, Контакта ради, научиться настраивать сердце на такой же ритм: тук-тук, тук-тук, тук-тук, затем – тук-тук-тук-тук…
Капсула утюжит пески, и они под ней словно прогибаются.
Почему такой эффект?.. Почему подобного не было раньше?..
Что-то с глазами?.. Что-то с силовым полем?.. Или в самых песках дело?..
Алина остановилась.
Ничего…
Пока не движешься, ничего не происходит.
Как это понимать?..
И вдруг на огромном полукружии Тангейзера, светимость коего заметно поубавилась, промелькнула какая-то тень
Что-то, по светимости равное звезде, передвинулось там, в вышине, из одной точки в другую.
Передвинулось и вновь стало невидимым…
12.
Андрей глядел на песок во все глаза. Песок шевелился. Такого быть не должно.
Все смерчи, самумы и торнадо – впереди. Там, за горизонтом…
Вокруг него тоже, конечно, воздуховоротов хватает. Но они мирные, не выходящие за рамки…
Значит, песок шевелится не от подталкивания воздуха. Шевелится сам по себе.
Значит, загадка исчезновения в нём, в песке. Это удобно, поскольку ничего здесь, кроме песка, и нет…
Да и не просто он шевелится. Он кипит под днищем капсулы. Будто что-то в нём варится. Некий кусок мяса…
Андрею ли не знать, как варится мясо. Он любит готовить. Он может приготовить это самое мясо тридцатью пятью способами.
Андрей облизнулся, подумав об этом…
Но его коньком, его любимым занятием всегда было придумывание напитков.
Такое наслаждение смешать капельку текилы с капелькой марсианской арабики, добавить полстакана доброго старого джина, сыпануть горсточку пряных семян симиса и хорошенько прокрутить всё это в миксере. А потом цедить шелковистую пену сквозь зубы и чувствовать, как она сладко покалывает нёбо, и как свивается спиралью в желудке лёгкое опьянение…
Андрей прекрасно понимает, что в нём нет ничего выдающегося. Никаких особенных качеств ума или характера.
Но ему хочется выделиться, стать известным. Чтобы, услышав про него, люди говорили: «Тот самый, знаете, который…»
Потому и в косморазведку пошёл, – и ведь прошёл-таки, – что решил: это единственный шанс для него. Что-нибудь там открыть, какую-нибудь тайну разгадать, – и вот он известен, о нём говорят, его портреты в стереоизданиях.
На портретах он должен смотреться хорошо: стройный, высокий, нос с горбинкой, волосы зачёсаны назад, в них немало благородной проседи. Длинные пальцы говорят об артистизме натуры. Ну а то, что узкое лицо как бы вытянуто вперёд, на портретах в фас не заметно. Товарищи прозвали его «ящером», но это не значит, что его не любят…
Огромный Тангейзер словно бы состарился: разлёгся на полнеба и весь покрылся жёлтыми прожилками. Бахрома протуберанцев еле колеблется, – как рваньё на дряхлом теле.
Андрей вызвал на ментал экспресс-данные. Вгляделся мыслевзором в колонки цифр.
Усилилось гамма-излучение. Незащищённый человек здесь не прожил бы и пяти минут.
В гравитационном поле появились непонятные пульсации. Будто множество микровзрывов и микроколлапсов слагались в единую какую-то гравикомпоненту.
Это было на что-то похоже… Это было похоже на бурление песка…
Но как же?.. Каким образом?.. Неужели подвижность песка может влиять на гравитационное поле?..
Или наоборот: гравитационные «вздрыги» вызывают песчаное сумасшествие?..
Срочно сообщить Кристу?.. Но догадка не есть доказательство. Потом будут писать: «Первым доказал это такой-то…»
Но как доказать? Как подтвердить свою догадку?..
Андрей вскочил… Потолокся на месте… Плюхнулся обратно…
Сегодня его день! Сегодня он, наконец-то, что-то открыл!..
Но как подтвердить?.. Думай, глупая башка!..
Другие так легко находят что-то. Сверкнуло, озарило, – и готово!..
Андрей ни разу ещё этим путём не ходил. Андрею легко даётся только придумывание напитков…
Андрей снова вскочил… Он откроет, решит, добьётся!..
Дрожь одолела… Руки и ноги дёргались… Даже зубы постукивали друг о дружку…
Это его день!.. Наконец-то!..
Энергогравитаторы!.. Вот решение!.. Вот так, наверное, озаряет всяких там ньютонов!
Он приказал энергогравитаторам капсулы синхронизироваться с внешней гравипульсацией.
Затем – включиться в минимальном режиме.
Затем – увеличивать мощность каждые пять минут на пять процентов…
Энергогравитаторы заработали, выполняя его приказ.
И… «кипение» под капсулой стало на глазах уменьшаться.
Песчинки делались вялыми. Двигались, будто преодолевая сонливость. Расплывались… Теряли чёткость очертаний…
А потом, когда мощность энергогенераторов возросла на пятьдесят процентов, началось такое!..
Андрей глядел, разинув рот и выпучив глаза.
Горло, перехваченное спазмом страха, не могло издать ни звука.
Мысли заледенели, и невозможно было их растопить…
13.
Виктор почувствовал тревогу сразу, едва только двинулся по круговому маршруту. Он не смог бы себе объяснить, откуда тревога берётся. Она была повсюду.
В сумрачном свете звезды… В насупленном и морщинистом её лике… В безумной пляске бешеных туч… В жёстком шорохе струящихся песчинок… В их унылой серо-желто-голубой расцветке…
«Слушай и услышишь», «смотри и увидишь», «ищи и найдёшь», – эти здравые принципы Виктора никогда не подводили. Он слушал, смотрел, искал. Он копил впечатления всю свою, недолгую пока, сознательную жизнь.
С детства он мечтает быть писателем. Настоящий писатель, в его представлении, голубоглазый гигант, в плечах – косая сажень, улыбка – солнечная, шевелюра – вьющаяся…
А поглядишься в зеркало, увидишь коренастого, полноватого человека. Этот чел часто покашливает, хотя врачи говорят, что всё у него в порядке. Лицо у него некрасивое: нос – бульба, уши – лопухи. Волосы – чёрные, редкие. В минуты раздумий сильно горбится. Похож на скульптурный портрет какого-то древнеримского императора. Любит Алину и понимает, что безнадёжно. Любит вставлять в свою речь всякие цитаты. Таков он есть…
А ведь что-то назревает… Что-то готовится произойти… Не зря он тревожился…
По песку то и дело пробегает непонятная рябь. Словно это не песок, а шкура дикого зверя, лежащего в засаде.
Из песчинок выползли разноцветные тени. Они покачиваются, будто стрелки испорченных приборов.
Воздух кажется густым, как расплавленное облако. Вихри, что сквозь него прорываются, видимо, обладают чудовищной силой…
Тревога не исчезает. Тревога заставляет и самого быть напряжённым, как тот дикий зверь. Зверю нужно прыгнуть, – Виктору нужно уйти из-под прыжка.
Виктор ждёт, готовый к любой напасти.
И напасть объявляется.
Виктор видит (оптическая сила скафандра ему помогает), как некоторые песчинки вскрываются крест-накрест. Разворачивают лепестки, как созревшие цветочные бутоны.
Это красиво, непонятно и страшно.
Изнутри песчинок вырастают чёрные тоненькие отросточки. Поначалу они похожи на усики гороха.
Но они растут… Быстро… Быстро растут…
И в какой-то момент как бы разматываются… Теряют чёткость… Окутываются тонким горизонтальным слоем тумана…
А из тумана вырываются уже не они.
Из тумана вырываются длинные блестящие чёрные тела, вполне сравнимые по размерам и с человеком, и с его защитной капсулой.
Они похожи на змей… На отвратительных пиявок…
Слепо шарят в воздухе… Толчки разгульных вихрей их нисколько не беспокоят…
Вот они находят добычу, – находят Виктора… И устремляются к нему…
Окружают его… Вытанцовывают вокруг капсулы странный танец, вызывая в наблюдателе дрожь омерзения и ужаса.
Виктор включает всеобщую связь. Теперь его ментал доступен для любого разведчика из их группы.
Он ощущает присутствие «своих»…
Но они заняты… Не могут придти к нему…
С ними происходит то же самое…
На них нападают…
14.
Вадим считал, что с него достаточно. Космоса этого ледяного – достаточно…
Перепархиваний от звезды к звезде, от планеты к планете… Друзей и подруг…
Он хотел быть один. Чтобы вокруг шумел лес. Или бы море выпевало гекзаметры…
Жизнь потеряла смысл. А участвовать в бессмыслице – увольте!..
Он может назвать точную дату, когда перестал хотеть жить.
Четыре года назад… Тот день, когда глупо и страшно погибла жена.
Она работала в госпитале для ветеранов войны с арахнидами. Какой-то вояка, внезапно сошедший с ума, напал на неё с ножом.
И убил…
Что мог сделать он, Вадим?.. В свою очередь убить?..
Но разве этим жену воскресишь?..
Он поступил по-другому. Вспомнил, что древние мужи пили в горестях вонючий этиловый спирт. И стал пить его же, поскольку общеупотребимая астрелла с её ароматом и крепостью в шесть градусов его не устраивала.
Этиловый спирт был в защитном кожухе корабельного квантера. Вадим брал его понемногу. Пил «до первой приятности».
Так продолжалось долго. Он в ту пору был лейтенантом – блестящим выпускником Космоакадемии…
Однажды на дежурстве в центральной рубке, когда все остальные были в анабиозе, он сделал открытие. Он обнаружил странное искажение метрики пространства и перекачивание энергии вдоль этого искажения. Он назвал это явление «космическим течением», измерил его и зафиксировал в компьютере. Затем выпил спирта и решил пустить по течению «вешку», чтобы ещё точнее всё измерить. Поскольку самым подходящим для этого ему показался флаг корабля, он взял флаг, покрыл его металлическим порошком из напылителя, который заделывает раны в корпусе, и выпустил флаг наружу…
Когда флаг продвинулся по течению достаточно далеко, Вадим хотел вернуть его. Но тут скорость флага резко возросла, и Вадим окрестил это место как «стремнину»…
В общем, его разжаловали и выдали ему авторское свидетельство на открытие.
На всех навигаторских картах все течения отныне значились как «течения Жандра» (такова была фамилия Вадима).
От спиртомании его, конечно, вылечили, но Крист, командир, знает, что за Вадимом, в этом плане, надо приглядывать.
Старым себя чувствует Вадим. Его худоба и сутулость, его реденький венчик каштановых волос помогают себя ощущать таковым.
Полёт на Пусту будет его последним полётом в качестве разведчика. Думать об этом приятно. Вот вернется он на Землю, и напишет рапорт. И отправится в свою таёжную избушку. Или на свой остров в океане…
Необычное поведение песка он заметил, едва оно началось. И сразу вывел на свой ментал весь комплекс данных, получаемых от капсулы и скафандра.
Цифры… Цифры…
В гравитационном поле – микроколебания… Повышен радиационный фон. В гамма-компоненте минуту назад был приличный подскок… Очень резок перепад между световым потоком за пределами атмосферы и на поверхности планеты… Новосозданная атмосфера поглощает почти половину излучений звезды.
Атмосфера, чуждая для Пусты…
Что-то пробрезжило в голове… Что-то пробрезжило и ушло, не успев оформиться в мысль…
Потому что началась атака, а размышлять было некогда.
Из песчинок выросли чёрные ростки… Затем превратились в чёрных змей, в отвратительных пиявок… И те тянулись, тянулись, пританцовывая…
Вот пришлёпнулись, причмокнулись к силовому полю, – как-то вышло, что все вместе, все сразу.
Силовое поле помутнело, покрылось радужными переливами. Низкий гул возник и завибрировал внутри капсулы. Там, где присосались пиявки, обозначились красные пятна.
Пятна словно бы накалялись… Делались багровыми… Алыми… Ослепительно алыми… Переходящими в желтизну и белизну…
Низкий звук быстро повышался… Вот стал рёвом… Визгом… Визг начал рвать уши…
И вдруг всё стихло… Вадим увидел, что пиявки прогрызли силовое поле капсулы и тянутся к нему…
15.
Крист заметил ЭТО прямо над собой. ОНО только что вырвалось за пределы звёздного полукружия, потому и стало видимым.
Но отдаться наблюдению Крист не мог. Потому что был атакован.
Песчинки под капсулой раскрылись, и из них полезла какая-то «щетина». Крист не почувствовал в ней большой для себя опасности. Очень уж она была тонка.
У других, видимо, было не так. Крист услышал «сос» – сигнал крайней опасности – ото всех шестерых.
О себе надо было забыть!
Крист «переключился» – резко повысил скорость своих нервных импульсов.
За считанные секунды пересмотрел менталы…
Роза была окружена тёмными «верёвками»…
Сергей сидит в капсуле, испятнанной тёмными кружками присосок…
Алина – в яме. Песок под ней просел. Короткие чёрные стрелки густо навтыкались в её капсулу…
У Андрея совсем погано. Его капсулу облепили жуткие твари. Бьют по ней когтистыми лапами. Вгрызаются губастыми мордами…
У Виктора две змеи проткнулись сквозь защитное поле, и он следит за ними, выхватив из наплечного кармана лучевой резак…
У Вадима чёрные твари прилепились к скафандру. Вадиму хуже всех!.. Почему он не сопротивляется?..
Что это за напасть такая?.. Где хвалёная абсолютная безопасность скафандров?..
Экстренные меры!.. Только экстренные меры нужны!..
И что там ещё за хренотень такая сверху?..
– Скафандрам – «максимальную защиту»! – приказал Крист
«Максимальная защита» опробована только в эксперименте. При «максимальной защите» скафандр перестаёт подчиняться командам человека и перестаёт полностью обеспечивать его потребности, кроме дыхательной и экстренной. При «максимальной защите» скафандр переходит в автономный режим: берёт энергию извне и тут же продуцирует защитное поле. Снова берёт энергию и тут же продуцирует следующий защитный слой. Человек при таком режиме превращается в «капустный кочан»: взамен прогрызённого «листка» нападающей силе подставляются два следующих.
Отключить «максимальную защиту» можно только извне…
Крист отдал «крайнюю» команду и перевёл дух. Переключился…
Между тем непонятный объект, вылетев за край звёздного диска, быстро опускался на планету. Крист вглядывался в него, и странное чувство всё сильнее им овладевало. Это не был страх. Это не была даже настороженность.
Крист снова был ребёнком – озорным и мечтательным мальчишкой. Он узнавал себя, узнавал свои детские чувства и радовался им сохранённым, но как бы «отодвинутым» умом взрослого. Восторг, удивление, благоговение, печаль слились воедино. Образовался новый эмоциональный фон, никогда не испытанный ранее.
Слёзы наворачивались на глаза. Освежающие, очищающие слёзы…
ЭТО разгоралось в небе, как небывалая, непредусмотренная заря, каковой не должно быть в природе. ЭТО было красиво нечеловеческой, высшей красотой. ЭТО состояло из небрежных мазков кисти величайшего из художников. Ибо каждый мазок был положен свободно и в то же время на необходимо присущее ему место.
И состояли мазки из неописанных цветов, каких никто ещё никогда не видывал из землян…
Крист вглядывался в них, потрясённый, ничего не понимающий, ничего не желающий понимать, желающий только одного, – чтобы ЭТО длилось, длилось и длилось…
Какие-то световые блики то вспыхивали, то погасали. Они были так нежны и так настойчивы, будто что-то пытались сказать. Их отблески раскрашивали пустыню. Превращали её в экзотическую декорацию. Переливались, пульсировали цветовые полутени. Тысячами разноцветных глаз глядело ЭТО на Криста. И не было среди тысяч глаз ни одного враждебного.
Порой Кристу казалось, что он различает словно бы искры, словно бы угольки среди мягких цветовых переливов. Порой Кристу даже виделись там, внутри, цветущие лесные поляны.
Он пытался напрягать глаза, но от напряжения всё начинало туманиться, покрываться серой пеленой.
ЭТО приближалось, разгораясь, делаясь ещё многоцветней.
Крист мельком глянул на «щетину» под капсулой. «Щетина» замёрзла, съёжилась и, похоже, готова была вовсе исчезнуть, рассыпаться в прах.
Крист глянул на менталы своих людей. Везде было одно и то же: атака прекратилась. Нападающие утратили наступательный импульс.
Зря он, выходит, отдал приказ о «максимальной защите»…
ЭТО ещё приблизилось. Крист вдруг ахнул и заливисто, как ребёнок, рассмеялся.
– Жар-птица! – выкрикнул он. – Жар-птица прилетела!..
И действительно… Чем ближе ЭТО было, тем больше походило на сказочное существо, названное Кристом.
То, что Крист увидел мазками, теперь гляделось многослойными пушистыми перьями. Правда, ни головы, ни клюва ни разглядеть, ни вообразить было нельзя. Но ощущение «тысячи глаз» было непреходящим.
– Не обижай нас! – попросил Крист мысленно. – Пусть у каждого сбудутся его мечты!..
Цветовые волны пробежали по «жар-птице» как бы в ответ на его мысли. Пески озарились прекрасным зелёно-жёлто-синим переменчивым светом, – так близко подлетело ЭТО.
Крист глядел, как заворожённый, забыв про всё на свете, чувствуя себя малышом, которого попутный ветер занёс прямиком в сказку…
И вдруг что-то произошло… Свет резко усилился…
Звёзды, звёзды, звёзды посыпались от «жар-птицы» вниз.
Вернее, звёздочки… Разноцветные, круглые, прозрачные…
Их было много. Они укладывались на песок, образуя коническую горушку. Упав на песок, они светились какое-то время, а затем медленно блекли, потухали.
Оптика скафандра помогла Кристу отчётливо разглядеть, что, потухая, звёздочки делались… обычными песчинками.
– Господи! – ахнул Крист, потрясённый. – Неужели она прилетела отложить яйца?.. Неужели ЭТО и вправду живое?..
16.
Тут раздался звук, что и впрямь походил на клёкот. Но и на аккорд, взятый на невидимых струнах, он тоже походил.
Звук прошумел коротко и грозно. В нём был гнев. Так показалось Кристу.
Крист мучительно почувствовал свою вину. Но в чём она состоит?.. В чём?..
Неведомая сила подхватила его и повлекла куда-то. Она же выключила «максимальную защиту»…
Всё выше и выше… Всё дальше и дальше от Пусты… То вращаясь как волчок.
То кувыркаясь как акробат…
Остальные – вся его команда – вот они!.. Рассыпались веером, как птичья стая.
Кувыркаются, как он, и летят молча…
Крист тоже молчит, – откуда-то знает, что ни с кем выходить на связь не нужно.
Но глазами, глазами шарит по пространству… Увидеть бы родной свой крейсер!
Увидеть бы крейсер, – тогда бы и крейсер, может быть, его бы увидел! И всех бы разведчиков – тоже!
Но крейсера нет… Нет крейсера, что невероятно!.. Крист не мог его не заметить!
Вот же она, Пуста!.. Вот же он, припланетный космос!.. И никого в нём нет, кроме «птичек перелётных»…
Тут он увидел, что ЭТО уже перенеслось на полюс… Удары «перьев» плющат кислородную станцию, сокрушают деревья, размётывают мхи, вырванные с корнем…
Потом ЭТО было уже на экваторе (а Крист всё летел и летел), и тамошние кислородные станции взрывались одна за другой, и от взрывов рождались чудовищные воздушные воронки – дыры, через которые атмосфера выбрасывалась, выбрасывалась в ненасытный космос…
И последнее, что Крист увидел, удаляясь: «жар-птица» распростёрла крылья, и они заняли почти весь планетный лик… И там, где не было воздушных воронок, взмахи крыльев – шлёпками, швырками – изгоняли невосозданную атмосферу прочь.
17.
Далее был провал… А когда Крист открыл глаза, он стоял за кафедрой в форме преподавателя Космоакадемии.
– Нашу вводную лекцию, – сказал Крист, – я прочту вам, как предписывает традиция, на словесном уровне общения…
18.
Роза была дома. Расхаживала по кухне в просторном халатике, под которым был её хрупкий беременный живот. Она ждала мужа. Сегодня у Криста первая лекция на кафедре космонавигации, которой он отныне руководит…
19.
Сергей сидел за чертежами. Он вызывал их на монитор один за другим. Вроде, всё верно. Он придумал трансгрессор. Придумал аппарат, превращающий обычный песок в песок из весталия. Роза ещё вчера его поздравила – самая первая из их команды…
20.
Алина смотрела на огромный экран визиона. В который уже раз она исследовала – кадр за кадром – явление «жар-птицы», записанное капсулой Криста. Она каждый кадр поворачивала так и этак в трёх измерениях, при разном увеличении и при разном уменьшении. Она разбила каждый кадр на локусы и пыталась выудить что-то из локусов, – поочерёдно и вразброд. Ей казалось, что в мерцании цветов и цветовых пятен она улавливает нечто. Некий намёк на ритмическую организованность. Намёк на универсальный язык…
21.
Андрей поднял свой стакан. Капитаны звездолётов подняли свои. Сегодня Андрей позвал их, чтобы попробовали новый его изыск: безалкогольный напиток «Пуста…»
Капитаны были те самые – с колонизаторских звездолётов. Их звездолёты однажды были вышвырнуты с планеты, перенесены каким-то образом на Землю и брошены, словно камушки, в Тихий океан. Та же участь постигла всех людей, находящихся вне звездолётов.
Капитан «Мечты» – черноволосый и черноглазый крепыш – всегда являлся на дегустацию в своих сапогах, один из которых когда-то вовремя скинул на песок там, под лучами Тангейзера…
22.
Виктор писал книгу.
– Что это было? – говорил он, расхаживая, а компьютер отпечатывал его слова на мониторе. – Что такое «жар-птица»?.. Сверхгуманоидный разум?.. Или негуманоидный?.. Или не Разум вовсе, а нечто другое, непредставимое?..
Мы можем предположить, что «жар-птица» – неизвестная нам форма жизни, которая периодически – скажем, раз в миллион лет, – является и оставляет на планете свои «яйца» или «семена». И «семена» эти, условно, созревают тоже миллион лет.
Когда мы вмешались, ничего не поняв, – мы нарушили естественный цикл. И тем самым погубили множество «семян». Ибо зародышам внутри них, чтобы выжить и прогнать нас, пришлось быстро и болезненно мутировать и образовать множество форм, не способных к дальнейшему развитию…
Возможно, из-за нас через миллион лет очередная «жар-птица» не сможет появиться на свет…
23.
– Правда в том, – бормотал Вадим, сидя за стаканом крепкого вина собственного приготовления, – что мы видели Божьего Посланца!.. Мы видели ангела!.. И принёс он вовсе не песчинки! Он принёс Божьи мысли!.. Миры задуманные, но не воплощённые! Вся планета – это библиотека Божьих проектов! Или, лучше сказать, записная книжка, куда заносятся идеи впрок, на будущее!..
Вадим допил свой стакан и уставился в окно избушки. Там, за окном, застыли в снегу вековечные таёжные сосны.
Капли тягучей прозрачной слизи изредка медленно сползали по их стволам…
