Проза
 

“Дети, в школу собирайтесь!..”
Фантастическая повесть

1.

 

Меня зовут Петька. То есть, вообще-то, Петр. Или, по полной программе, - Петр Петрович Русаков.

Мне пятнадцать лет. В этом году я начал учиться в восьмом классе. Школа моя - самая обычная. Безо всяких там уклонов и загибов. Средняя, одним словом.

Она стоит в глубине жилого массива. Длинная четырехэтажка, сложенная из белого камня. Хотя теперь-то он, конечно, не белый. Пыль въелась, копоть налипла. То есть, то, чем мы дышим.

Мы, видимо, то есть, невидимо, изнутри такие же - отнюдь не беленькие и не пушистенькие. Здоровое будущее великой страны. Пеплом набитое будущее той страны, про которую взрослые говорят, что она была великой.

Прямо перед школой - спортивная площадка, огороженная высокой металлической сеткой. Там можно делать что угодно - играть в баскет или футбик, бегать, прыгать, метать гранату в воображаемых врагов.

Вокруг школы со всех сторон - зеленая зона. Ряды грустных городских деревьев с жестяной листвой, покрытой мучнистым налетом.

За деревьями слоновьим беспорядочным стадом толпятся дома - унылые пятиэтажки, квартиры в которых называются хрущобами.

Школа наша такая же старая, как эти дома. Мне кажется, что вовсе ее не построили давным-давненько, а сама она взяла да и вылезла из-под земли. Выросла, как бледная поганка, - королева среди поганок прочих.

Наша “классная дама” Римма Евгеньевна тоже кажется мне явлением природы - таким же, как школа. Она высокая, худая. Личико маленькое, морщинистое, похожее на грушу, которую кто-то забыл на подоконнике за кастрюлями, банками и прочей ерундой.

Ее пышные белые волосы напоминают и корону Солнца, и березовые ветви, и длинные водоросли, что колышутся в такт волнам. Они очень легкие и при каждом ее движении подрагивают, и вздымаются в воздух, и несколько мгновений парят, как пушинки от одуванчика.

Поскольку она седая, то, значит, она старая. Но поглядите, как она носится по школе и по улице, и вы никогда не скажете, что это бабуля. Она и сама - такая же легкая, как ее волосы. Не идет, а бежит. Не бежит, а вытанцовывает, как балерина, слегка прикасаясь к полу кончиками пальцев. Всегда при взгляде на нее у меня такое впечатление, что если бы она оттолкнулась посильнее, то спокойно могла бы полететь. И это ей очень бы подошло - лететь вдоль школьного коридора где-то посередине между полом и потолком.

Говорит она быстро, взахлеб, восторженно. Преподает литературу и русский. О каждом писателе вспоминает так любовно, будто это ее папа или мама. Впрочем, и о каждой части речи на уроках языка она говорит так же.

“Крайности сходятся!” Кто-то из взрослых мне эту истину преподнес, и я ее запомнил. Запомнил и всякий раз вспоминаю, глядя на то, как общаются Римма Евгеньевна и Севка.

Севка - это наш преподаватель физкультуры Всеволод Григорьевич. У него круглое простецкое лицо грузчика-выпивохи. Фигура мешковатая. С такой фигурой впору полеживать на диване и почитывать газеты. Но внешность обманчива, - нет такого физкультурного снаряда и такого упражнения, которые Севке были бы неподвластны. Я как-то по долгу службы, как редактор школьной стенгазеты, заглянул на занятия секции дзюдо, которую ведет Севка, и был поражен тем, что этот “мешковатый” выделывал, и тем, как легко он расправлялся на ковре с самыми прославленными нашими силачами.

Так вот о крайностях. Севка очень любит толковать о литературе. Но толкует по-своему, по-спортивному. Пушкина, к примеру, называет форвардом. Достоевского - голкипером. И так далее.

Меня это смешит. Но Севка, в натуре, мужик неплохой. Поэтому в лицо ему я никогда не смеюсь. Ведь говорят же: старших надо уважать. Хотя, по-моему, эта истина очень и очень сомнительна.

То, что Севка и Римма Евгеньевна дружат - факт удивительный и неоспоримый. Я, был грех, думал одно время, что они - любовники. Но уж больно они друг на друга непохожи. Да к тому же оба - старики стариками. У Севки на коричневой лысине - белый цыплячий пух. У Риммы Евгеньевны, иссушенной ветрами жизни, - ни намека на женские округлости. Какая уж тут любовь!..

“Риммуля, ты всегда на сцене! Твоя экзальтация меня бодрит!” - эти фразочки не раз и не два говаривал Севка в нашем присутствии, нисколько нас не стесняясь.

Римма Евгеньевна его всегда зовет на “вы” и по имени-отчеству. Он же ее - только на “ты” и только по имени. Для меня их дружба - великая загадка, и разгадать ее мне, увы, не по силам. Так что повторю еще раз - “Крайности сходятся!” - и на этом успокоюсь с умным видом.

Теперь о нас. Мы, в чьем присутствии Севка свои фразочки говаривал, - литературный кружок, ведомый Риммой Евгеньевной. Всего-то нас навсего пять человек, ибо литература сейчас не в почете. Самое престижное нынче, как известно, у парней - бандиты, у девчонок - путаны. Потому что кроме денег никаких других богов сегодня нет. Деньги - единственный живой бог.

Если бы спросили меня насчет Бога, я бы, конечно, сказал, что есть Бог настоящий, Бог-Вседержитель, Высшая Вселенская Сила. Но кто меня будет спрашивать! В наше время, когда кругом столько соблазнов, когда все нацелено только на потребление, трудно или почти невозможно следовать Заповедям, призывающим раздать все свое имущество и быть нищим.

Хотя, с другой стороны, как кому. Мне легче говорить о Заповедях и следовать им, поскольку моя мама - медсестра, а папа - врач в государственной поликлинике. А вот Обезьянке - не до Господних правил, поскольку у нее и отец, и мать - руководители крупных фирм, и в школу ее привозит личный шофер на личном джипе, Обезьянке принадлежащем.

Вы думаете, Обезьянка - такая же восьмиклассница, как я?.. Ни фига подобного!

Правда, восьмерка в ее жизни тоже присутствует. Потому что лет Обезьянке всего-навсего восемь. И учится она в первом классе. Вот так-то!

Со мной она знакома только потому, что я, ничтожный, имею честь пребывать с ней под крылышком у Риммы Евгеньевны. То есть, в литературном кружке, о котором я уже упоминал.

Вообще-то Обезьянку зовут Ленкой. Знакомьтесь: Ленка Москвина - девчушка с не-красивым лицом и очень красивыми глазами. Стоит ей закрыть свои гляделки, и лицо превращается в маску сатира - уши оттопырены, нос - расплывшийся, губы выпячены, как у негра. Но стоит ей веки поднять, и на вас глянет что-то такое светлое и озорное, что сразу, ручаюсь, прогонит прочь любые ваши огорчения, если они у вас есть.

Ленка с первого нашего совместного занятия у Риммы Евгеньевны почему-то потянулась ко мне. Села рядышком, положила свою ладошку на мою руку и серьезно так сообщила:

- Ты будешь моим другом! Но меня надо слушаться, понял? И тогда случится много чудес!..

Я посмотрел в ее глазищи и - не захотел ей возражать. Хотя, знай я тогда о ее богатеньких родителях, я бы, наверное, из принципа с ней не согласился.

Увидев, что я не протестую, она повеселела и разрешила:

- Зови меня Обезьянкой! Мне так больше нравится!..

 

 

2.

 

Все началось тогда, когда на занятии зашел разговор о Гоголевом “Вии”.

Римма Евгеньевна (мы ее между собой зовем просто Римма) основательно подготовилась и начала нам рассказывать о колдовстве.

Мы узнали, что человеческую волю можно динамизировать. Что мыслительные упражнения являются необходимой подготовкой к развитию воли. Что колдовство, магия - искусство воздействия динамизированной волей на эволюцию живых сил природы. Что маг прилагает свою волю не к материи, а к плану образования материального мира - то есть, к астральному плану.

Узнали, что понятие “человек” заключает в себе множество различных сущностей. Что воля может создавать эфемерные динамические существа, называемые элементалами. Что все явления видимого мира есть результаты влияния невидимого мира на материю. Что в Природе есть физическая и астральная стороны. Движением и жестом человек действует на природу физическую, словом и взглядом - на астральную.

Узнали мы также, что Вселенная рассматривается в магии как живое существо. Что состоит она из трех начал: Природы, Человека и Божества. Бог творит принципы, природа превращает их в факты, человек же созидает законы.

Основной закон вещественного мира: сущности могут проявляться только в соответственной форме, служащей для них оболочкой и условием проявления.

Узнали, что речь состоит из трех актов действия: первый - звуковой; он приводит в движение физический план; второй - выделение известного рода жизненного флюида, приводящего в движение план астральный; третий - освобождение из творческого человека некоторого психического существа или идеи, которой звук дает тело, а произношение - жизнь…

Вот тут я что называется испекся и перестал конспектировать. Перестал, потому что отупела моя отнюдь не гениальная башка. Предел информационного насыщения наступил…

К тому же Обезьянка рядом со мной как-то странно, почти неслышно хихикнула.

Я вспомнил о ней и возмутился. Что же там Римма думает! Разве способна первоклашка воспринимать такие сложные приколы!..

Я скосил глаза на Обезьянку и обнаружил, что хихикнула она совсем не для того, чтобы привлечь мое внимание.

Обезьянка глядела вперед. Но вовсе не на Римму, которая вещала, сидя за учительским столом.

Обезьянка глядела на доску. На низ доски, где в желобке лежал огрызок мела рядом с намоченной тряпкой.

Чего там так ей понравилось? Над чем хихикает?..

- Каждое действие мага должно предваряться тремя глубокими вздохами! - сказала Римма.

После этих ее слов Обезьянка снова чуть слышно хихикнула. И, скосив на миг в мою сторону свои глазищи, три раза старательно вздохнула.

Я смотрел на нее свысока с таким же чувством, с каким, наверное, глядит старый папаша на свое чадо. Играй, детка, играй, пока можешь!

И вдруг я увидел, - да-да, отчетливо увидел, - как огрызок мела шевельнулся, взобрался на тряпку, словно танк на атакуемую высотку, и скатился по другую ее сторону. Но скатился мел неудачно. В желобок под доской не попал, - полетел на пол.

Римма Евгеньевна оглянулась на неожиданный звук и, не поняв того, что произошло, досадливо мотнула головой.

- Все магические действия - сказала она, - в руках импульсивного человека, не владеющего собой, не произведут никакого эффекта или обрушатся на него самого рядом несчастий…

 

 

3.

 

Мы вышли из школы, держась за руки. Ладошка Обезьянки тихохонько лежала в моей длани, как мягонький теплый воробушек.

- Как ты это сделала? - спросил я. - Ну, понимаешь, с мелом?..

- А-а, ерунда! - мотнула подбородком Обезьянка. - Когда меня сердят, я еще и не то могу! Все в доме знают!

- А Римма-то чем не угодила?

- А чего она!.. - с обидой сказала Обезьянка.

Развивать свой тезис она не стала, а я не стал настаивать.

Мы прошли вдоль спортивной площадки. Со стороны мы сейчас похожи на брата с сестричкой, подумал я, и такая мысля мне понравилась.

Шагах в трех от Обезьянкиного джипа остановились.

- Хочешь ко мне в гости? - спросила она, не делая ни малейшей попытки разнять наши руки. - Я тебя трюфелями накормлю!

- У меня от конфет аллергия! - сказал я.

- Это не конфеты - это грибы такие! - сказала она и поглядела на меня как-то странно…

Тут отворилась дверца джипака, и вылез шофер бандитского вида - предел мечтаний для многих мальчишек. Он был высок, плечист и с обритой начисто башкой. И в кожаной куртке, несмотря на теплый день.

Наверняка под курткой автомат с коротким стволом, подумал я, или, в крайнем случае, навороченный пистолет. “Глок”, например. (Детективы я люблю, оттуда и названьице для пистолета).

Этот “шкаф” (вариант “бык”) торопливо обошел машину, открыл переднюю правую дверь и плаксиво прогундосил :

- Елена Анатольевна! Ну Елена Анатольевна!..

- Чего это он? - спросил я непонятливо.

- Меня торопит! - пояснила Обезьянка. - Папочку моего боится! А может, и меня тоже! Я ему однажды так яблоком зафитилила! Вот такой фингал был!

- А с виду руки маленькие да слабенькие! - сказал я, отпуская на волю теплого “воробушка”.

- Я не рукой! - фыркнула Обезьянка.

- Неужели так же, как мел? - догадался я.

Обезьянка кивнула и, величавая как бригантина, проплыла к открытой дверце.

Ну и ну! - подумал я. - Ах эти женщины! Только что была подружкой, мартышка этакая, - и вдруг в единый миг стала леди из высшего света!..

Обезьянка, подтверждая мой диагноз, уехала, глядя перед собой. Ни кивком головы, ни, хотя бы, прощальным взглядом одарить меня не захотела.

 

 

4.

 

Занятия литературного кружка у нас два раза в неделю. Во вторник и в пятницу. Бывает, что Римма отчаливает на какие-нибудь учительские собранья-совещанья-конференции, и тогда занятья накрываются. Но Римма - человек обязательный. Она аккуратно “возвращает” нам пропущенные занятия, и тогда мы встречаемся два или даже три дня подряд.

Так случилось и сейчас. Римму выдернули на какой-то слет, и мы, кружковцы, отпахали вторник, четверг и пятницу на той неделе, что была после слета.

Не знаю, как другим, а мне это в тягость не было.

Кстати, я же сказал, что нас у Риммы пятеро, а познакомил вас только с двумя.

Так вот, помимо Обезьянки и меня драгоценного, литературой интересовались еще Генка, Зинка и Сашка. Все они были шестиклашками, то есть, по моим понятиям, “мелкими”.

Генка был добродушным толстым увальнем, украшенным круглыми очочками, делающими его похожим на какого-то эстрадного “звездуна”. Он в книгах искал и находил то, чего не хватало ему в реальности: решительность, смелость, авантюризм. И приключения, приключения, приключения…

Зинка была настроена на красоту и возвышенность. Она охотно умилялась над “чуйствами” и даже прослезиться могла, что неоднократно и делала, если речь заходила о каких-нибудь “соплях”. По-моему, она воображала себя Джульеттой, но про то, кто был в роли ее Ромео, никогда ни звуком не обмолвилась.

Ну а Сашка был поэтом, для которого вообще кроме стихов и литературы ничего не существовало. На свой внешний вид ему было наплевать - вечно ходил растрепанный, взлохмаченный, и взгляд его то и дело становился “стеклянным”, погруженным в собственные глубины, чуждые грешному миру.

С точки зрения любого дельца-прагматика, Сашка был стопроцентным лохом, но мне он нравился, как, впрочем, и все остальные кружковцы…

Единственный, кто мне не нравился и не нравится, - это я сам. Стихи мои выходят плоскими, неуклюжими и никак не хотят соответствовать глубине моей личности…

Впрочем, зачем это я увожу разговор в сторону?.. Я ведь хотел про двухдневное (четверг-пятница) занятие…

 

 

5.

 

Весь четверг Римма нам с энтузиазмом повествовала об удивительных вещах.

Мы узнали, что в астральном плане человек кажется более или менее светящимся - соответственно своему психическому совершенству. Что дьявол - “отец всякой лжи” - не может схватить мысль, пока она не материализовалась в речь.

Узнали, что “Отец” - божественное начало, управляющее общим ходом мира; “Сын” - начало, управляющее человечеством; “Святой Дух” - начало, управляющее природой. Что душа подразделяется на то, что чувствует (или чувствительность), на то, что мыслит (или ум) и на то, что хочет (или волю).

Узнали, что воля, чтобы проявить творчество вне тела, должна опираться на знак, соответствующий (по аналогии) высказанному желанию. Что слово можно понять как некое желание, нашедшее опору в определенной эмблеме. Что всякая духовная сущность должна быть в материальном мире выражена знаком (эмблемой) для того, чтобы передаваться от одного существа - к другому.

Узнали, что есть дни недели, часы дня, металлы, камни, растения и части растений, животные и части тела животных ( людей тоже), соответствующие той и ли иной планете.

Узнали много чего, но если бы я все пересказал, - получилась бы скучища. Ведь моя задача - не справочник написать, а повесть о необычных событиях…

Суть в том, что тема колдовства, начатая “Вием”, так Римму увлекла, что стала темой самостоятельной, потерявшей всякую связь с литературным первоисточником.

Все четверговое занятие и все пятничное Римма вдалбливала в наши мозги азы магии, астрологии и всякой прочей мистики.

А за пять минут до окончания…

 

 

6.

 

Да, пять минут оставалось до конца занятия. Я как раз посмотрел на свои старенькие наручные часы “Победа”, которые достались мне от бати…

И тут Римма Евгеньевна сказала:

- К сожалению, все, что написано о магии, - только занимательные сказки или обман, на который пускались всякие жулики. Вот смотрите, я вам сейчас прочитаю настоящий текст настоящего заклинания. И вы поймете, что это - не более, чем стихотворение в прозе. Некий верлибр…

Если бы хоть что-нибудь произошло после моего прочтения, я бы съела собственную авторучку и собственные очки в придачу!..

Тут она взяла металлические очки в золоченой оправе, что лежали перед ней на столе, водрузила их на нос и поглядела на нас сквозь стекла.

Затем она вытащила из своего портфельчика толстенькую книжицу (видимо, репринт какой-то древности), полистала ее и стала медленно, с выражением, читать заклинание.

- Всеми силами Неба и Земли, Воды и Воздуха, ангелами, председательствующими на семи планетах, ангелами, господствующими в воздухе, гномами, саламандрами, сильфидами и унидами, а также семьюдесятью двумя именами Господа и десятью главными из них, каковые суть: Эль, Элоим, Элоха, Саваоф, Элион, Эсцерхи, Адонай, Иах, Тетраграмматон, Садан, - заклинаю, заклинаю, заклинаю тебя, явись к нам, могучий Бельфегор! Явись к нам в блеске своей славы, своей силы, своего приятного для глаз вида! Помоги мне, Господь, который есмь Самосущий, Бесконечный, Предвечный, Правосудный, Всемогущий, Живой и Истинный, Величественный, Бог Сил и Бог Воинства! Прикажи могучему Бельфегору не противиться моему призыву!.. Я вызываю, вызываю, вызываю тебя, Бельфегор! Явись, явись, явись!..

Римма Евгеньевна так выразительно это читала, сидя за своим столом, так ярко посверкивала то ли глазами, то ли очками, что мне стало как-то не по себе от ее чтения. К тому же, она, видимо, сильно увлеклась, потому что, произнося послед-ние слова, так здорово мотнула головой, что волосы ее пушистые взвились (как будто произошел бесшумный взрыв) и окутали ее голову.

Мне вдруг показалось, что это не волосы ее собственные, а чьи-то жадные тонкие пальцы высунулись из воздуха и быстренько обтрогали нашу Римму.

Закончив чтение, она громко захлопнула книжку и двумя нервными движениями, двумя взмахами рук убрала волосы с лица. Затем так же порывисто сбросила очки с носа прямо на книжку и поглядела на нас свысока - словно бы с какой-то трибуны.

- Надеюсь, вы убедились, что заклинания любые - это просто набор ритмически организованных, довольно красивых и зачастую непонятных слов? Вы видите этого Бельфегора? Откликнулся он на наш призыв? Нет! Нет! И нет! Значит, все россказни про колдовство и магию - просто сказки! Что и требовалось доказать!..

- А вот и не так! - неожиданным хриплым баском сказала Обезьянка и протянула руку вперед. - Смотрите!..

Все посмотрели туда, куда она указывала, - то есть, на классную доску.

И увидели то, что увидеть никак не ожидали. И замерли, притихли, ошеломленные, испуганные.

По доске, по ее коричневой твердой поверхности, перекатывались невысокие волны. Словно это была не доска, а кусочек реки или моря.

Доска ритмически потрескивала в такт волнам. С нее что-то осыпалось с тихим шелестом. Возможно, кусочки формул, дат и разных слов, когда-то на ней написанных…

Римма Евгеньевна обернулась на доску позже всех. Какое-то время она смотрела на Обезьянку с таким выражением, словно хотела ей сказать: “Ставлю тебе единицу! Ну что ты за лодырь!”..

Но когда она все-таки поглядела на доску, она увидела не волны, а нечто другое.

Волны быстро успокоились. Прошли по доске и пропали, - словно их и не было.

После них, после волн, на доске, прямо на середине, появились морщины. Будто кто-то в этом месте скомкал доску, как бумажку, а разглаживать не стал.

Число морщин увеличивалось, но площадь, занимаемая ими, оставалась прежней. Морщины густели и становились похожими на мазки масляной краски, накладываемые на холст прямо на наших глазах. Я как-то был на занятиях нашего изобразительного кружка и видел, как это делается.

Римма, соизволив, наконец, посмотреть за спину, растерянно сказала:

- Что это такое?..

И вскочила. И покраснела. И, развернув стул, снова уселась - так, чтобы боком быть и к доске, и к нам.

Обезьянка тихонечко хихикнула. Я взглянул на ее плутовскую мордашку и сразу понял, кто заварил эту катавасию.

А на доске между тем изменения не прекращались. Овал, забитый морщинами, вдруг стал вспучиваться, выбухать. Образовался черный холм. Он зыбился: в некоторых местах опадал, в некоторых - вспухал, и все это одновременно.

Мы наблюдали, затаив дыхание. Римма Евгеньевна потянулась к своим очкам, лежащим на книге, наощупь нашла их дрожащей рукой и водрузила себе на нос.

Когда она стала смотреть “вооруженным взглядом”, на доске уже был не холм.

Из доски вытарчивала коровья морда (нет, бычья, поскольку выросли ужасные рога).

У морды были толстенные губы. Не губы, а губищи. И глаза были страшными. Кроваво-красными и совершенно безумными. Я никогда не видел сумасшедших, но стоило посмотреть на бычьи глаза, и сразу ясен был диагноз - крайней степени свихнутость.

Черная кожа была самым симпатичным, что у морды имелось. Она была бархатистой и красиво поблескивала.

На ноздрях она истончалась и становилась розоватой, что, в общем-то, было тоже красиво.

Морда повращала красными глазами, видимо разглядывая нас и наш класс.

Потом раззявилась фиолетовая пасть, и оттуда, громкое, как вопль тепловоза или теплохода, вылетело мычание:

- Ммуу-у-у!..

Оно длилось так долго, что мне захотелось закрыть уши ладонями. Но никто этого не сделал - даже Римма Евгеньевна. Поэтому я тоже терпел.

Звук пульсировал, бился, метался в стенах нашего класса. Звук словно был отдельным живым существом, не зависящим от морды. Он хотел вырваться, чтобы продолжить свое независимое существование. Но, не найдя подходящей щелки, он, разочарованный, снова втянулся в бычью глотку и там затих.

С нижней губищи тянулась на пол пузыристая черная слюна.

Морда глядела сквозь нас надменно и бессмысленно. Мне почему-то упорно вспоминался верблюд, и я решил, что он вспоминается не зря. Видимо, верблюд - ближайший родственник этой, нас посетившей морды…

Римма Евгеньевна вдруг несколько раз дернулась на своем стуле - да так, что стул жалобно заскрипел.

- Извините, - сказала она жалким заискивающим голосом. - Вы - Бельфегор ?..

 

 

7.

 

Тут я чуть не расхохотался. Неужели Римма думает, что сработало ее заклинание?

Да и какое оно “ее”?.. Оно ею только прочитано. Всего-то навсего!..

Неужели не поняла наша Риммочка, что тут кроме Обезьянки никто не виноват?..

Я укоризненно поглядел на свою лукавую подружку по кружку. Та прикрывала рот ладошкой и тряслась от беззвучного хохота. В отличие от меня, она не желала своих эмоций сдерживать. Единственная дань вежливости, - она их проявляла беззвучно.

Обезьянка, почувствовав мой интерес, быстро стрельнула в мою сторону своими хитренькими глазенками. Наверное, проверяла, не собираюсь ли я как-то ее выдать, подставить.

Мой вид ее успокоил, и она подняла большой палец правой руки над своим кулачком, показывая тем самым, что история, которую она затеяла, очень ей нравится, что она от своей шалости без ума…

Морда тем временем среагировала на вопрос, произнесенный Риммой. Она, морда, слегка повернулась, губищи сомкнула, а затем - плюнула в Римму своей тягучей черной слюной.

Ни фига себе пироги! Правильно все-таки мне подумалось, что верблюд - ее брат родной…

Римма Евгеньевна после того, как в нее попала слюна, побагровела, как свекла, затряслась всем телом, громко всхлипнула и вскочила так стремительно, что стул из-под нее отлетел назад и завалился на спинку, задрав ножки.

- Ты!.. Ты! - выкрикнула Римма Евгеньевна неожиданно осипшим голосом.

Затем в ее горле что-то громко булькнуло. Она зарыдала и выбежала из класса…

А вслед ей снова зазвучал громкий и томительно-длинный рев:

- Мму-у-у!..

 

 

8.

 

Мы остались в классе одни. Вернее, не так. Мы остались наедине с этой дурацкой бычьей мордой.

- Что будем делать? - спросил Генка, поправляя на потном толстом носу свои круглые очочки.

- Ах мальчики! - умильно проговорила Зинка. - Вы представляете, как страдает Римма Евгеньевна! Как нужно ей сейчас наше сочувствие!

- Страдает наша Римма

С походкой пилигрима,

Что не боготворима -

Оплевана весьма.

Ей впору выпить яду

Или войти в бригаду -

Назначить “стрелку” аду

И соскочить с ума! - неторопливо продекламировал Сашка, подхватывая Зинкину реплику. При этом он правой рукой лохматил свои волосы, и в конце декламации они стояли дыбом, как иглы у ежа.

- А ты чего молчишь, Петька? - деловито спросил Генка. - Я предлагаю: один за всех, и все - за одного!..

- И что это значит конкретно? - сказал я, не скрывая насмешки.

- Ну, как у мушкетеров! - смутился Генка. - Бросимся хором на эту морду и сумками своими излупим!

- Нельзя! - испугалась Зинка. - Ведь это чудо! А чудеса надо изучать!

- И протоколировать! - вдруг старательно выговорил Сашка.

- Зачем ? - опять испугалась Зинка.

- Для изучения, дура! - надменно пояснил Сашка.

- Сам дурак! - обиделась Зинка.

Я посмотрел на Обезьянку. Та с интересом слушала наш “мозговой штурм”, поворачиваясь то к одному, то к другому.

- Ну а ты что скажешь? - подтолкнул я ее к активности.

- Она еще мелкая! - сказал Генка. - Что она может!..

- Она - женщина! - с пафосом сказала Зинка. - А женщины правят миром!

- Ха-ха! - сказал Генка. - Миром правят дружба и любовь!

- Покуда миром правила любовь,

Лилась в миру потоком бурным кровь! - сообщил Сашка. И, помолчав, добавил:

Покуда миром правит сатана,

Гремит в миру хоть где-нибудь война!..

- Ты можешь говорить нормально, чучело? - вскричала Зинка. - Что нам делать?

- А что? - словно бы очнулся Сашка.

- Вот я и говорю - чучело! - утвердила Зинка.

- Ребята, давайте жить дружно! - сказала Обезьянка, весело позыркивая то на одного, то на другого.

- Может, шваброй по морде? - предложил Генка, и впервые в его бодром голосе прорезалась грусть. - Я знаю, где ведра и швабры!

- Смелее, поручик Швабрин! - одобрительно сказал я.

Генка встал из-за своего стола и… снова сел.

Тогда Обезьянка рассмеялась так заливисто, как умеет только она одна.

Все на нее уставились. Она же, нисколько не смутившись, вскочила, промчалась между рядами, напомнив мне скоростью своего движения незабвенную Римму Евгеньевну. Промчалась и хлопнула бычью морду ладошкой по носу.

Разбуженная морда громко хрюкнула не по-бычьи, а по-свински. И вдруг… втянулась в доску. Да так славно втянулась, что на доске не осталось ни одной морщинки.

Только свинячий хрюк все еще слышался рядом с Обезьянкой…

 

 

9.

 

- Классно! Как ты ее! - после некоторого изумленного молчания восхитился Генка.

- Подумаешь! - сказала Зинка. - Прогнали уникум и раритет! Тоже мне заслуга!

- Откуда ты таких словей нахваталась, малышка? - спросил Сашка.

- Я не малышка! - Зинка гордо вздернула подбородок.

- Слушай, как ты это сделала? - подошел я к Обезьянке.

- А ты не видел, что ли! - ответила та дерзко. - Дала по морде - и все!..

- Пойдем отсюда! - я взял Обезьянку за руку. - Тебя водила заждался!

- Подумаешь! - сказала Обезьянка прямо-таки с Зинкиной интонацией.

Сашка эту похожесть, видимо, тоже уловил.

- Все женщины одинаковы! - изрек он философски.

Обезьянка руку свою от моей руки не отняла. Видимо, оставаться в классе все-таки не намеревалась.

Я повел ее к выходу, и тут Сашка заорал дурным голосом:

- Стойте вы, козлы!..

- Ты чего? - спросил я, замирая на месте и чувствуя, что испугался не на шутку.

Если кроткий поэт так орет, значит, случилось что-то из ряда вон…

- Слюна! - прокричал Сашка, вскакивая на ноги и подбегая к нам.

Через миг все оказались возле доски и глядели под ноги.

Там, на коричневом однотонном линолеуме, чернела… Нет, не лужица… Там чернела густая, быстро подсыхающая кашица. Пока мы на нее пялились, она подсохла окончательно, и теперь перед нами на полу был просто черный крупнозернистый порошок.

- Минотавра упустили, так хоть это не прошляпьте! - пробормотал Сашка, лихорадочно роясь в карманах.

Все глядели на него с недоумением. Рука Обезьянки в моей ладони дрожала.

Сашка вытащил из кармана куртки спичечный коробок и перочинный нож. Затем он вывалил спички из коробка себе в ладонь и всыпал спички в другой карман. Присев на корточки, он стал бережно собирать черный порошок на лезвие ножа и переносить его в пустой коробок.

Работа была кропотливая. Легкий порошок мог осыпаться от любого неверного движения. Сашка буквально не дышал, пока не сбрасывал очередные крупинки с лезвия.

Мы стояли вокруг него, как почетный караул, и молча наблюдали.

- А мне щепоточку дашь? - спросил Генка после того, как весь порошок был собран, и оказалось, что его как раз хватило, чтобы заполнить коробок до краев.

- И мне! - подхватила Зинка.

Я промолчал, хотя мне тоже хотелось попросить. И Обезьянка - я чувствовал, - тоже не прочь бы поклянчить. И тоже молчит из гордости.

Тут в класс неожиданно влетела Римма Евгеньевна. Ее глаза сияли, и никаких следов слез не было заметно.

- А все-таки колдовство есть! - выпалила она, словно сообщая нам тайну всех тайн. Мы молчали.

- Мое заклинание сработало! - выкрикнула Римма. - Мы пойдем дальше, друзья мои! Мы пойдем дальше!..

 

 

© 2009-2015, Сергей Иванов. Все права защищены.