Сам ли Василек задремал, или мимолетная дрема была кем-то ниспослана?

– Мы уходим… – услышал он голос. – Нам трудно быть здесь…

– Но вы придете еще? Вы вернетесь? – вопросил Василек неслышимо.

- В конце пути ты узнаешь все.…Пройди свой путь до конца… – в голосе теплота. Да не батюшка ли это и впрямь?

- Скажи еще! – Васильку не хотелось расставаться. – Скажи еще что-нибудь!..

- Не только меч - твоя мощь…Ты и без него способен…

Но тут чья-то иная воля вмешалась. Порыв новой воли сунул, сдернул с Василька нежное облачко дремы.

Василек огляделся. Никого. Холмы отодвинулись, растеклись за спиной комковатыми оладьями.

Издалека спереди – им на смену – надвигались, вырастили темнейшие тучи; а может, высочайшие горы.

Преодолима ли будет новая преграда? Или там – конец пути?..

Василек хотел спросить у волка. Но тут возникло препятствие пострашнее того, далекого. Понеотложней.

Земля вздыбилась перед волчьей мордой. Волк резко осел на передние лапы, проволокся брюхом по траве, останавливаясь.

Вихрь выстрельнул из-под земли, вырос выше человечьего роста, шелестел, вертелся, изгибаясь, принимая разные формы. На него накрапывались песчинки да землинки. Вырванные травины приклеивались выразительными чертами да резами.

Васильку вспомнилось, как выныривали из болота шары-пузыри, как облепливались землей, делаясь похожими на черных людей.

Тут было нечто похожее. Вихрь выдавил из себя голову, колбаски рук и ног, приплюснул тулово, скруглив его на боках.

Видимо, удовлетворенный своей формой, он оделся телесностью: помутнел снизу вверх, от пяток до макушки, проясняясь, помутнение превращалось в полное подобие людского тела – в сапогах, штанах, рубахе.

Поверх рубахи была надета кольчуга – из таких мелких колец, что казалась тканым железным полотном.

Единственное отличие от обычного человека: все – и одежда, и тело – сдержанного серебристого цвета.

Из руки, – в последний миг перед затвердением, – вылетела струя, которая, отелеснев, сделалась мечом. Меч был длиннее и шире, чем принято. Крепки же, должно быть, мышцы у его владельца.

Странное подумалось Васильку, пока наблюдал за превращениями. Не так ли и у русиничей? Не служит ли вихревая бестелесность основой для грубых тел?

Как тут не вспомнить про батюшкиного бога – Духа Творящего! Быть может, он, бог, наделяет частицей себя каждый комочек плоти, которому суждено расти в материнской утробе и рождаться на свет. Быть может, частица бога направляет развитие младенца и вбирает в себя всю его дальнейшую жизнь…

Лицо «человека из вихря» оставалось не проясненным. Лишь глаза на нем прорезались – мрачные бездонные колодцы. Больше ничего. Ни носа, ни лба, ни щек, ни подбородка, ни ушей.

– Кто ты? – спросил Василек. – Зачем встал на моем пути?

– Я храбр Дув! Я – твой смертельный враг! – голос был надтреснутым, старческим, не вязался с молодецким, налитым телом.

– Но я тебя не знаю! Ни рода, ни племени твоего!

– Зато я знаю тебя! Я убью тебя! Я займу твое место!..

Меч Дува взметнулся, будто хищная птица взмахнула крылом. И попытался стать клювом – ударить по Васильку, расколоть, как орех.

Но Василек встретил его своим мечом, оттолкнул, замахнулся, вынудил перейти от нападения к защите.

Соскользнув с шеи волка, Василек с удовольствием чувствовал, как упруга и крепка почва. Как она слегка проминается под ногами – чуть-чуть, самую малость. Но вполне достаточно для того, чтобы понимать себя живым и весомым.

Да, верным было сравнение с птицами. Ибо не только обоюдные замахи походили на крылья, но и лязг мечей напоминал крики дерущихся пернатых – и карканье, и клекот, и взвизги.

Василек бил, бил, бил. Ему хотелось драться, хотелось победить. Его вызвали на схватку, его решили убить. Но он вошел во вкус, раззадорился. Он сам убьет. Он сам, сам, сам. Да будет так!

Отбросить бы мечи! Сплестись бы телами! Проползти бы сквозь частокол вражьих рук! Добраться бы до хрящеватого, натужно напряженного горла!

И сдавить! Сдави-ить! Пусть захрустит. Пусть глаза бездумно выпучатся. Может, тогда и остальные черты лица прорежутся. Появятся перед смертью. Покажутся на его, храбра Василька, суд…

А все-таки, он тоже храбр, он хороший воин, – враг неожиданный. Он будто знает, где и когда окажется меч Василька. Он кружится, ускользает, наносит удары. Но не отступает. Не отступает…

Как долго длится их битва? Пойди пойми, если здесь, в подземье, ни восходов, ни закатов…

Удар, удар, удар…Нет устали ни для одного, ни для другого. Может, внимание притупится у того…Может, рука дрогнет.…На «авось» только и остается надежда…

Мечи кажутся изогнутыми, кривыми. Впору им разогреться, расплавиться да потечь от бесконечных ударов.

Глаза первыми устают. В руках и ногах – ни намека, а глазам уже отдых нужен.

Победить, победить, победить.…Но сомнение, как червячок.…Уже есть, уже шевелится.…Сколько можно драться так ожесточенно и так безрезультатно…

Меч свистнул возле уха.…Ну вот.…Не он, а ты пропустил удар. Ты, храбр Василек…

Тебя теснят. Твое замешательство сумели почувствовать, понять.

Вперед, вперед.…Нет, не получается…Храбр Дув стоит, как стена. Об него, как о стену, лоб расшибить можно. Но сдвинуть и не мечтай. Тем более – опрокинуть…

Будто встретился с кем-то, кого знаешь, как самого себя. Знаешь, как он шагнет, когда нападет, куда постарается поразить в следующий миг…

Как утомительна, как бесполезна, как бессмысленна такая схватка!.. Откуда он выскочил, Дув, непонятный брат-близнец, непрошенный?.. Может, помириться с ним, если уж – при всем задоре – никак не совладать?..

- Не будет мира с тобой! Не будет! – хрипит голос Дува.

Волк мечется рядом. Боковое зрение видит его. Не бежать ли предлагает?.. Не побежит Василек, не побежит…

И вдруг человечий вид врага изменяется. Оплывает лоб, перетекает к носу. А нос заостряется, вытягивается, превращаясь в звериную морду.

Острейшие клыки выглядывают изо рта. Нет, из пасти. Меч делается когтем – самым длинным – на правой лапе. Густая коричневая шерсть покрывает существо, лишает его последней человеческой похожести.

Лап у него – шесть. По три с каждой стороны. Есть ли хвост, – неизвестно. Желтые глаза перечеркнуты стоячими зрачками.

Зверь рычит, роняя слюни. Смрадное дыхание доносится до Василька.

Дальше – страшнее. Опираясь на вторую и третью пары лап, зверь вздымает свой перед. Рычит снова. Толстые передние лапы бьют по воздуху. Теперь не поймешь, какой коготь самый длинный. Потому что все когти вытягиваются и сравниваются с мечом Василька.

Зверь движется. Сейчас полоснет.…Сейчас обнимет и раздавит…

Василек пробует оборониться. Бьет мечом изо всех сил. Надеется срубить, если не лапу, так хотя бы коготь.

Но меч протестующе звенит и отскакивает. И от когтя, и от лапы. Похоже, зверь целиком состоит из чего-то сверхпрочного. Вернее, не зверь – непонятное чудовище.

Мелькают когти-мечи. Их слишком много. Они все ближе. Даже тьмитель не кажется теперь опасным. Пусть бы лучше он был, чем этот…

Зачем Василек здесь? Почему на него столько напастей – одна за другой?..

Меч вертится в его руках, как бешеная мельница. Он отражает удары длинных когтей. Отражает, отражает.…Хотя Васильку самому не верится, что продержится долго, что устоит…

Дело храбра – защищать родину. Где она, его родина, Русиния? На земле погублена и не возрождена. А здесь ее и быть-то не может…

Чудовище наступает, ядовитая пенисто-серая слюна каплет с морды. Василек отходит, сдерживая губительные броски.

Похоже, и здесь наметилось равновесие, похоже, и при таком раскладе не одолеть никому. Только не отчаиваться, не унывать!

В грохоте и лязге.… В бросках и отраженьях.… С отупелой головой.… С воспаленными глазами.…На! На! На!..

Зверина хочет убить. Ее тоже, как видно, утомляет беспощадность боя. Шерсть встает дыбом. Громкий рык сменяется злобным лаем.

Мерзкая тварь вздымает свое тулово еще выше. Теперь она опирается только на последнюю – третью – пару лап. А в две пары – передняя и средняя – свободны для боя.

Отвращение испытывает Василек перед этим непонятно кем: зверем – не зверем, червяком – не червяком. Отвращение и досаду. Храбр Дув – и не храбр вовсе. А он-то, Василек, его равным себе посчитал.

Храбр Дув – колдун, чародей. Похожий на Корчуна, полузабытого ныне.

Против колдуна меч бессилен. Против чародея нужны ответные чары. Нужны слова с тайным смыслом, стоящие в тайном порядке.

Злая пасть уже нависла над ним, клыки нацелены, в глазах – ядовитая желчь, в насупленных бровях смертный приговор.

Передние лапы норовят ухватить меч Василька, подцепить, дернуть, вырвать. Средние тянутся к телу, к шее храбра – проткнуть, сдавить, обезжизнить.

Ах ты, гадина!.. Ишь морда яростна – до последней морщинки. Ее-то, морду кажешь, а лицо-то показать боялся. Может и впрямь – боялся?..

- Ты не страшен!.. Ты не страшен!.. Ты не победишь! – кричит Василек соразмерно с ударами.

И чувствует: что-то дрогнуло, подалось. Пусть это незаметно внешне, но разве битва состоит из одних только грубых, приметных движений!..

После его выкриков Дув нападает с утроенной злобой. У него подрастают клыки, а лапы мелькают так часто, что словно бы раздирают воздух на клочья.

Василек снова отступает. Но теперь отступать веселее. Василек сделал важнейшее для себя открытие: слова в прямом смысле могут быть оружием.

Не слова ли русиничей, пришельцев земных, так перебаламутили, изменили Ежинмир? Не словами ли берет свое речистая бабка Языга?..

Звучание, трепет слов дает Вселенной возможность звучать, и трепетать, живя. Возможность быть…

По слову бога Вселенная родилась. По слову человека существует…

Он, Василек, уже думал когда-то об этом. Он был прав. Прав, ибо неверные мысли в миг такой битвы не приходят…

Клыкастая пасть падает на него. Когти скребут по кольчуге – и раз, и другой. Скрежет противен, он леденит душу и оставляет борозды на сердце.

Зубы лязгают, слюна падает Васильку на голову. Слюна горячая, жгучая.

Дув толкает Василька своим непробиваемым лбом. Василек, пошатнувшись, едва удерживает равновесие.

Тут новый толчок сбивает его с ног, бросает на спину.

Василек понимает, что обречен. Прямо над собой он видит раскрытую пасть. Она ярко красна, она глубока, словно колодец. Она усажена зубищами – в два ряда.

Эх, зря он отвлекся! Может быть, и тут без Дува не обошлось? Может быть, тот поколдовал, заставил задуматься?..

Василек снизу рукояткой меча бьет по пасти. Да что для нее, прожорливой, эти жалкие удары.

Тогда он ставит рукоять меча себе на грудь, а лезвие устремляет вверх, метя в красный колодец.

Будь что будет! Либо Дув навалится, непробиваемый, и собственное оружие раздавит Василька. Либо Дув сожрет и Василька, и меч – и не поморщится…Либо меч все-таки воткнется в бешеную глотку и выпустит из нее хоть немного крови…

Но ни на то, ни другое, ни третье не происходит. Случается неожиданность.

Василька сильно хватают за ноги и рывком выдергивают из-под врага. Проволакивают спиной по траве и бросают.

Он быстро вскакивает, но никого не видит. Бросается назад к Дуву, к одолевающему Дуву, – и лишь тогда замечает своих освободителей.

И понимает, что стал, вроде бы, лишним. Потому что слаженность у подмоги, пришедшей к нему, – великолепна.

Их шестеро. Шесть маленьких людей в синих штанах и рубахах. У каждого – короткий мечик в руке.

Они так подвижны, так легки, так быстро и высоко подпрыгивают, выделывая в воздухе удивительные жесты.

Их даже не прыгучими – летучими назвать впору. Их мечики повсюду: у глаз, у ноздрей, у когтей чудовища.

Их мечики там и сям выстригают шерсть. Вспаривают кожу на морде. Отрубают у Дува правое ухо. И самое главное, – Василек не может поверить, ломают коготь за когтем. То есть, делают то, на что меч Василька оказался неспособен.

Дув ошеломлен: вертится вьюном, воет, машет четырьмя лапами. Но движения Дува беспорядочны. Он дергается. Он из побеждающего стал одолеваемым. Это приятно Васильку и…непонятно.

Дув рычит, но в рычании проскальзывают жалобные нотки.

Шестеро малых неутомимы и почти неуловимы для глаза. Они переламывают мечиками новые когти, выстригают в шерсти новые проплешины.

По облику чудовища растекается мутность. Оно взревывает последний раз, и вдруг на месте его появляется Дув-человек. Его кольчуга порвана, его лицо окровавлено.

Ухо здесь, у человека, пусть и в красноте, но – цело. Он, Дув-человек, отчаянно защищается. И отступает. Отступает…

Что, несладко? Пришла и твоя очередь?..

Василек видит, куда движется Дув. Он метит к той яме, из которой появился в виде вихря.

Вот он встал на краю, полосуя своим лезвием по мечикам шестерых. Достал Василька ненавидящим взглядом.

И – прыгнул вниз, разволакиваясь, развихриваясь на лету.

Шестеро бросились к яме. Похоже, они собирались без задержки следом за Дувом.

– Кто вы? – крикнул Василек.

– Твои сыновья! – ответил первый, прыгая и исчезая.

– Твои нерожденные сыновья! – уточнил второй.

– Мы хотим пожить на Земле! – добавил третий.

– Помоги вийлам! – попросил четвертый.

– Помоги им стать Матерями! – пояснил пятый.

– Тогда мы сможем родиться! – крикнул шестой. И никого не стало…