Ол торопился, протягивая свое округлое, чуть приплюснутое тело сквозь струны пространства, скользя по струнам своими направляющими ножками, возбуждая в ножках непрерывным усилием воли движущую силу. Он привычно чувствовал себя как бы неотмываемо грязным, как бы наполовину чужим, как бы отделенным тонкой, но достаточно ощутимой пленочкой от родного мира. Зовы и проблески родины доходили до него как бы оскудненными, обесцвеченными. Ол заставлял себя – заставлял себя! - их понимать, как раньше, - всей своей сутью, каждой искоркой своего естества. Впитывая, вбирая, принимая в себя всю Вселенную, ритмы и рисунки ее содроганий.

Но – наравне с прошлым, бережным, осторожным, - в нем жило, в нем нагло топорщилось новое – грубое и бесстрашное – мирочувствие. Ол хотел думать. И не просто хотел, – он думал. Отделив для мыслей верхнюю часть своего естества (по подобию с человечьей головой), он производил там слышные только ему самому слова – эти подпорки, эти костыли, эти стенки между собой и Всеобщностью.

Тем самым он совершал тяжкое, страшное преступление, он был виновен бесконечно, неискупимо. И пусть собратья прощали ему. Пусть его оправдывала высшая необходимость. Высшая необходимость – да. Но не собственная совесть.
Ведь он прекрасно видел, он ощущал, как хищно и бесцеремонно врывались в окружающий порядок его слова – эти хаотические конвульсии, эти противоестественные судороги. Они не стремились подладиться, приспособиться к тому, что было до них. Они изменяли действительность, грубо ее искажали, подгоняли под себя и под своих родителей – людей.

Слова рождались как бледные, перекошенные, беспорядочно пульсирующие пузыри-уродцы. Они обволакивали струны, оказавшиеся рядом; налепливали на себя; навязывали струнам свое нелепое дерганье…

Как островки чужеродной заразы, они внедрялись навеки в гармоничную сложность Ежинмира. Повисали, тая угрозу, напоминая: берегитесь! Не забывайтесь! Ваш удел – безмолвное со-чувствие, совершенно отраженное со-бытие…

Ах, как славно, как разумно был устроен Ежинмир! Совсем еще недавно.… Словно бы вчера…

Ежины большую часть времени спали. Просыпались лишь тогда, когда планета приближалась к Свет-Колючу. Просыпались, расползались из гнездовий, настраивая наспинные рожки на со-знание.

Их было так много. Они покрывали планету живым шевелящимся ковром.

Кончив настройку, они начинали главную свою деятельность – созидание узоров.

Это волновало, это потрясало. Из привычных неинтересных ежинских тел вдруг составлялись хитроумные переплетения кругов, завитков, угольников, прямых и волнистых линий.

Вот словно бы дерево раскинуло свои ветви вдоль планеты.… Вот словно бы море забушевало.… Вот словно бы лучи невиданного света просверкнули…

Сами ежины не могли видеть своих узоров. Да и ни к чему им было. Участвовать в общем деле, в обретении лада со Вселенной – что может быть выше!..

Даже Свет-Колюч их слушался. Когда узоры, мерцая, начинали появляться на планете, его жестокая сила унималась. Он будто приглядывался, зачарованный. Будто раздумывал: стоит ли жечь этот комочек, стоит ли яриться на него…

И не жег. И не ярился больше. Тускнел, укрощенный, созерцая пестроту ежинских узоров. Тускнел.… Делался желтеньким, чуть разогретым…

А ежины – засыпали. Собирались в гнездовьях в огромные шары и – забывались.… Там, внутри шаров, тепло бушевали со-чувствие и со-знание Вселенной, полученные через те узоры, что были выложены…

А снаружи – на опустелой планете – бодрствовали только «гладкие». Только «гладкие», не подчиненные всеобщим законам. И среди них – Ол…

Ему иногда хотелось приобщиться к обычным ежинам. Не чувствовать особой своей роли, особой ответственности. Но выше головы не прыгнешь и другим не станешь, если от рожденья не такой, как прочие…

«Гладкие» появлялись на свет без наспинных рожек. Никакие усилия воли, никакие помощники не могли их вырастить. Возможностей восприятия, причастности к тайнам Вселенной у них изначально не было.

Правда, на какое-то время – обычно, кругов на десять – сохранялась общая энергетическая напряженность. Она позволяла впитать в себя картину мира, его чувственный настрой. Она позволяла проникнуться восторгом приобщения…

Затем она иссякала, и «гладкий» превращался в закрытое для мира существо со своей, внутренней, энергетикой. В глубине мирочувствия – у такого «гладкого» - словно вспыхивал собственный Свет-Колюч.

Неумение быть такими, как все, выделяло и возвышало «гладких», позволяло им – по праву этого неумения – привычно претендовать на власть.

Другим – обычным – ежинам власть была не нужна.

«Гладким» она замещала то, что ими утрачено…

Ол торопился. Тут и там он привычно подмечал непорядок. И привычно не реагировал.

Ежины собирались не в шары, как обычно, - а в плоские лохматые кучи. Они возбужденно дергались, подскакивали, вертелись. Они перекатывались друг через друга, приминая наспинные рожки.

Самые падшие, самые безнадежные, обособлялись небольшими кружками, потихоньку, чтобы не замечали другие группы, обрывали вокруг себя пространственные струны и жадно впитывали струйки образующихся дискретных взрывоопасных частиц.

Дегармонизировать себя, понижать уровень своего соответствия миру ежины додумались недавно.

Портить структуру Вселенной и свою собственную, лишать мир устойчивости, четкости, наслаждаться безумными колебаниями констант – что в этом?.. В этом был коварный соблазн – число «безнадежных» кружков быстро увеличивалось.

Даже говорить они начали, эти простые «рогатики», такие, казалось бы, смирные, - все называть словами, совершать по доброй воле, в открытую, тяжелейшее преступление, на которое Ол и другие «гладкие» осмеливались только по службе, из чувства долга…

Ол, спеша и отвлекшись на мысли, как раз влип в толпу «голосящих» и теперь не мог выпутаться.

– Давайте не будем спать! – звучало в его «мозговой части».

– Сложим такой узор, чтобы Свет-Колюч вернулся!

– Пусть выжжет «гладких»! Дотла!

– Да и нас тоже! Мы неправильно живем!

– Это ты – неправильно! А нам нравится!

– Тише! «Гладкий»!..

Вокруг Ола замолкли. Перед ним расступились. Он протянулся сквозь толпу нарочито медленно…

Мыслят.… Выражают свои мысли.…Производят слова… Преступники!..

Если бы Ол мог заставить их спать! Как положено, как заведено, как устроено природой мира…

Быть может, именно их мысли, их слова привели к беспорядку, разладили тончайшее соответствие Всеобщности с Ежинмиром.

Как мысли и слова – это страшное, не ежинское – людское – оружие – влияют на Вселенную? Способ жизни ежинов – выразить через свои узоры полнейшее соответствие Космосу, полнейшее понимание, полнейшее приятие – и тем самым успокоить, утишить враждебные силы, могущие зародиться в бездонных глубинах и обрушиться на Ежинмир.

А люди? У них по-другому. Они становятся слепы и глухи, едва отрываются от себя и себе подобных. Они жадны, завистливы, злы. Им бы впору весь мир втянуть в себя – выгрызть, выдышать, вынюхать. Каждая их мысль – перестройка их мозга в ответ на воздействие извне. Они связаны со Вселенной не менее тесно, чем ежины. Но еще не поняли этого – или уже забыли. Приняли главнейшую истину за нечто мимолетное, неважное.

Их измененный мыслью мозг, их внутренний мир, тесно связан с Космосом, с наружным миром. Искажение мозга – производство мысли – неизбежно вызывает искажение Космоса. Искаженный Космос опять воздействует на искаженный мозг. Перестроенный мозг – в ответ на новое воздействие – рождает новую мысль, она усугубляет изменение внешнего мира. В силу взаимной связи снова усугубляется перестройка внутреннего мира…

Мышление людей – все большее отхождение от первоначальной сущности внешнего и внутреннего мира. Все большее искажение мира внутреннего и внешнего.

Вероятно, Вселенная сопротивляется – до известного предела – вторжению мысли, как чужеродному насилию. Упругость Вселенной помогает ей распрямлять себя, восстанавливать.

Но – рано или поздно – упругость эта будет преодолена: капля камень точит. Тогда искажение Космоса станет необратимым…

Есть ли спасение? В чем оно? В том, чтобы думать перестать? Запретить любые попытки мыслить? Ввести жестокие кары?

Или, наоборот, - в том, чтобы мыслили многие? По возможности, все…

Ведь если размышляют не десятки, а мириады ежинов, их воздействия на Вселенную обязательно будут отличаться друг от друга, обязательно не совпадут. Одни искажения мира будут уравновешиваться, уничтожаться другими. А в целом, отклонения Всеобщности окажутся незначительными, колеблясь около первоначальной величины…

Ол даже приостановился – так ему понравилась последняя догадка. Захотелось засмеяться, захохотать по-человечьи. Безудержно, взахлеб…

Вот в чем достоинство слов и мыслей. Они многозначны. С их помощью можно оправдать, что угодно, и осудить, что угодно. Не то, что ежинские узоры – привычное и точное соответствие Всеобщности…

Как примирить противоположности – людей и ежинов? Как обойтись без войны между ними?

Люди живут, подгоняя мир под себя. Ежины – подгоняя себя под мир.

Кто из них более прав? Чья правда сильнее? Чем окончится борьба?..

Людей, к счастью, мало, и, конечно же, ежины возьмут верх. Но почему люди вообще стали появляться в Ежинмире? Какие оплошки ежинов или «гладких» открыли дорогу землянам?..

Оплошка одна – отдали злую волю Корчуну. Мнилось, облагодетельствуют свой мир тем самым. Ведь, если не будет в нем злой воли, останется только добрая, А добрая воля – это послушание, приветливость, уступчивость…

Корчун появился в Ежинмире верхом на великолепном драконе. Дракон понравился ежинам гораздо больше, чем сам Корчун. Потому, видимо, что дракон со своими наспинными шипами и блистающей чешуей был похож на огромного ежина.

Корчун облетел всю планету, и никто ему не препятствовал. Он вещал, что послан Внешним миром, которому они так славно, так тихо подчиняются. Послан наградить ежинов за смиренность. И награда как раз в том, что он заберет Злую волю…

«Гладкие» согласились, надеясь, что править ежинами станет еще легче. Ежины согласились потому, что привыкли не перечить и вообще никакой воли в себе не осознавали.

По просьбе Корчуна ежины покрыли всю планету составленной из своих тел сетью. Корчун три дня летал над Ежинмиром на драконе. Кричал громовым голосом заклинания. Потом вихри бушевали такие, что не будь сети ежинской, всех бы начисто повымело к звездам.

И не стало у ежинов злой воли. А у Корчуна на пальце появился желтый перстень.

Потом Корчун улетел. А «гладкие» - озадачились.

Да и было от чего. Новые чувства появились в ежинской массе. Неохота составлять узоры. Ожидание чего-то небывалого. Страх. Неуверенность…

А тут еще люди свалились. Один.… Потом, спустя какое-то время, другой… Потом третий…

Их явление наполнило, насытило ежинские ожидания. Тайна их лиц притягивала к себе – таких неуловимо подвижных, переменчивых. Загадки их речей, властно подменяющих Вселенную - звуками. Расточительная ненужность и сила их размашистых движений…

Тихая цепкая болезнь подражания людям поползла по планете. «Гладкие» не сразу ее приметили. А когда спохватились, было уже поздно: не остановить, не погасить.

Встревожились… Воссуетились.… Послали отряд своих вдогонку за Корчуном.… А что толку? Никто не вернулся. Ни один из этого отряда. Попытались осмыслить, что произошло в Ежинмире. Видимо, злая воля, в первую очередь, нужна была каждому ежину для самосохранения. А самосохранение – прежде – значило включение во Всеобщую связь и поддержание равновесия с миром.

Теперь – после Корчунова гостеванья – возникло стремление гибельно разъединяться. И думать – словами! – о себе отдельном. Желать блага и добра только себе.

Как будто каждый ежин что-то значил сам по себе. Как будто что-то мог значить…

Ол увидел знакомое гнездовье. Не замедляясь, подлетел к нему и нырнул в прохладный черный виток.

Спиральная пещера, уходящая в планетную глубь, густо усеяна «гладкими». Их неподвижность не обманывает Ола. Он слышит своей «мыслительной частью»: разговор уже начался и уже успел накалиться.

– …У них рты появляются! Как у людей! – кричит Ош.

– Они считают, легче изменить мир, чем самим измениться! – Это Ол вступил.

– Они хотят все назвать словами! Все исказить, все испортить! – Оп визжит невыносимо. – Бедный Ежинмир, что с тобой будет!..

– Добрая воля их губит!..

– Ведет их к самосознанию!..

– К распаду на отдельных умников!..

– Таких же, как мы!..

– Чего же вы хотите? – вмешался Ол. – Отобрать у них и Добрую волю? Тогда они погибнут! И мы погибнем! Потому что зависим от них!..

– «Гладкие» ни от кого не зависят!

– «Гладкие» - основа основ!

– Не давайте клеветать на «гладких»!..

– Прекратите выкрики! Решайте, как быть с людьми! – напомнил Ол нетерпеливо.

– Убить их!

– Уничтожить!

– Послать на Свет-Колюч!

– Правильно! Сжечь!

– Победить и взять в плен для начала!

– Вот! – встрепенулся Ол. – Вот что надо! Когда возьмем их в плен, можем через них заполучить земную Злую Волю!

– Ума не хватит!

– Заклинаний не знаем!

– Разведаем! Выясним! – поддержал Ош.

– Или вот что! – добавил Ол. – Пошлем их с поручением в Темь-страну! Пусть добудут нашу Злую Волю у Корчуна!

– Справятся – наградим! – это Ог соглашается.

– Позволим жить у нас! – снисходит Оп.

– Нет! Отошлем их на Землю! – говорит Ол убежденно.

И замолкает. И не слышит больше никого. Потому что пустоту – странную, страшную – резко ощущает в себе.

И сразу понимает: всё, последние связи со Вселенной угасли. Порвались последние прямые струны…

Теперь только через себя, через свой внутренний космос, он сможет выходить вовне.

Судьба всех «гладких» настигла его именно сейчас, именно тут. Обособленным стал, самостоятельным. Похожим и в этом на людей…