Опять собралась толпа на площади перед парадным крыльцом. Пожиже она стала да потише. Уж не доходила до стен Городища.

Бессон глядел печально. И живых жалел, и погибших. Ничего не удалось ни тем, ни другим. Ни построить новую Русинию здесь, на месте, - ни обрести старую где–то там, за морями.

Положение было безвыходным. Словно чёрные грозовые тучи, надвинулись полчища Корчуна. Некуда было от них деваться. Никак было с ними не совладать.

Совсем близко они подступили. Сверху, из Детинца, видно.

Птичьи стаи тянутся оттуда, звери бегут в смертельном ужасе.

Такой беды ещё не случалось…

Хотя кое для кого – для бабки Языги, то есть – обернулась беда пользой да удачей. Завладела бабка тем страшным перстнем. Василёк не утаил его – бабка вырвала.

Возвысилась она теперь возле Корчуна. Вести дошли: вещает от его имени. Такова видно её доля: быть при властителях правой рукой. То при нём, Бессоне. То при Корчуне…

Русиничи нынче молчаливы. Что в их молчании? Настороженность? Недоверие? Неприязнь?..

- Царя хотим видеть! – покрикивают реденько.

- Светлана зови!

- Пускай решит, как быть!..

А что! Царя так царя! Не всё ему, Бессону, отдуваться!

- Хорошо! – сказал Бессон. – Мы пошлём к нему…тебя! Он подозвал ближайшего отрока – приземистого, с непомерно развитой грудной клеткой.

Отрок кивнул, неуверенно взошёл на крыльцо. Оглянулся. Толпа молча смотрела на него.

- Я приведу царя! Приведу! – пообещал.

Придворные стражи не шевельнулись = пропустили. Подчинились Бессону – его выбору.

Бессон подумал, - не без злорадства, - как распыхтится Светлан, увидев посланца. После того, как был Светланом наказан – заточён в темницу; после того, как убегал на побережье, - Бессон затаил неприязнь к царю. Хоть и крутенек он, да всё делает не к месту и не вовремя.

Мыслимое ли дело: продолжать прятаться под землёй, как ни в чём не бывало. Да ещё отроков забирать к себе вниз новых и новых. Будто лишние оружные руки здесь не нужны.

- Ну что? – спросил Бессон, выждав, пока скроется посланец – Что делать будем?.. Надеетесь ли Корчуна одолеть?..

- А ты? – выкрикнул кто–то - А ты надеешься?..

- Нет! – сказал Бессон твёрдо. – Слишком джингов много! Спросите у Василька – он к ним каждую ночь ходит!

- Говори, Василёк!

- Порадуй вестями!

- Можно ли справиться?..

Василёк вышел из толпы, встал рядом с Бессоном.

Бессон поёжился. Небось, мальцом выглядит рядом с глыбами Васильковых плеч, рядом с его пудовыми кулаками…

- Не сладить нам! – сказал Василёк негромко, и словно ветерок прошёл по людям от его слов. – Я их каждую ночь…Не пересчитать…К утру от устали пальцы сводит…А их всё столько же…

- Что предлагаешь?

- Уведи за море!

- Дай надежду!..

Василёк покачал головой, будто сказать не решался. Вздохнул.

- Давайте, как стемнеет, клином ударим! Прорубимся сквозь джингов спящих – туда, к морю! Это, по–моему последняя надежда!..

- Покрошат по дороге!

- До утра не успеем!

- Джинги проснутся – всем конец!

- И лодья только одна!..

Бессон покосился вправо. Ну, отвечай, храбр! И вбухают же боги в одного человека столько!..

- Да! – согласился Василёк. – Мы можем бить джингов только до утра. Если навалимся да поторопимся, до утра далеко уйдём. Но до моря не успеем. Конечно, не успеем. Ну что ж! Как солнце взойдёт, будем с боем пробиваться! Многие погибнут. Очень многие. Но ведь кто–то останется. Тот, кто останется, и уплывёт на лодье. Через море – к Русинии!..

- Дело говоришь, Василёк!

- Я согласен!

- И я!

- С тобой пойду!

- Веди!

- Авось, выберемся!..

Василёк повернул к Бессону довольное раскрасневшееся лицо.

- А ты как мыслишь, царёв наместник?..

- Я мыслю по–другому! – твёрдо сказал Бессон.

Шум стал опадать после его слов. Площадь насторожилась.

- Молви! – пригласил Василёк.

- Хорошо! – Бессон выдвинулся на шаг вперёд. – Думаю, нам надо сдаться! Но не Корчуну – бабке Языге! Только в её руки! Она своя, местная, что бы там ни было! Она сохранит наши жизни. А сохранив наши жизни, – сохранит народ! Она обхитрит Корчуна и отпустит нас к морю – при первом удобном случае!..

Бессон сбился с дыхания, подосадовал на себя.

Слушатели молчали – давали ему отдышаться.

- Я привык быть на втором месте. И возле неё буду я – не вы. А вы будете жить свободно! Человек сам должен свою долю выбирать – не ждать, пока укажут!

- Подальше от власти – минуют напасти!

- Правильно!

- Хорошо!

- У властителей своя правда, у народа – своя!

- Василёк, а ты как? Согласен?

- Бешеной собаке хвост рубят по уши! – сказал Василёк – А Бессон помирить нас хочет. Но разве со смертью помиришься!..

Тут, после слов его, площадь забушевала не на шутку.

Так разоралась, так размахалась руками, что, вроде, вдвое толпа увеличилась

Долго ор да галдеж бушевали. Птицы, густо усеявшие кровли теремов ла подоконники, подбавляли шума карком да писком…

- Давайте так! – предложил Бессон зычно, когда на площади стали утихать. – Кто со мной, направо перебегает. Кто с Васильком – налево!..

- Давайте! – согласился Василёк.

Площадь, едва притихшая, снова взбурлила. Иные сразу бросились в нужную сторону, - огибая друг друга, сталкиваясь, ругаясь. Иные метались, - то туда, то сюда, - потея, вертя беспомощно головами. Иные на месте остались и погрузились в раздумье…

Две судьбы показали. На две дороги поманили. Никто за них не решил. Поди–ка сам выбери. Свобода она ох как трудна…

Тут нерешительным времечко лишнее выпало, - Светлан от щедрот царских подарил.

Громко стукнули резные створки дверей. На парадное крыльцо вытолкнули отрока – посланника.

Он едва держался на ногах. Вцепился в перильца витые, чтобы не упасть. Одежда была изодрана. Лицо и тело в кровь исполосованы.

- Царь Светлан передать велел… - хрипел, и так тихо стало, что слышалось, как скребут его пальцы по перильцам. – Не выйдет он к вам… А отроков до последнего отзывает… У юных, де, своя судьба… Подземелья велики… Из них есть ходы длинные… недавно образовались – когда земля тряслась… Взрослым бы не лезть под землю… Взрослые должны собой прикрыть Светлана..

Смолкнул посланец. Сполз вниз, вдоль перилец, кровью обливаясь. Набок завалился…

Видать, Светлан его за предателя посчитал, - расправился…

Отроки, что были на площади, ни на кого не глядя, потянулись к крыльцу.

Поднимались. Исчезали в дверях.

Последними взошли придворные стражи. Тихонько сомкнули за собой створки…

Посланец лежал, плоский, жалкий. Как птенец, бурей сброшенный.