Проза
 

“Лишённые родины”
Книга ВТОРАЯ:
БАБКА-ЦАРИЦА

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Новая жизнь началась у бабки Языги. Не нужен ей стал Бессон. Джинги заменили его с лихвой.

Не бывала она теперь в Детинце – и не тянуло туда. О воскняжении Светлана узнала стороной, как о чём–то малозначительном.

По старой привычке, встрепенулась было – предстать пред очами, поклониться, засвидетельствовать почтение.

Но одумалась быстро, сама себя укорила. Кому служу, тому и пляшу. А ей служить хотелось теперь одному только властелину – Корчуну.

Как ни странно, именно холодный приём, Корчуном ей оказанный, воспламенил её. Бессон что… Снаружи мило, а внутри гнило. Благодаря ей держался, благодаря её стараниям. Недаром, едва она отвернулась, появился этот, новый, Светлан – и свалил Бессона…

Корчун – тот иной. Кремень, а не властитель. Угодников не ищет, не привечает – и так силён. Знает нерушимо: двум головам на одних плечах тесно.

Завоевать при нём местечко, под его силушкой защиту – уж так–то показалось бабке заманчиво. Она спала и видела себя теперь подданной царя Корчуна – никем иным.

И плевать, что не одарил её царь при гостевании, ничем не пожаловал. Не заслужила пока что царских милостей.

Да и чем джинги – не дары! С их помощью она обратит на себя внимание Корчуна, перестанет быть ему безразличной.

Превосходные слуги – таких у неё ещё не было. Стоит словечко вымолвить, оно уж, гляди–ка, исполнено.

Они сильны. Небось, даже храбров любых растолкают да исколотят, чтоб ей проход освободить.

Они головы задуривать умеют – загляденье. В любой толпе любому любопытному скажут:

- Ты нас не видишь!..

И впрямь, никто их не видит – не замечает, покуда сами не захотят

С такими помощниками да неужто не услужит она Корчуну! Неужто не найдёт заветного колечка, по которому тот страдает!

По ней, так и задача–то несложна. Выследить Василька да выманить у него кольцо. Василёк – простофиля. Видом – орёл, а умом – тетерев. Обижать его она, конечно, не будет. С лаской да с приветом его оберет. Бить дурака – жаль кулака.

А уж когда Корчуновы щедроты над ней прольются, тогда она с Васильком поделится. Обязательно. Может быть, даже половину ему отдаст…

Сказано – сделано. Бабка в ступу влезла, джинги за края схватились, и перенеслись они на берег моря, где Василёк трудился «со товарищи»…

Ветрено тут, привольно. Сквозит, не переставая. Море насылает волну за волной. Выгибая лошадиные шеи, одеваясь гривами пены, далеко бегут волны по песку…

Работнички закоричневели – вечно под солнцем да на ветру. Статные да сильные, до пояса обнажены. Свои «волны» круглятся под кожей на руках, на спинах…

Уж они одну лодку успели выдолбить – из цельного древесного ствола. Длинная – все они гурьбой в неё усядутся, и для бабки места хватит.

Другую лодку ладят. Шибалка с Ядрейкой топорами над ней машут. Веселяй поодаль, у первых деревьев, хлопочет. Огонь поддерживает под котлом общинным, ушицу к ужину готовит. Василёк и Первуша в лесу, голоса их слышны. Ель выбирают, чтобы свалить…Всё так безобидно, так мирно. Но ведь где–то же есть у Василька то кольцо.

Бабка Языга джингов оставила присматривать. Сама же ступу кверху дном перевернула, под неё залезла, в пенёк оборотила да и заснула крепенько под ветряной посвист.

А как ночь настала – самая сторожевая пора – бабка, бодрая да помолоделая, выскочила, потянулась, по-совиному ухнула, джингов позвала. Самого крепкого на вид в ступу к себе посадила, - чтоб чужие глаза отводил от неё.

Остальным спать велела.

Чуялось бабке напряжение в воздухе и на земле.

Чуялось: будут события в ночную пору.

От ёлки к ёлке перескакивая, оказалась бабка с джингом в виду стоянки будущих мореходов. Те спали себе спокойно, дрыхли без задних ног. Даже охрану не выставили.

Зарылись наблюдатели в пахучую хвою. Притаились, притихли.

- Ты чего не заклинаешь? – прошипела бабка джингу – А ну, как увидит кто!..

- Спящих не заклясть. Пробудятся – тогда… - успокоил джинг.

Покемарил малость, поклевал носом. Привалился, обмякнув, к бабкиной спине. Задышал ровненько…

Бабка его локотком в бок двинула. Заснул, негодный!

Аж задохнулась от злости. А джингу хоть бы что острый бабкин локоть. Сопит себе, - пригрелся…

Отвела Языга руку, чтоб сильнее садануть.

И тут – началось. Не зря её предчувствие предупреждало.

Тому, кто слушать умеет, - ничто не врасплох…

Загудело над землёй. Зашатался берег. Деревья затряслись. Море вскипело и прохлынуло, - вот–вот смоет спящих русиничей.

Будто земля – и не земля вовсе. Будто это шкура свирепого дракона…

Вот раздалась она, треснула вдоль опушки. Бабка Языга шею вытянула – любопытно заглянуть в подземный мир, запретный для живущих.

Столб невиданного света вырвался из расщелины.

Он был ярче полуденного солнца. Ярче сотни полуденных солнц. Да и сравнивать его с солнцем было нельзя. Просто не с чем его было сравнивать.

Не отшатнись бабка да не сомкни веки, - ей бы выжгло глаза. Не только глаза, - самоё бабку испепелил бы мигом. Ох, с грозными силами столкнулась! Не перемогут ли они Корчуна бесприветного?..

Тишина и темь настали после вспышки опаляющей.

Бабка боязливо щёлочку между ресницами разлепила – только–только чтобы взгляд просунулся.

Увидела, как, заткнув огнедышащую дыру, стремительно вырастает из–под земли чёрная великая тень – вровень с елями, вровень с бабкой самой – и выше, выше…

- Василёк! – упал женский шёпот просительный.

И вскочил храбр тут же – будто сна ни в одном глазу не было.

- Матушка! – сказал звонко, совсем по–ребячьи. – Ты звала меня?

- Не могу, Василёк! – сказала тень жалобно. – Не могу хранить твой дар злосчастный!..

- Почему ты в чёрном, матушка?

- Доспехи это. Вся любовь к детям во мне собралась, Василёчек. Светоносна она. Сожигающа…

- Что же делать с перстнем, родная?

- Хуже ничего уж не сделаешь, сынок! Послушай–ка! Прижмурься только!..

Василёк расставил ноги пошире, закрыл глаза. Бабка Языга на своей ёлке чуть помедлила – упоминание о перстне придало ей храбрости.

Она увидела, как тень двинула ногой, приоткрывая земное нутро. Дальше бабка не смотрела, - знала, каков свет будет.

Но не ради света отодвигала ногу тень. Бабка Языга услышала, и Василёк услышал, как из глубочайшей глубины, из непредставимой дали – из земного натруженного сердца прилетел стон и могучий, и жалобный:

- О – о – о – ох!..

Будто каждая капля, песчинка, ветка, травинка вместе, слитно простонали – пожаловались Васильку, а заодно и бабке Языге. Словно духи всего, что отжило, отцвело на земле, - вздохнули обиженно. Словно все те, кому предстояло ещё родиться, негодовали на несправедливость, не пускающую их жить…

- Лишил ты покоя землю, Василёчек! – услышала бабка Языга и открыла глаза; тень была темна и печальна. – Будь к завтрему у той горы, где дар твой лежит! Будь непременно!..

- Исполню, матушка! – сказал Василёк. – Привет и память мою передай родным!..

Тень укоротилась, - втягиваться начала сквозь расщелину.

И вдруг остановилась. И тут же бабка Языга, почуяв неладное, за нос, за ухо изо всей силы дёрнула джинга, пробуждая.

- Подсматривают за тобой, Василёк! – сказала тень, и теперь голос её был грозен. – Погубить тебя хотят!..

- Не боюсь я! – отмахнулся Василёк беззаботно. – Одолею любого!..

- Ну давай, давай!.. – шипела в тот миг бабка Языга и, сомкнув пальцы не шее джинга, душила его не на шутку, чтобы очухался от сна..

- Ты нас не видишь! – сыпанул полузадохшийся джинг сипящей скороговоркой.

Он едва не опоздал. Тень железными пальцами подняла железные веки доспехов – тяжёлые заслонки на глазах.

Оттуда, из открытых глазниц, вырвались два огневых луча, упали на раскидистые шатры елей, и два дерева–великана вмиг стали яркими факелами – превратили ночь в день.

- Не жги лес! – закричал Василёк. – Прошу!..

- Даже ради тебя? – спросила тень, закрывая глазницы.

- Одну жизнь другими жизнями не спасают! – выкрикнул Василёк. – Мне иногда кажется, это лес нас, людей, создал. Прости, матушка!..

- Возможно, ты прав! – сказала тень – Сейчас тучи прибегут – погасят. Будь завтра у горы!..

- Миг – и нет её. Стремительно укоротилась, уменьшилась. Исчезла.

Глядь, и тучи обещанные надвинулись. Ветер, взрёвывая, притащил их за уши, распорол им волосатые животы, выпустил вниз водопады.

Потухли ели, - догореть не успели. А бабка Языга, мокрая до нитки, тряслась от холода и от страха в своей ступе, жалась к джингу, чтобы согреться.

Чуть не погибла… Вот на такой волосок была от смерти…

Её наблюдательное место как раз пришлось между горелыми великаншами.

Возьми тень подземная чуть в сторонку, и остались бы от бабки бедненькой одни косточки закопчённые…

Нет, больше так рисковать бабка Языга не согласна.

Хотя, ведь не зря рисковала – узнала кое–что про перстень.

Узнала, где завтра быть надо, чтобы новости выведать.

Но зачем самой там быть? Зачем самой подставляться? Можно ведь послать кого– то. Подкупом ли заставить или угрозой…

Да вот Бессона, хотя бы. Свергнутый правитель, неужто не захотел бы он возвыситься? Она, если Бессон услужит, вернёт его, пожалуй, к власти – исхитрится. Если Бессон да Корчун оба ей будут благодарны, тут она, глядишь, двух зайцев и убьёт.

Василька он сам, Бессон, услал подальше – боялся его, как соперника. Значит, не должен отказаться последить за ним – себе же на благо.

А Светлан – ну что Светлан… Молоденький умок что вешний ледок. Тугарину – власть, Светлану – пропасть. Кобыле брод, курице – потоп. Кулик на месте соколином не будет птичьим господином…

Так бабка Языга размыслила, немного придя в себя. И глянув краем глаза, как суетятся поднятые непогодью русиничи, поспешила разыскивать Бессона…

Пока мчалась над лесом, подремала малость. Завернула в свой терем, переоделась в сухое, наелась на день. Оставленного джинга подняла да с собой взяла. Того, что с ней ночью был, оставила дом сторожить…

Отправилась пёхом к Бессоновой избе.

И тут едва не опоздала. Выводили Бессонна отроки стройные с копьями в руках да с мечами на боках.

Один оглянулся на Языгу, нахмурился, копьём качнул.

- Ты нас не видишь! – сказали джинги в один голос.

Отрок поглядел сквозь них, отвлёкся.

И поплелась Языга с джингами следом за Бессоном с юнцами.

Так, невидимые, - сквозь посты чуткие – притащились в Детинец. А там – не вверх пошли, как ожидала бабка. Нет, вниз, вниз, вниз – к подземельям…

Бабка решила, что Бессона ведут заточать в темницу, и прикидывала так и этак, стоит ли его освобождать.

Они с Бессоном спелись, свыклись. Вон уж сколько вместе.

Кого–то брать нового в напарники – ещё каков–то будет.

Но темницы глубоки, подземелья под охраной. Разгони–ка поди стражников. Небось, любой мудёр, когда в руках топор, а без топора не стоит и комара…

Ну, а джинги на что! Не сама же она будет в темницах шастать, коли такие слуги есть!..

Может, кстати, их и послать за Васильком к той горе? Их, а не Бессона?

Да ну их! Не люди – не по–людски и сделают. Переврут, переиначат. А она потом впросак из–за них попадёт…

Батюшки, да что же это деется! Не Бессона сажать привели, а Светлан уже в подземелье сидит. Кто ж тогда у власти–то?

В Детинце кто?..

На весь мрак – только два факела. У одной стены и другой.

Светлан посерёдке, на звериных шкурах разостланных. Между ним и Бессоном – два юнца невозмутимых. Оперлись на мечи, Светлана загораживают, смотреть мешают.

- Я позвал – ты пришёл! – сказал Светлан важно. – Ты хороший слуга, старательный. Я хочу тебя вознаградить. Отныне ты будешь моим наместником. Тебе не в диковину. А я стану царём. Я научу других царей, как себя вести. Царь – это бог. Царь – это солнце. Два солнца не должны встречаться. Значит, я должен быть под землёй. Так мне привычней, так мне лучше. Будто снова в пещерах знакомых… Люди меня видеть не должны. Я говорю о взрослых. Они скучны и бесполезны. Они надоели мне. Они будут говорить со мной только через тебя. Я буду править и умнеть здесь, где ничто не отвлекает. Властвовать и умнеть. И питаться мозгами убитых животных… Впрочем, хватит тебе для начала. Доволен ли ты?..

- Доволен, царь–батюшка Светлан!.. Только…

- Что?

- Назначь другого! Я было с людьми сошёлся. А ты меня опять с ними разведёшь!..

- Не перечь мне, Бессон! Не то изничтожу взрослых за твою ослушку! Мне же легче будет!..

- Коли так, я согласен. Что делать повелишь?

- Правь да ряди между взрослыми. Детей не трогай. Ко мне через день заходи. Ступай!..

- Слушаю и повинуюсь!..

Бессон попятился да так до самой двери задом и дошёл.

Языга, раскрыв рот, за ним двинулась – в Детинец, на старое место. Думала, как же теперь уговорить Бессона проследить за Васильком? Чем же теперь пронять его, взволновать?..

 

 

© 2009-2015, Сергей Иванов. Все права защищены.