Проза
 

“Лишённые родины”
Книга ВТОРАЯ:
БАБКА-ЦАРИЦА

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Сбросил его ветер, перестал держать. Веселяй упал на четвереньки, головой помотал. И увидел, что прибыл как раз куда надо.

Низкое солнце светило справа, - в спины идущим, в глаза Веселяю. Странная была процессия. Впереди обнажённая девушка, укутанная длинными волнистыми волосами, изнемогая, тащила по песку еле–еле, шажок за шажком – обнажённого, окровавленного Василька.

Сзади, приотстав, молча двигались другие девушки, тоже обнажённые, тоже длинноволосые. У них были злые лица. Приподнятыми пальцами рук, на которых краснела кровь, они словно бы щупали воздух.

Впереди, - как раз перед Веселяем, - высилась просторная костяная дуга, затянутая непрозрачной дымкой. Маленькие радуги там и тут поблёскивали на дымке, песок прибрежный сквозь неё не был виден.

Преследовательницы надвигались. Чем ближе подходили, тем глупее становились их лица. Будто кто–то невидимый смывал изнутри живые одухотворённые черты, оставляя необтёсанные людские подобия…

Веселяй хотел броситься между ними и распростёртым Васильком. Но засомневался…

А вдруг это обряд, непонятный ему? А вдруг они царём Василька избирают?..

Невыносимо видеть, как девушки красивые на глазах делаются ведьмами…

Лишь та, что Василька волокла, собой оставалась. Запрокинутое перекошенное лицо с прикушенными губами было прекрасным, дышало отвагой, упрямством.

Веселяй загляделся, залюбовался, на время забыл о Васильке. Внутри Веселяя песня зазвучала – об этой девушке. Он готов был – сейчас же, тут же – пропеть свою песню вслух.

Но события не давали отвлекаться.

Девушка - шагах в пяти от костяной дуги – вдруг упала на песок возле Василька и зарыдала. Видать, сил больше не было.

Тут преследовательницы накинулись. С урчанием противным, со всхлипами жадными, допрыгнув, повалились на Василька и свою подругу, - стали пальцами кровавыми, зубами острыми рвать загнанных.

Веселяй передёрнулся от омерзения, подскочил, замахнулся. Но не мог он, даже сейчас не мог бить смертным боем нежные девичьи тела.

Он их, как волчат неразумных, ладонями отпихнул, расшвырял. Василька и его спасительницу под одну да под вторую свою руку прихватил.

Но «волчата» ему даже разогнуться не дали. Наскакивали, - но как–то неразумно, слепо, - норовили в глаза ткнуть, лицо исполосовать, укусить.

Попробовал Веселяй дёргаться, рывками да уклонами спасаться. Да разве защитишься при занятых руках, при двух беспамятных людях под мышками.

В напрасных попытках отвязаться он только равновесие потерял: упал на колени. Нападающие взвыли, торжествуя; навалились, одежду рвали, терзали…

Веселяй пополз на коленях, ужасаясь: Почему? За что? Ведь я же их не знаю, и они – меня!..

Ему казалось, что он ползёт очень долго, что на нём не найти нетронутого, не болящего места.

Вот встала перед глазами радужно–дымчатая пелена… Вот надвинулась дымка, облепила, прогнулась, лопнула…

И вдруг не стало злых сил…

Всё было то же… Берег… Море…Костяная дуга….

Но теперь она просматривалась насквозь… И там, за ней, желтел песок, песок, - насколько видел глаз…

Ни деревца, ни клочка тени…

Ещё миг–другой, замирая, звучали девичьи голоса, - визгливые, разочарованные, злые. Убегали, удалялись…

Веселяй хотел положить Василька и девушку на песок. Да передумал: услышал, как возвращается ветер.

Девушка вдруг очнулась, подняла голову.

- Меня туда, обратно!.. – попросила. – Я могу только там!..

И снова обмякла, потеряла сознание.

А ветер уже свистел, гудел, взмётывал песок, замутняя воздух. Вот он закрутился вокруг Веселяя, загоготал, заулюлюкал, подхватил всех троих и понёс, понёс, понёс…Выше, выше…Быстрее, быстрее…

Веселяй впал в спасительное забытьё. Не видал и не слыхал, как их ветер дотащил да наземь опустил.

Глядь, оказались в знакомых местах, у ног Лесовика. Наклонился тот над Васильком, лист за листом зелёным скручивает в трубочки, и льётся из трубочек струйкой тоненькой тягучей целебный сок на страшные раны…

Всю ночь Лесовик с ними провозился. И подлечил, и накормил, и выспаться позволил. Утром отпустил с миром. Так напутствовал:

- Зовите меня, коли нужен буду! Полюбились вы мне!..

Селище спало ещё, когда Веселяй привёл Василька и Лелю в свою разорённую избу. Избу злыдни разграбили, но подпол – по скудоумию своему – не нашли. Оттуда из подпола Веселяй извлёк одёжку и предложил гостям, Васильку – порты и рубаху, Леле – сарафан.

Сам захлопотал возле печи – растопить собрался.

Да не пришлось, не дали, новые гости явились. Князевы дружинники всунулись в окна. Расплылись багровые морды, - каждая во весь проём, - зенкали лупами, молчали.

Веселяй об огне забыл, потянулся к мечу. Василёк ухват от печи отнял; примерился, чтоб сподручней было. Леля глядела, не понимая, - на всякий случай выставила вперёд растопыренные пальцы. Так же, как сестрички, когда шли за ней давеча…

Тут в дверях закашляли. Там один из дружинников толокся – виноватился лицом, спину сутулил, руки держал пустыми ладонями вперёд.

- Первуша! – узнал Веселяй. – С чем пожаловал?..

- Князь Бессон послал! – Дружинник обрадовался, что с ним говорят мирно. – К себе вас велел звать!..

- Скажи ему: будем немедля!

Первуша снова потупился.

- Без вас нельзя ворочаться!..

- В полон поведёшь? – спросил Веселяй, сердиться начиная.

- Не гневись! Надо так, чтоб и мне не в укор, и вам не в обиду!

- Он прав, - сказал Василёк. – Иди со своими, Первуша! Мы приотстанем, но так чтоб ты нас видел, а мы – тебя.

На том и поладили. Пузатые дружинники удалились, тяжело шагая в строю.

Когда они уж полпути в гору одолели, вышли на дорогу Веселяй, Леля и Василёк.

- Неужто Бессон хуже Тугарина? – спросил Василёк. – Али такой же?

- Плоть от плоти…- сказал Веселяй. – Яблоко от яблони…

- Мне здесь не по себе, - пожаловалась Леля. – Хочу назад к сестрицам!

- Потерпи, ласточка! – попросил Василёк. – Гнездо совьём, привыкнешь!..

- Потерплю, - согласился Леля.

Так тускл был её голос, что Веселяю показалось, будто не живая она, будто во сне говорит.

Оглянулся Веселяй на селище и вдруг ахнул. И Василька за плечо тронул, чтобы тот посмотрел.

Из многих изб – может быть даже изо всех – высыпали на дорогу русиничи. Стояли молча, глядели вослед, утеснялись. Незаметно для себя выдавливались за околицу, как опара из квашни.

Веселяй вспомнил, как хаживал сам за Васильком, когда тот собрался с голыми руками Детинец штурмовать.

Ничто и ничему не учит соплеменников. Каждый бы да по жердине в руку – ах какое воинство!..

- Что вы хотите, русиничи? – возвысив голос, крикнул Василёк.

- Верни нам родину!

- Ты обещал!

- Веди на поиски!..

Василёк выслушал бессвязные выкрики.

- По–вашему будет! – пообещал.

И пошёл в гору, уж больше не оглядываясь…

На парадном крыльце гостей встречал сам Бессон – вцепился в перильца витые, недвижим, как деревянный идол.

За ним – справа – торчала бабка Языга, хмурилась, покусывала нижнюю губу.

Ещё позади – толпилась дружина, красные лица, молодецкие груди, тугие животы…

Веселяй, Василёк и Леля остановились под крыльцом.

- Здравствуй, Бессон! Я вернулся! Я готов служить тебе! – сказал Василёк.

Бессон приободрился после его слов, лицом просиял, руки отнял от перилец. На миг отвёл глаза от гостей – глянул поверх них, поверх селища и городища, - поверх всего.

Бабка Языга тоже повеселела. Заулыбалась умильно. Добрые морщинки зазмеились возле рта и глаз.

- Люблю тебя, Василёчек! – пропела, будто поздоровалась. – Не гордец, не занослив! А удачлив – жёнушку–то вон какую сыскал!

- Поднимитесь оба сюда! – сказал Бессон. – Хочу обнять тебя, брат мой!..

- А ты, Веселяй, внизу оставайся! – строго добавила бабка Языга. – На тебя князь– батюшка сердит!

- Тогда я тоже – внизу! – сказал Василёк. – Хочу побрататься с тобой, Веселяй! Кто тебя обидит – и меня заденет! Будешь ли моим братом названным?

- Буду! – сказал Веселяй.

Ему смеяться от радости хотелось. Лёгким себя чувствовал – воздушным пузырьком в воде. Ай да Василёк! Ай да храбр! Как он, стоя внизу, верх одержал над Бессонном!..

Веселяй вытащил меч, приложил запястье правой руки к острию. Василёк тоже свою приложил.

Яркие чёрточки появились у них на коже, кровь из них выбухала и скатывалась – капля за каплей.

Василёк и Веселяй соединили надрезы – рука на руку – и постояли так. Потом обнялись и троекратно расцеловались – губы к щекам колючим.

Леля смотрела, рот приоткрыв. Удивлялась, должно быть, и не понимала, объяснять ей некогда.

- Зовёшь ли к себе нас, князь Бессон? – спросил Василёк.

Бессон молчал. Не видел он братания. Не слышал Василька.

Лютая ненависть была на лице Бессона. Обратил он её куда-то за спины братьев названных.

Там, сзади, вытекали на площадь русиничи. Прибывали, как вода в половодье. Безоружны. Молчаливы. Непокорны.

Злыдни сновали перед ними, как чёрные большие мухи. Вот протянулись густой цепью – перегородили площадь.

Веселяй напрягся. Ну! Сейчас бы враз напасть, смять охранительную цепь, ворваться в Детинец.

Но ведь было, было…Бой всенародный тут же, на площадки… И в Детинец врывались…И погром был неостановим – страшное, слепое, безумное разрушение…

Значит по–другому надо? Но как? Равновесие между толпой и крыльцом неустойчиво. Любой толчок – и полетят головы, польётся кровь…

- Русиничи! – закричал Бессон сверху, и голос его, полносильный, зычный, далеко разлетелся. – Я хотел посылать за вами гонцов! Но вы сами пришли и правильно сделали! Сегодня вернулся брат мой, Василёк! Я рад его приветствовать и обнять! Я назначаю его главным воеводой! Я жалую ему два терема в Детинце со всякой утварью и убранством!.. Хотите ли в поход под его началом?..

- Хотим!..

- Пойдём!..

- В Русинию!..

- На родину!..

Бессон слушал крики и не убирал хищного выражения с лица. Он был похож на коршуна.

Веселяй вдруг понял, что Васильку не видать власти, что Бессон оказался хитрее, быстрее, - только что, на глазах, перехватил победу…

- Василёк сам соберёт дружину! – продолжал Бессон, переждав крики. – Выступать можете хоть завтра! Буду ждать тебя, Василёк, в своих покоях!..

Бессон головой дёрнул, как бы поклон обозначил, и хотел удалиться. Но его остановили новые крики.

- Выпусти пленных!

- Освободи!

- Помилуй!

- Открой подземелья!..

Не по нраву это пришлось Бессону. Ноздри раздулись, грудь часто заходила. Будто решил весь воздух перетянуть от русиничей.

Оглянулся. Может, хотел приказать что–то страшное?..

Ближе всех из дружинников к нему стоял Первуша.

Веселяй явственно видел, как Первуша отшатнулся – надеялся, что взгляд Бессона его минует. Но Бессон именно в Первушу ткнул пальцем и, когда тот приблизился, что– то ему шепнул.

Первуша исчез в нутре Детинца. Веселяю вдруг зябко стало – поёжился. Неужели он, Веселяй, был когда–то правителем? Не во сне ли пригрезилось?.. Как жаль, что ничего доброго не совершил за своё короткое правление! Как жаль, что и не стремился совершить, только ждал Василька…

В руке, поцарапанной мечом, короткими толчками взыгрывала боль. Побратим подпирал Веселяя сбоку мощным плечом. И Леля…

Не слишком ли часто Веселяю хочется взглянуть на неё? Как бы ненароком…Как бы случайно…

Вот и Бессон – как услал Первушу и замолчал в ожидании, – нет–нет, и прикоснётся к Леле глазами. Тоже как бы ненароком…

Скорее бы в поход с Васильком! Там всё будет проще, чем здесь… Там песни можно петь… Сестриц Лелиных встретить и Любушку свою найти… И поюн–дерево, давняя мечта… Не здесь ведь оно – тоже там где–то

Русиничи загомонили, заорали, руками замахали.

По цепи злыдней прокатилось волнение.

Первуша вывел на крыльцо четверых мужиков. Те щурились, озирались, потирали запястья, только что освобождённые от пут. Рубахи на них порваны, тела в кровоподтёках…

Бессон снова вперёд подался, оскалился.

- Я вас отпускаю! – крикнул громко, словно не для тех, что рядом, а для тех, что на площади. – Своевольничать не будете – никто вас не тронет!

- Тебе ж хотели облегчить, князь–батюшка! – прогудел один мужик. – Чтоб ты колдовской свой хлебушек на нас не тратил!..

Мгновенно площадь притихла после его слов.

- Ишь ты! – звонко выдохнул молодой мужской голос.

Бессон нахмурился, руки снова бросил на перильца витые. Внутри, видать, клокотал, но наружу не пускал – перебарывал себя. Только ногти побелели, да подрагивала нижняя губа…

- Идите да помните! – сказал, переждав свой гнев. – Князь решает – вам исполнять!..

Он сделал знак рукой вожаку злыдней, повернулся резко и скрылся в Детинце.

Злыдни бегом схлынули в сторону.

Мужики бросились к Васильку, обступили тесно, шумели возбуждённо и бестолково.

- Меня возьми!

- Меня!

- Меня!

- Я в парусах раньше понимал!

- А я грести мастак! С утра до ночи не устану!

- Тебя беру, Шибалка! Тебя, Перемяка! А ты пойдёшь, Первуша? – деловито говорил Василёк.

- И я с тобой! – ревниво поспешила Леля. – без меня пропадёшь!..

Мужики сдержанно и добродушно засмеялись…

 

 

© 2009-2015, Сергей Иванов. Все права защищены.