Рядом валялись волк и Веселяй, тоже обессиленные донельзя. Василек приподнял голову на миг, проглянул и снова забылся.

Травинки подпирали его лоб и щеки. Солнце положило на затылок теплую ладонь.

Левая рука была отведена, - щит стоял торчком, почти до половины воткнулся в землю. В правой руке - холод глубин, мерцание рыбьей чешуи. Кольчуга Водяника…

Река плескала сзади пыталась достать, слизнуть. Звук последний, звук первый - растревоженный плеск…

В травинках беспокойная упругость, желание помочь. Выползи Водяник из своего зыбкого царства, травинки не щекотали бы его - кололи бы, пронзали…

Солнце переместилось, его ладонь стал горячей. Она слегка подрагивала, будто солнце сердилось от нетерпения. Скорей, скорей подымайся, нельзя так долго отдыхать…

Василек подобрал ноги под себя, сел. Неподалеку сидел волчонок, склонив лобастую голову набок, распахнув пасть и вывалив язык. В глазах скоро замелькает от его превращений - то большой, то маленький; то сильный, то слабый…

Веселяй лежал на спине - руки закинул за голову, взглядом блуждал в небе. На лице - позабытая - застыла улыбка торжества и покоя. Видно, первое, что испытал, когда очнулся, воплотилось в этой широкой безмятежной улыбке - да так и осталось, прилипло надолго, неиспытанное в прошлом…

Беспричинное счастье наполнило Василька. Сказать бы о нем, крикнуть бы! Да нельзя - несказуемо! Не терпит слов…

- Поехали? - спросил Василек.

- В кольчужку оболокись! - посоветовал Веселяй.

Волчонок промолчал. Только дышал часто, и язык подрагивал.

Василек поднялся, щит оставил на траве, одернул почти подсохшую рубаху, быстро и бережно натянул кольчугу.

Легка она была - почти невесома. Будто бы на Василька делана. Мягко обхватила грудь, бока, спину.

Глянул на реку - нахмурилась, потемнела. Водоворот ходит по стрежню - вле-е-ево, впра-а-аво, - словно раздумывает, что предпринять.

Василек поднял щит, надел на левую руку.

- Поехали? - снова спросил, теперь уже с нетерпением.

- Куда? - сказал волчонок. - Солнце-то вот оно, прямо над тобой!

- Правда твоя! - Василек задрал голову и как бы впервые увидел солнышко.

Тяжелое, пузатое, круглолицее. Висит над верхушками деревьев. Кажется, будто все оно усеяно бесчисленными глазами. Будто исходит из него множество сверкающих взглядов…

- Эй, солнце! - крикнул Василек. - Я храбр! Дай мне лук и стрелы!

Он подождал… Отзыва не было…

- Поедем мы все-таки? - спросил неуверенно.

- Поднимись повыше! - сказал волчонок.

- На сосну вон ту! - Веселяй показал рукой.

Василек вспомнил, как Лесовик засыпал шишками Тугарина. Уж не он ли, не Лесовик ли тут в образе сосны?

Высокая… Отсюда кажется, что она упирается в бок солнцу… Вся в сучках изогнутых, - торчат, как изломанные луки…

Это знак хороший… Это ему знак. Васильку, что все получится…

Он снова оставил щит на траве.

- Береги! - наказал Веселяю.

- Может, мне с тобой? Что там будет, наверху?

- Нет, сам должен!

- Кольчугу не снимай! - сказал волчонок.

Василек пошел к сосне - сквозь лес, огибая деревья поприземистей, продираясь через кусты.

Добрался, погладил теплый чешуйчатый ствол. Подпрыгнул, ухватился за нижний сук. Тот застонал, затрещал, но выдержал.

Ногами цепляясь, руками перебирая, подтягиваясь, вознесся Василек до твердых суков, которые прочно, не прогибаясь, торчали под ним.

Кора была клейкой - там и тут выступали прозрачные смолистые капли. Хорошо дышалось медвяно-терпким ароматом большого дерева.

Только сосну он видел, ее одну. Видел, куда ногу поставить, за что рукой уцепиться.

Тяжесть собственного тела удивляла. Когда ходишь по земле, себя не чувствуешь. Василек сейчас, на сосне, вдруг это уразумел.

А вот так вздымать себя от ветки к ветке… Когда голубое вверху и зеленое - внизу… И ни в том, ни в другом нет опоры… Только узкая полоска под ногами, коричневато-золотистая…

Вот тут себя слышишь… И какой же ты большой, нескладный, тяжелый… И сколько силы нужно, чтобы себя удерживать… Чтобы себя подтягивать все выше…

Василек вниз глянул. И ахнул, залюбовался. Лес был внизу, близко. Лес живой, неуспокоенный.

Это с волка он смотрелся гладким да притихшим, - из-под облака.

А здесь, - под ногами, - кипел, клокотал, бурлил. Зеленая пена хлестала, горячие брызги диковинной жизни…

Деревья кивали, мотали, крутили головами. Деревьям тесно было в собственных оболочках - вырваться хотели, распеленаться. Броситься в постоянную текучесть, изменчивость.

Знакомо это было Васильку, видел уже. И “нитяной” мир видел. И оборотней, которыми деревья хотели стать.

Василек оторвался взглядом от леса, поднялся выше… Выше… Выше… Прополз - насквозь - могучую крону.

И очутился наедине с солнцем - лицом к лицу. Был еще ветер - широкий поток, - но он был под ногами. И жил в нем свой Ветряник или Воздушник, - Василек мельком подумал об этом.

А тут… Оно висело, закрывая полнеба, как огромный расплывшийся блин. И не ослепляло. Не обжигало… Василек был рядом. Но не ему доставались весь пыл и блеск солнечный, а земле и тем, кто на ней.

Василек видел степенно плывшие волны света. Световороты. Светопады. Извилистые световые течения. Отмели и бездонные глубины… Видел береговые линии, которые менялись на глазах. Острова, которые плавали, как лодьи. Полукружия мостов-великанов их соединяли…

Видел - и не успевал видеть. Глаза отказывались вбирать, узнавать. Хоть и не ослепителен свет был, да слишком его много.

Вроде бы, замки были на островах. Вроде бы, свой лес на каждом…

Тоже, небось, волшебства хватало в тех лесах? Тоже, поди-ка, по нескольку царств гнездилось-умещалось?

Неужели же и в них - в каком ни глянь - свой Тугарин? И так же подмял власть под себя? И так же над ней трясется?..

Приметить бы!.. Нет, не углядел, не смог. Хотя старался, глаза щурил. Чуть ему начинало что-то казаться-мерещиться, волны света изворачивались, всплескивались повыше, рассыпались разноцветными искрами, - прятали свои сокровенные тайны…

Долго Василек выглядывал-старался. То подавался вперед, рискуя обрушиться и сломать шею. То приседал, чтобы спрятаться между веток.

- Эй, солнце, отзовись! - позвал, когда заслезились глаза.

- Слышу тебя! - упали гулкие слова. Словно две жгучих и ослепительных капли.

- Я храбр! - крикнул Василек. - Пришел просить у тебя лук и стрелы!

Крик его громкий - рядом с громадой света - показался самому Васильку щебетом воробушка. Кольчуга приятно холодила. Еще бы на лицо защиту - покрыто горячим потом.

- Дам тебе лук и стрелы! - упали новые слова. - Но ты отслужи!..

- Как отслужить-то? - спросил Василек, отдуваясь.

- Посмотри, что внутри у меня!

- Зачем тебе?

- Может, там пепел. Может, мне угаснуть скоро. Ведать хочу…

- Да как я смогу? Сгорю ведь!..

- Увидишь темное пятно. Бросайся в него. Назад верну сюда же…

Разговор окончился. Василек уже видел обещанное пятно, - выплыло из-за края солнца и надвигалось, вращаясь, как лист на воде.

Ох, вода, до чего ж ты далеко!.. Ох, Водяник, спасибо за кольчугу!..

Пятно повисло прямо над ним, - хрупкая скорлупка, тонкая корочка в океане света.

Его края стали утолщаться, выпячиваться, потянулись к Васильку. Будто солнышко делало губы трубочкой.

Только “трубочка” получалась уж больно длинной. Она выгибалась полукругом. Как те ра-дужные мосты, что привиделись между островами…

Вот он в ней. Стенки так знакомо крутятся-вертятся. Не внутри таких ли ходил он к Водянику?

- Что делать мне? - крикнул Василек.

- Иди вперед! - мелькнули два слова, как два раскаленных угля.

После гибели деда он только этим и занят. Торопится, мчится…

Держась за ветку, Василек попробовал одной ногой ступить. Другой…

Чуть прогнулось под ним, чуть качнулось. Будто встал над трясиной.

Осмелел… Притопнул… Посильнее…

Ветку отпустил и зашагал. В спину дул ощутимый ветерок.

Волка бы сюда - в один бы скок домчал. Да для волка он сейчас что звезда ночная, - далек, недосягаем.

Надо было взбираться вверх. Василек опасался, что будет соскальзывать - слишком уж непривычный был подъем.

Но не скользили ноги, держались. Вдавливались, правда, и назад подавались, да это ничего. Словно шел возле самой реки по сырому песку.

Шел и шел, - и не было заметно, что движется. Одно и то же по сторонам - ничто не дрогнет, не шевельнется.

Шел и шел - и незаметно взобрался на взгорок. Отсюда начинался уклон. Отсюда Василек покатился горошинкой - успевай только ноги переставлять.

Принесло его к пятну скорее, чем думал. Вблизи оно оказалось похожим на густой багровый туман.

Мрачная лепешка тумана выглядела устрашающе. Даже впритык почти незаметна была ее дымчатость.

Василек поколебался и - где наша не пропадала - сунул в туман левую руку. Напрягся, ожидая неприятного.

Ничего не дождался. Рука вошла в дымчатый пласт, исчезла в нем, но Василек мог шевелить пальцами, ощущал их. Мог двинуть руку вперед-назад, вверх-вниз. Было некоторое сопротивление - меньшее, правда, чем если бы двигал рукой в воде…

И вдруг Василек обнаружил, что потихоньку - по пол-ступни, по четверть ступни - про-должает погружаться.

Пятно будто вело его за собой. Попытался глянуть сквозь стены. Но взгляд безнадежно увязал…

Что происходит?.. Ум подсказывает, - пятно опускается вглубь солнца, и он, Василек, вместе с ним.

Вынул руку и стал спокойно ждать конца пути. Чуть пятно подвигалось, он снова вдавливался в него. Оно отскакивало, - он не отставал. Оно убегало, - он догонял.

Ни о чем не думалось, пока ползли они так. Щука, дочь Водяника, мелькнула, было, в голове, но ненадолго. Добралась ли она уже до месяца, до своего жениха? И как доби-ралась? Неужели так же медленно, как он сейчас?..

Он не заметил, когда пятно остановилось, проглядел остановку.

Стоял и ждал… Ожидание затянулось…

Всё, что ли? Прибыли-приехали? Слезай с коней, рать великая!..

Василек вздохнул и сунул голову в багровую муть. Закашлялся заранее - ожидал, что запершит в горле, как от дыма. Нет, не першило.

Василек шагнул в пятно, замер. Захотелось отпрыгнуть назад. Но уже непонятно было, куда отпрыгивать…

Вытянув руки, Василек сделал шаг-другой, - или ему показалось, что так мало? - и уперся в тот же туман, только уплотненный, сжатый до непроницаемости.

Набычившись, воткнулся в него головой, как в липкий кисель, - брр! отвратительно!

“Кисель” плотно обжал его голову, содрогался от усилий продвинуться, но в рот и ноздри не лез, не заставлял давиться и задыхаться, - Василек с удивлением и благодарностью мимоходом это приметил.

Голова воткнулась глубоко, тело влипло тоже… И вдруг… Плотная стена прорвалась… Голова оказалась на свободе…

Василек открыл рот, хотел отдышаться. Ночь была перед ним и звезды. Темно-красная ночь, будто набухшая от близкой крови. Ткни в нее чем-нибудь острым, черкани ножом, - и потоки крови польются, затопят, унесут, не будет возврата…

Звезды в красноте ночи были неприятно-острыми, колкими. И непривычными. Незнакомы-ми…

Василек перевел взгляд вниз. Увидел черные вершины деревьев - неподвижные, спящие. Увидел - и потер глаза, не веря, - Детинец и башенки теремов. Беспорядочно разбросанные избы селища. Вроде бы, и свою избу… Как же так?.. Не сгорела?..

Попятился было в спасительный “кисель”. Но куда пятиться? Где верное направление?

- Солнце, ты слышишь? - крикнул.

- Да-а…

Ответ был еле уловим. То ли солнце нарочно сдержало голос. То ли сказанное донеслось сквозь такую толщу, о которой Василек и помыслить не мог.

- Там, внутри… Ночь там… Звезды чужие… Другой мир… Темь-страна!..

Выкрикнул… Замер… Что будет?.. Ждал…

И вот “кисель” словно чуть отшатнулся, чуть отхлынул. Но не успел Василек поверить в это, как навалилось, надавило со всех сторон, - так, что взвыл, и слезы брызнули. И уви-дел, как стремительно развалился “кисель”: распался на куски, истек, осел; как сверкнул свет, и пронесся цветастой радугой под ним, стоящим на месте, мост от солнца до сосновой кроны…

И снова стоял на ветке между голубым и зеленым, дышал свежестью, и простор был такой, что закружилась бы голова, если бы он ей позволил…

- А лук? А стрелы? - закричал Василек обиженно.

И осекся…

Тут они были. Висели между длинными иглами чуть пониже его. Лук темно-желтого дерева, который двойным изгибом вдруг напомнил брови девицы-щуки. И колчан красной кожи с дюжиной оперенных стрел.

Тут они были… Висели, слегка покачиваясь…