Темнота шелестит, как большая деловитая мышь. Кажется, она вертится, бегает, боками своими трется. Только вот глаз не показывает.

Увидеть бы ее глазки-бусинки! Может, они хоть немного осветили бы темницу. Какие тут стены? Высок ли потолок?..

Свои глаза устали, истомились, ничего не видя. Голодают по свету, по образу. Да полно, есть ли они, свои глаза? А ну как ослеп?..

Батюшка беспокойно пошевелился, толкнул ненароком храбра, и тот глубоко вздохнул, пробуждаясь. Сверчки в его груди словно ждали этого - взыграли-запели на разные голоса.

- Что ты? - спросил Рус и, не дожидаясь ответа, зевнул.

Стрекот в его груди усилился, и батюшке подумалось: может, у него там другой мир, внутри. И свой лес в мире том, и свои цветущие поляны, на которых усатые кузнечики стонут-изнемогают от счастья жить. И свое солнце там светит - ласковое, благодатное. И в его свете так разнообразна зелень травы, кустов и деревьев. От бледных травинок, пронизанных желтизной, которым не повезло вырасти в тени. До кричащей зелени иглун-дерева. (Подует ветер, взлохматит листья, и вмиг иглун-дерево “скромнеет” - становится сдержанным, серебристо-зеленым. Это потому, что листья с изнанки поросли седыми волосками).

- Тревожно мне! - сказал батюшка. - Душа беду чует. Хоть бы не на Василька она - хоть бы на меня!..

- Тяжко мне дышится… Близок мой порог… - Храбр закашлялся надолго. Тело его дергалось, цепи слабо позвякивали.

Батюшка ждал терпеливо. Сюда бы травы бабунины да хоть капельку солнца…

- Не в бою взял верх Тугарин! - Рус дышал осторожно, говорил медленно, боялся нового кашля. - Колдовством одолел меня. Как повалился он с ножом в плече, так зашептал что-то, забормотал. Появился у него в руках белый порошок. Откуда он его вынул, не могу сказать, не углядел. На левой ладони горка порошка. Правой рукой он берет да пальцами - щелк! щелк!.. И полыхает на каждый щелк огонь между пальцами. Пых!.. Пых!.. Лежит, колдует, а змеюны пялятся, разинув рты. И я на него уставился, а ведь мог бы, наверно, убежать. Мог бы успеть… От нечестных врагов убежать не зазорно. Ну, да это я теперь понял, не тогда… А когда набормотался Тугарин, - захохотал, засверкал глазами. Бледный, больно самому, а зло сотворить - прежде всего…

Хотел я двинуться - не могу. Еще попробовал - не могу. Вроде как остолбенел. Деревянный стал. Или каменный…

Понял сразу - Тугарин чары наложил. Взмолился мысленно. Ко всем богам обратился. Потом к каждому поименно. Не помогли…

Стою болван болваном - и ни рукой, ни ногой. Никогда таким беспомощным не был. Горечи такой не испивал.

Выйти бы с ним на мечах!.. Да не моя это доля… Другого кого-то…

Слушай дальше… Подняли Тугарина, вытащили нож, унесли. Потом за меня взялись.

Как бревно завалили меня, храбра. Связали, чтоб удобнее было волочь. И поволокли…

Тащат меня змеюны, стараются, друг друга сменяют. А я - сквозь них - вижу иное что-то. Сперва этак неясно, расплывчато. Но видение мое крепнет, ярчает, приближается.

А змеюны, хоть они и на месте, и меня из лап не выпускают, - все же бледнеют, отодвигаются, словно бы они из тумана.

Словно бы две яви встретились, и та, вторая, сквозь первую, змеюнскую, проявилась…

Забыл я, что связан, что в полон тянут, - не могу оторваться от того, что привиделось…

Будто бы селище появилось вокруг Детинца и теремов, что мы поставили. Будто бы крепкие красивые люди там живут. Будто бы змеюн с ними в каждой избе…

Подержалась эта видимость немного. Пропала… Вместо нее другая пригрезилась, не мирная.

Будто бы две рати схватились. Одна рать - селищане, другая - змеюны. Бой жаркий, упорный, и перевеса - ни у кого…

Будто бы Тугарин тут явился на коне. И в змея оборотился. А сквозь него, сквозь Тугарина, еще одна видимость просвечивает.

Будто бы крепкая сильная фигурка издали видна. Не взрослая по складу - юная.

Летит она вниз, руки выставив. И обдирают ее встречные вихри до крови, до мяса.

Глядеть жалко - до слез. И не глядеть нельзя. Виденья-то вещие, понял я.

Долетает эта фигурка бедная до блестящего чего-то. Словно бы до сундука стеклянного.

И тут она меркнет. Вижу, будто бы со змеем неладное творится. Едва взмыл он над врагами да огнем дохнул… Как вдруг подломились крылья. Кровь полилась из пасти…

Вот и понимай как знаешь. Хотя чего тут непонятного. Видения мои гибель Тугарина предрекли…

Очнулся я уже тут. На этом вот самом месте. В цепях. Сколько пробыл, не ведаю.

Только явился однажды Тугарин. Сел возле. Факелом поигрывает. Поизмываться решил.

- Доволен ли? - говорит. - Покой. Тишина. Чего еще надо после стольких трудов…

Ну, тут я ему и высказал.

- Смерть видел твою. Как же мне довольным не быть!..

И передал, что почудилось. Навел ему на сердце тень. Не ожидал он от меня такого. Озлился, тошнехонько ему стало, - аж факел в руке задрожал.

Убежал, и долго его не было. Я уж начал привыкать к темнице. Тут он опять пришел. Понял я, что время мое отныне - от одного его визита до другого.

Задумчивым он мне показался. Усталым. В пол глядел - не на меня. Присел возле. Вроде как ты…

- Нет больше русиничей. Уничтожил их. Последняя горстка возле меня. Под приглядом…

- Горстка есть - народ будет! - это я ему сказал.

- Не будет. Сон-дерево отбивает волю к доброму. А змеюнам я дал дар. Чтоб русиничи вечно сытыми были…

Посидел еще, в пол глядя. И вдруг - словно обезумел. Вскочил, визжит, факелом в лицо мне тычет.

- Верю тебе! - кричит. - Верю! Увидел ты мою судьбу! Но я не слабый! Я и против судьбы сумею! Не будет у русиничей детей! Не будет самих русиничей! Животными станут! Мог бы уничтожить! Но погожу! Победить хочу!..

Накричался. Брови да ресницы мне ожег. Выбежал…

Я задумался. Почему не до конца он извел русиничей? И впрямь переломить судьбу хочет? Или просто лень ему добить побежденных?..

Век мой долгий. Не только Тугарина - и других видел злодеев. И ни один самый страшный до конца в своих злодействах не идет. Рано или поздно - любой злодей остановится. Будто это писаный закон…

Потому что нельзя творить зло бесконечно. Здесь тоже свой порог. Переступишь - и разрушишься, потеряешь себя…

Бывало - осмеливались. Бывало все. И превращались в бешеных зверей. Силы земли и неба тогда восставали - уничтожали таких…

Не успел я додумать свои мысли, как Тугарин вернулся.

- Ты остался один! - крикнул мне. - Один храбр, без народа, не нужен! Ему некого защищать!..

- Подожди! - прервал батюшка. - В дверь скребутся!..

- Слышу! - прошептал храбр.

Кто-то возился за дверью. Подкрался неслышно и теперь неторопливо позвякивал, скрежетал…