Что-то много змеюнов попадалось... Василек шел по улице, вертел головой, дивился. Обычно они сидят в своих избах - без дела не выйдут лишний раз. Какое же дело повыгоняло их нынче на дорогу?

Странные какие-то... Выглянут из ворот. Осмотрят его, не встречаясь глазами. Пройдут позади с безразличным видом. Исчезнут... А им на смену другие... Словно сопровождают Василька. Словно передают его друг другу...

Василек вертел головой, озадаченный. Может, прослышали про его драку с мужиками? Да нет, не могли так быстро... Как там бабуня? Уже успела вылечить этих, которых он лоб об лоб? Или в селище будет долечивать? Это бы хуже - разойдется слух о драке. Тогда змеюны появятся в лесу за каждым деревом. Шагу не дадут ступить...

Василек свернул с дороги. Краем глаза успел уловить, как змеюны дернулись в его сторону, как озадачились...

Но за ним не пошли. Поняли, морды усатые, что он к баньке своей. Тоже увидели дымок, что курчавится, ползет из щелок да из оконцев...

В баньке батюшка держал огонь - грел-накаливал каменку. От нижних камней шел чистый сухой жар. Верхние камни чуть слышно вздыхали-попыхивали.

Ароматный смолистый дух витал в баньке. Черный дым стоял-клубился под потолком, тонкими струйками стекал к оконцам.

Василек скинул одежку в предбанничке. Взошел к батюшка и охнул невольно. Горячие шершавые лапы хлопнули по груди и по спине, провели сверху вниз. Тело покрылось прохладным, свежим потом, спряталось под ним. Пот выливался изнутри на кожу, словно там, внутри, был спрятан родничок. Иссушающий жар и остуда родничка действовали совместно. Тело наслаждалось, изнемогало...

Василек сунул руку в кадушку с горячей водой и сразу отдернул. Вода была в самую пору...

Он зачерпнул полный ковш. Медленно лил на себя жгучую струю - почти кипяток - и кряхтел, как, бывало, дед. Самому нравилось, что кряхтит вот так. Старался лить потише, продлевал удовольствие – тешил деда в себе.

Батюшка распрямился, отошел от каменки. Топить больше не нужно было. Он стал выбирать веник - из тех, что висели вдоль стены, заботливо приготовленные матушкой и бабуней.

Василий вспомнил, как батюшка поборол его в избе, и услышал себя на миг маленьким и слабым. Он посмотрел, какие бугры вздуваются при движениях на батюшкиных плечах и руках. Вздохнул почтительно. Вот это сила!..

Вылил на себя еще ковш горячей воды. Выскочил наружу. Кинулся в речку. Обнимал ее, пытался удержать, остановить, кидал горстями в лицо ее радостный холод. Хохотал. Смотрел на мир сквозь говорливые стеклянные кружева. Раскидывал руки-ноги, и на него падали беззвучные обвалы облаков...

И вдруг встал - к дороге лицом. Рот открыл непонимающе. Блестел, отражая солнышко молодой своей наготой...

Вся дорога - снизу до верху, от крайних изб до теремов близь детинца, - была усыпана змеюнами. Они стояли молча и глядели в одну сторону. Глядели на него, Василька...

Василек тоже поглядел на себя. Чистый, здоровый, руки-ноги на месте, голова на плечах... Какого тогда рожна!.. Тьфу ты, напасть!.

Он отвернулся от змеюнов, тяжело пошел к баньке. Хотелось побежать, сгорбиться...

- Нечисть! - сердито сказал, прикрыв за собой дверь. – Будто прилипли их взгляды! Не ототрешься!

- Полезай на полок! - приказал батюшка. - Я тебя рябиновым веничком! От дурного глаза да от нечистой силы - первое дело!..

Василек полез покорно - сразу на третью ступеньку. Дым уже вылетел-вытянулся, обнажив закопченные потолочные бревна.

Батюшка плеснул в бадейку горячей воды. Снял со стены свежий рябиновый веник, сунул в бадейку.

- Таким не напаришься. Но хоть нечисть отгонишь...
Батюшка взял веник. Сбрызнул Васильку на спину. Легонько и щекотливо прошелся листьями вдоль хребта. Взвихрил воздух, замахиваясь. И со свистом, с оттяжкой ударил сына по плечам.

- Ой! - вскрикнул Василек, не сдержался. - Тут ведь не только листья! Тут и прутья!..

- Надо же! - батюшка дурашливо и счастливо засмеялся. – Верно, приметил!..

Веник зашлёпал, заплясал, затараторил. Весело ему было расхаживать по плечам да по спине Василька, - топтаться, кувыркаться, прыгать да елозить...

- Не по моей ты дороге пойдешь, вижу! - говорил батюшка, и Васильку чудилось, что он улыбается; лень было голову поднять - убедиться. - Но, может, оно так и лучше! Чтобы своя у тебя была доля, не заемная. Но каков твой путь? Куда тебя приведет? Ведаешь ли?..

- Изведаю! - пообещал Василек...

Батюшка сел на полок, веник положил рядом с собой. Оживление его пропало, замер в спокойной усталости.

- Попарю тебя?

- Иди... Я посижу...

Василек не настаивал. Слез, легкий, новенький. Словно не отхлестал его батюшка веником, а вылепил - из плеска воды, из блеска солнца, из лепета листьев, из дуновений ветра...

Оделся. Вышел на дорогу. Змеюны снова таращились. Опять сопровождали. С тем же безразличным видом...

- Откуда вы взялись на наши головы? - пробормотал Василек. И больше змеюнов не видел. Перестал замечать. Потому что городище надвинулось.

Диковинно было идти по нему в одиночестве, без родичей. Идти, зная, что не прогонят. Идти званым, привеченным...

Неохватные бревна выставляют спины из толстых стен. Дозорные башни - как два раздутых брюха - почти соприкасаются. Один-единственный наездник может промчаться сквозь них. Если другой наездник рядом, тогда выстраивайся в цепочку...

Подтянутые строгие змеюны при входе. На каждом калантырь, у каждого - копье, короткий меч на боку.

Расступаются неохотно. Один подошел, ткнул свободной рукой в грудь, провел по бокам.

Василек стерпел, не усмотрел обиды. Сторожевые, чай. При деле, Службу свою правят.

Земли в городище не видать. Мостовые деревянные так плотно пригнаны, что, и трава сквозь них не лезет.

Детинец наверху, надо всем. Как ни пойди, в него уткнешься. Мимо теремов расписных, мимо крылечек узорных... Мимо кровель чешуйчатых да шатровых... Мимо стены, что вокруг Детинца облегла...

Вот она, обитель Тугарина. Башенки. Бойницы. Резные узоры. Слюдяные оконца. Будто оперение красавца-кочета... А главная башня, как шея с головой, - свысока глядит, далеко видит...

Мимо множества дверей - длинными переходами - ведут Василька. Змеюн впереди, змеюн сзади. Василек топает ногами, его шаги далеко слышны. Топает нарочно - так ему хочется, так нужно. Змеюны движутся как бесплотные тени - еле слышно шелестят...

Из какой-то двери появился Бессон. Обнял Василька. Безмолвным жестом удалил змеюнов.

- С тобой буду! А ты - со мной! - сказал уверенно. - Братья мы! Вместе править! И Тугарин так мыслит! Об одном прошу - не перечь ему ни в чем! Слушай да соглашайся!..

Василек удивленно покосился, промолчал. Сладко было идти бок-о-бок с братом родным, видеть, как вытягиваются и каменеют встречные усатые морды.

Почему так приятны слова Бессона? Потому ли, что брат их говорит? Потому ли, что тешится Василькова спесь? Только что ее не было, и вдруг возникла-вздулась, как волдырь...

Значит, еще что-то в нем, о чем он не догадывается? Не перестанет ли Василек быть самим собой, все, изведав, что в нем есть?..

А что такое - быть самим собой? Принимать жизнь и себя без вопросов? Оставаться неизменным?

Такой ли ты сегодня, как вчера? Быть может, тот, вчерашний, уходит безвозвратно? Вить может, каждый не век проживает, а день? Тогда путь человечий - множество дней, проведенных множеством людей? Только память у них общая - связывает прожитые дни единой нитью...

Быть может, память - знак присутствия творящего духа? Бережешь ее, ценишь, - и творящий дух пребывает в тебе...

Или же быть самим собой - значит, понять себя, придумать, найти? Сделать себя, построить, - не в этом ли, правда? А может, - переделать, перестроить?..

В таком случае, ты обязан меняться. И, возможно, меняться неузнаваемо.

Но скажешь ли ты, когда перестроишься, что стал самим собой? Возрадуешься ли? Не пожалеешь ли о том слабом и темном, которым был когда-то? Не пожелаешь ли его вернуть?..

Или быть самим собой - найти своё дело, делать его честно и не жалеть себя?..

Василек задумался и не заметил, как предстал перед Тугарином.

Бессон толкнул его в бок, и Василек очнулся...

Они стояли в большой горнице, в которой все было золотым - пол, стены, потолок. Из пола, как деревья, вырастали массивные золотые треножники. На каждом, как диковинные ветви, как ежовые шубы, стыли потушенные свечи. Если зажечь их разом, то-то сиянья, наверно! Ослепнуть можно...

Посреди горницы одиноко торчал неудобный золотой стул с высокой прямой спинкой. На стуле сидел Тугарин и строго смотрел на вошедших. За ним, вдоль стены, окаменела цепь вооруженных змеюнов, особенно высоких и пышноусых.

Бессон переломился в низком - земном - поклоне. Василек, помедлив, тоже поклонился.

Тугарин встал с неудобного стула. Медленно приблизился. Заговорил.

- Видишь, какой ты важный пришелец? Немногих так торжественно встречаю, как тебя!

- Не в коня корм! Хочу биться с тобой, Тугарин! Ты деда убил! Я был под мостом! Я видел!..

- Убил, защищаясь! Напал-то ведь он! Хотел воскресить. Но Лесовик отнял! Настоящий убийца - Лесовик!..

- И с ним повстречаюсь!

- Ты честен... Смел... Силен... Откуда твоя сила?.. Пил живую воду?..

- Светозарыня позволила...

- Так ты не своей силой воевать?.. А сам-то что ж?..

- Не будет чужой силы. Только своя!

- Ну-ну... Не спеши бросаться! Подарили силушку - береги! Брату помоги править. Ему, одному, трудно...

- Правду бы найти... Отомстить за деда...

- Лесовику - отомсти! Мне - послужи! Вот тебе, правда...

- Сам сыщу...

- В храбры подаешься? Оружия-то - нету?..

- У батюшки возьму!

- Этим - с курами биться! Кони есть у бабки Языги. Меч - под стопудовым камнем. Лук и стрелы - у Солнца. Щит - у полного месяца. Кольчуга - у Водяника...

- Почему ты мне про это?..

- Никто не спрашивал – я не сказывал. Ищи!.. Не держу тебя!

Василек повернулся и вышел. Торопился-бежал переходами длинными. Не терпелось начать...