Бессон был озадачен. Хозяин явился. Хозяин сердитый. Хозяин ничего не спросил о живой воде.

Он, Бессон, из кожи вон лез, употреблял все влияние наместника, - лишь бы выведать хоть что-то. Рассылал змеюнов - сначала по трое, затем по пятеро. Многие до сих пор не вернулись... Дал приказ домашним змеюнам - выспрашивать, вынюхивать. Впустую... Даже ворожить пробовал, подражая хозяину. И ничего не получилось...

Призвать бы птиц! Послать бы на розыск! Птицы наверняка видели, где она, неуловимая живая вода. Заставить бы их! Но это лишь хозяину под силу.

Быть бы самому птицей! Уж он бы вызнал, что надо, ничего бы не пропустил!..

Бессон вспомнил, как рассказывал хозяину про мужиков. Про то, какими противными стали. Гадливость шевельнулась... Презрение...

И вдруг простой вопрос поразил. Если бы не пришел он к хозяину, каким был бы сейчас?.. Таким же, как эти?.. Неужели таким?..

Кто мог вознести?.. Матушка с ее вечными разговорами о детях и только, о детях? Батюшка, погруженный в мысли о боге да в записи на берестах? Ершистый дедуня, втихомолку тоскующий о прошлом? Или бабуня - кумушка любой чистой и нечистой силы?..

Только Тугарин был велик сам и мог возвеличить. Мудрый и простой. Сильный и справедливый. Перед ним хочется склониться, приятно согнуть спину... Если бы заумь батюшку не одолела, он бы тоже в нем бога нашел, в Тугарине...

Если бы грозно и зримо стоять над этими, что пьют и жрут в своих избах! Если бы каждого, кто ступит за частокол, делать холодным трупом! Тогда бы страха было больше! И порядка!..

Тугарин добр, и это необъяснимо. К чему ведет доброта кроме распущенности и безнаказаннос-ти?..

Когда родился Василек, Бессон был потрясен. Уже второй раз у матушки ребенок. У нее, единственной... Может, она сильнее Тугарина? Или хитрее?..

Так хотелось домой забежать - посмотреть на братика. Так хотелось глазами своими, руками своими увериться, что чудо произошло!

Но Бессон отказался от родичей - Бессон не мог появляться дома. Он отдал себя Тугарину - свой дух, свои помыслы... Обратного пути нет...

Вот и частокол... Бессон оглянулся. Два змеюна брели сзади, сонно моргали, посвистывали носами. Лунный свет превращал их туши в бесплотные тени.

Если бы сделать частокол сплошным... Без ворот... Удержало бы это русиничей?.. В муравьев бы они тогда превратились. Щёлочки прогрызали бы...

Мост перед ним - прямой, длинный и чистый. Прямой – да! Длинный – да! Но чистым он быть не должен... Труп деда на мосту - где он? Тугарин ясно сказал: пойди и возьми на мосту!..

Тревоги за деда не было у Бессона. Пока шел сюда, про деда почти не думал. Ну, набедокурил, нашалил. Тугарин простит и поправит ...

Но теперь появилась тревога. Что-то было не так. Не по словам Тугарина...

Бессон щелкнул пальцами, вытянул правую руку вперед.

- На ту сторону! Быстро! Не лежит ли там кто!..

- Кто? - рявкнули змеюны в один голос.

- Тело! Труп! Человек! Русинич Иван!..

Бессон заорал и стал противен самому себе. Но не потому стал противен, что заорал - показал несдержанность. А потому, что хотел добавить к выкрикам: "Дед мой!.." И не добавил...

Змеюны - плюх, плюх, - пошлепали, покатились, поструились по мосту. Чем дальше они станови-лись, тем быстрее двигались.

Бессон потер глаза рукой и отвернулся. Лучше не смотреть на змеюнов. Что-то непонятное и неприятное есть в их перемещении.

Он сошел с моста. Вернулся к воротам. Осмотрел скобы. Поискал поперечный брус. Нашел... Поднял...

И тут увидел деда... Не поверил глазам... Снова их потер... Бросился к воротам. И заорал, заплясал на месте, замахал рукой. Пускай возвращаются...

Дед лежал на подушке из хвои да брусничных листьев. Бессон посмотрел на распоротое плечо, на разломанную кольчугу. Вздохнул.

Чего старикам надо? Чего не сидят спокойно? Зачем лезут вперед?.,

Безумные дряхлые мальчишки! Какая от них польза! Какие подвиги! Молодых пристыдить хотят! Посрамить своей трясучей удалью!..

Какие вообще подвиги, если все налажено и обеспечено! Подвиг нужен там, где бессилие перед своим делом. Где нет надежды на совесть, умелые руки да сметливую голову...

Выскочил дед на дорогу, как ночной тать. Помахал мечом. И лежит теперь, изуродованный...

Как будет смотреть, когда оживет? Что будет чувствовать?..

Бессон помнил его шершавые руки. Кругляки мозолей, натертых веслами. Беспомощные рассказы, которые часто спотыкались и замирали. Какая-то большая беда над землей... Большое горе... Не трогало это Бессона. Слишком вяло рассказывал дед. Слишком неуверенно ...

Что было в его глазах, когда Бессон ушел? Когда отказался от родичей?.. Почему сейчас об этом подумалось? Почему раньше такие мысли отпихивал?..

Как матушка отнеслась? Наверное, постаралась понять. И поняла?.. Батюшка - тот давно в себе носил что-то неспрошенное. Мучился. Будто предвидел, что Бессон уйдет... А бабуня, думается, вовсе не страдала. Перетерпела, перемолчала. Она в семье самая сильная...

Змеюны показались в воротах. Назад не торопились, ползли, как улитки...

Наклонился Бессон. Протянул руки, чтобы деда поднять. И увидел, как земля под мертвым телом сжалась, отпрянула. Словно не захотела отдать того, кто на ней лежал...

Распрямился. Отступил. И земля расслабилась, приподняла тело. Позвал:

- Поднимите его! И несите к Тугарину!..

Ткнул повелительно пальцем в сторону деда.

Змеюны приблизились. Один стал в голове, другой - в ногах. Потянулись к телу...

И тут - быстрый треск, и быстрый гул - большая ветка упала на покатые спины. Упала больно, хлестанула одну спину иглами, другую - толстым комлем.

Змеюны ткнулись в тело. Завыли, извиваясь...

Ветка хлестанула по спинам ещё раз, подпрыгнула и воткнулась в землю между змеюнами.

Kopo ткий и сильный шелест послышался. Бессон поднял голову. Со всех сосен, что были вокруг, вниз летели шишки... Словно проливные дожди... Словно птичьи стаи... Словно пчелиные рои...

С ближних сосен - просто падали. С отдаленных - скользили по невидимым горкам...

Они подлетали к ветке и замирали, налепливались одна на другую. Ветка, словно костяк, приняла на себя груз, объединила шишки, позволила им составить некое подобие человеческой фигуры.

Трава вылезала из земли, мелькала голубыми стрелками и перевязывала шишки там, где должны были сгибаться руки-ноги уродливого чучела.

Два белых цветка, - вращаясь, порхая, - заняли место глаз... Бессон, окаменев, наблюдал, как складывалось, напухало тело, как округлялась голова, как - завершающий миг! - маленькие шишечки встали во рту вместо зубов.

- Прочь отсюда! - сказало чучело скрипучим голосом и ткнуло в спину одному и другому змеюну.

Змеюны задрожали и посмотрели на Бессона.

- Останьтесь и возьмите труп! - сказал Бессон.

- Ты кто?.. - чучело выплюнуло шишку и угодило Бессону в лоб. Кожу на лбу стало саднить - видно шишка сорвала кусочек.

- Я Бессон, Тугаринов наместник! А, ты кто?..

- Лесовик!

- Владыка лесной?

- Ты сказал правду!

- Но Тугарин выше тебя! - выкрикнул Бессон, досадуя, что повеличал противника.

- Не трогай тело! Уходи!

- Это мой дед! Тугарин оживит его!

- Иван не хотел! Просил, чтоб я похоронил!

- Не отдам деда!..

Бессон выхватил меч, висевший на левом бедре.

- Руби!.. - Лесовик подзадорил и хохотнул насмешливо – словно шишки внутри себя пересыпал.

Бессон замахнулся и с плеча, не жалеючи, обрушил меч.

- А-ах!..

И повалился на спину, ослепленный и оглушенный. Потому что посла его удара Лесовик рассыпа-лся. И все шишки, сколько их, было, пробарабанили по Бессону. Каждая ударила, царапнула, скребанула.

А еще ветка хлестанула резко по лицу и комлем разбила нос. Кровь потекла горячо и быстро. Бессон поднялся. Слизнул раз, другой, - бесполезно. Он плотно сомкнул губы, позволил крови течь и капать с подбородка. Обернулся.

И снова поднял меч. Ударил.

- А-ах!..

И снова упал, ослепленный и оглушенный градом ответных ударов. И снова ветка хлестанула по ободранному лицу. Вскочил. Повернулся. Поднял меч.

- А-ах!..

Ответный град. И боль. И кровь. Что-то зазвенело в голове. Земля сдвинулась и поплыла из-под ног. Падая, он выставил меч. И когда ветка хлестанула, она попала по мечу, а не по лицу. Верхушка ветки отвалилась. Иглы посыпались, втыкаясь в Бессона.

Он поднялся, получеловек - полу-ёж. Обернулся. И поднял меч... И тут началось невообразимое.

Ягодные кусты начали его щипать за ноги. Травинки вонзали в него свои пики. Земля колебалась, не давая стоять. Сосны гудели и кидали новые шишки, новые ветки.

Звон в голове усилился. Все кружилось перед глазами. Где Лесовик? С кем сражаться?..

- Тугарин, ты велик, помоги мне! - позвал Бессон, падая и продолжая бестолково махать мечом.

- Не быть тебе живым! - сказал голос Лесовика.

- Держись! Доспехи надеваю! - прорвался сквозь гул и звон Тугаринов голос, прошелестел в ушах.

Бессон перевернулся на живот и пополз прочь от деда. И ветки, колючие, безжалостные, - стали давить ему на спину, вжимать его лицо в мягкую духовитую землю.

- Погибаю, Тугарин! - прохрипел Бессон, задыхаясь.

- На коня сажусь! - ответил далекий голос...

Почудилось Бессону, что Луна стала девой-смертяницей. Будто парит над его спиной страшная дева и смотрит внимательно. Ждет, когда он повернется, чтобы вытянуть его дух через глаза.

Покрылся Бессон холодным и тяжелым потом. Словно липкую лягушачью кожу натянул. И никогда уже не вылезти из этой кожи...

Нашел силы на последний рывок. Сел. Глянул на Луну-смертяницу.

- Кончаюсь, Тугарин! - скорее подумал, чем прошептал.

И услышал громкое:

- Лечу к тебе!..

Что-то лопнуло в нем. Из руки выпал меч. Гаснущими глазами успел заметить, как выползли из-под земли черные узловатые корни, осторожно обвили деда и втянули его в свой мир, где дороги - самые далекие, самые безвозвратные...

После этого не было ничего...