Проза
 

“Записки детского врача”.

Димкины каникулы.

Глава ПЕРВАЯ

Димка вышел во двор и огляделся. Ряды окон справа пылали оранжевым — восходящее солнце отражалось в них. Детская площадка пустовала — песочница, качели, «ракета». Детей давно увезли, и без них было скучно.

Последний год Димка быстро уставал и с удовольствием садился на диван. Пристрастился в это время к музыке, потому что тогда не надо было думать. Он включал проигрыватель и укладывался. Бешеные ритмы поначалу возбуждали тело, заставляли его напрягаться. Но дремота быстро обволакивала голову. И Димка отключался... Тишина будила его. Он открывал глаза, освеженный недолгим забытьём, и лежал, боясь пошевелиться. Он любил эти минуты, когда мозг проснулся, а тело еще нежилось в дымке свободы, расслабленности. «Почему но изобрели, чтобы диски сами перевертывались?.. — думал Димка. — Проиграл одну сторону и лежи себе, не вскакивай... Щелк, и другая сторона заиграла...»

Господи, но чем же заняться?.. Димка еще раз окинул взглядом двор. Старухи сидели на скамеечках и делились новостями. Новости у них были пустяковые, но старухи обсуждали их азартно и весело.

Какая-то женщина с полной сеткой картошки показалась из-под арки и медленно шла по направлению к Димке. «Помочь? — подумал Димка. — А бабульки пялиться будут?.. Нет уж, сама донесет!..»

Димка знал свою манеру густо краснеть, если что-то делает под людскими взглядами...

Магнитофон взревел в раскрытом окне третьего этажа. Мелькнула кудрявая голова подростка и пропала.

Старухи как по команде замолкли, раскрыли рты и повернули головы в сторону звуков. Потом они стали оживленно жестикулировать, показывая пальцами друг на друга и на раскрытое окно...

Димку рассмешила их синхронность. «Смоки» играют! — определил он мысленно. — Поновее, чем на моем диске!..»

— Ох-хо-хо! — вздохнула громко женщина и поставила на асфальт сетку с картошкой, — никакого покоя людям от этого Васьки! Хоть бы кто унял его, негодника! Врезал бы ему разок!..

И Димке показалось, что женщина со значением посмотрела на него.

— Давайте я помогу! — сказал Димка и живенько поднял сетку на четвертый этаж. Женщина еле поспевала за ним.

Никто не заметил его «подвига», никто не смотрел на него, и это Димку обрадовало.

Какое-то изменение в нем происходило, какая-то сила прорвалась. Все ему казалось нипочем.,.

Со скучающим видом — чтобы не обратили внимания — он вошел в парадную. Взлетел на третий этаж. Звонил долго... Раза четыре... Музыка была громче звонка...

Внезапно дверь прыгнула и ударилась в стенку. Верзила в джинсах и майке стоял на пороге. У него был заспанный вид. Курчавые волосы неряшливо лохматились. На майке полукругом чернели латинские буквы. «Адидас», — прочитал Димка.

— А, приезжий! — сказал Васька. — Чего тебе?.. «Год назад переехали, а я все приезжий для него! — подумал Димка неприязненно. — И никакой он не верзила! Всего на полголовы меня выше! Подумаешь!..»

— Громкость убавь, пожалуйста! — попросил он. — Людям твой магнитофон мешает!

— Это кто же «люди»? — спросил Васька глумливо. — Ты, что ли, со своей мамочкой? Или эти старбени, что во дворе?..

— Ну, мы хотя бы! — Димка начинал заводиться.

— А чего тогда от вас папочка сбежал, если вы такие хорошие? — пропел Васька и стал драть шевелюру ногтями.

Тут с Димкой что-то случилось. Жар хлынул в голову...

Очнулся он оттого, что воздуха не хватало. Перевел дыхание, облизнул языком сухие губы и увидел, что стоит, вцепившись руками в порванную Васькину майку.

— Ах ты, гнида! — прошипел Васька и стал молотить кулаками. Кулаки у Васьки оказались острыми и шершавыми. Васька вколачивал их в Димку, словно гвозди.

Димка отбивался — тыкал как попало и куда попало.

Сильный удар швырнул его на пол. И Димка на секунду расслабился, размяк. Почувствовал спиной неприятный холод камня.

Но что-то в нем было сильнее усталости, сильнее боли. Он вскочил и снова кинулся на Ваську.

И Васька снова кинул его на пол.

Димка упал. Камень под его спиной вроде бы стал мягче, теплее. И снова какая-то пружина сжалась в нем и толкнула его вперед и вверх — на Васькины кулаки...

— Тише вы, петухи! — вдруг сказал мужской голос. И тяжелая рука легла на Димкино плечо, сжала его так, что невозможно было шевельнуться.

Димка глянул на мужчину, который спустился сверху по лестнице, и невольная улыбка наползла на лицо. Это был Гера, кумир дворовых мальчишек, знаменитый гонщик...

Васька в упоении боя рванулся было вперед, не осознав, что появилась «третья сила». И Гера, легко перехватив его порыв, втолкнул Ваську в его квартиру, захлопнул дверь...

— Ну что, болеешь? — спросил Гера Димку, не снимая руки с его плеча.

— Болею! — согласился Димка.

Лицо гонщика словно было вылеплено из тысячи живых бугорков. Когда Гера замолкал, оно походило на измятый комок пластилина. Когда Гера говорил, бугорки оживали и казались морскими волнами.

— Иди домой! — сказал Гера и отпустил Димкино плечо. — Лечись!

— А вы куда? — спросил Димка и сам удивился мысленно: «Чего это я?..»

— На гонки! — сказал Гера добродушно.

— Возьмите меня с собой! — попросил Димка. — Я мешать не буду!

— А боевые шрамы? — спросил Гера. — Они тебя не изведут?

— Не-а! — сказал Димка радостно. Он понял, что Гера не отказывает.

— И меня возьмите! — послышался из-за двери приглушенный голос Васьки.

— А ты перебьешься! — сказал Гера строго. — Воинственный очень!

— Несправедливо!.. — пробубнил Васька из-за двери.

 

 

Возле касс мототрека выстраивались очереди. Димка прочитал на афише: «Двадцатого июня международные товарищеские соревнования по спидвею между спортсменами Пловдива и Ленинграда».

Над репродукторами летали мелодии вальсов и маршей. Высоко в небе развевались флаги: болгарский и наш.

Нарядные люди, музыка, флаги. Будто сегодня общенародный праздник.

Гера шагал широко, лицо было невозмутимым и мягким.

— Со мной! — сказал он контролеру, и тот уважительно посторонился.

В маленьком служебном дворике Димка впервые увидел спортивные мотоциклы. Были они хрупкими с виду, нохожими на мопеды. Шины на заднем колесе были толще, чем на переднем.

Чумазые люди сновали туда-сюда, переговаривались веселыми голосами, ругали кого-то. Некоторые, присев на корточки, копались в моторах своих «коньков-горбунков».

Чья-то машина ожила и зарычала неожиданно мощным басом. И Димка понял, какая дерзкая сила скрыта в "мопедах". Ему захотелось тут же оседлать этого послушного человеку механического зверя.

Гера переодевался. В комнате вперемежку были мотоциклы и люди, стояли шкафчики для одежды, тиски, станок.

— Володя, кинь майку! — кричал Гера. — Чьи тут покрышки? Сто лет лежат!

Герин комбинезон Димке понравился. В него надо было влезать, как в скафандр.

Гера надел сапоги, притопнул, подмигнул Димке и стал примерять на левый сапог металлическую галошу. Именно металлическую, она была великовата, Гера взял молоток и постукал по ней. И она ответила четким, деловитым звоном, послушно обжалась по сапогу.

На дворе запустили сразу несколько моторов, и они стонали, рычали, ревели. Синий сладковатый дым заполнил все. Бочка с метанолом стала похожей на спящего гиппопотама. Канистра с касторовым маслом стояла, как черный кот на задних лапах. Гонщики что-то жестами показывали друг другу, тыкали куда-то масленками. Димке казалось, что некоторые из них летают в дыму. Запросто поднимаются и порхают. Он тер глаза кулаками, яростно щурился, а гонщики усмехались и были по-прежнему непроницаемо-загадочны. И Гера был среди них.

Едва моторы затихали на секунду, во дворик торопливо прорывались мелодии из репродуктора. Они жались к стенкам, им неуверенно, им плохо было в этом громком и заколдованном месте.

Спортсмены надели красные кожаные жилеты с номерами на груди и на спине. На головах появились обтекаемые шлемы...

А дальше все затихло. И был марш из репродуктора. И две шеренги спортсменов шли мимо трибун, и зрители приветствовали их аплодисментами и радостным гвалтом.

Прозвучали гимны - наш и болгарский. Диктор назвал имена участников состязаний...

Димка стоял на трибуне один — места здесь были служебные. Прохладный ветер забирался под куртку, Васькины удары напоминали о себе. Но Димка терпел.

Объявили первый заезд. Поперек дорожек была натянута тесьма, она резко подпрыгнула вверх, и мотоциклы помчались, ревя басовыми «шмелиными» голосами. Исчезли люди и машины — по дорожкам летели «кентавры двадцатого века»... Так вообразилось Димке.

На повороте мотоцикл валился набок, спортсмен выставлял левую ногу, и металлическая галоша чертила, резала дорожку. Переднее колесо торопилось вперед, заднее пыталось его догнать, и мотоцикл проходил поворот как-то странно, боком.

Один гонщик зазевался на старте и теперь пытался догнать остальных.

Другой гонщик упал на повороте, взметнув черное облако, но сразу вскочил, поднял барахтающийся мотоцикл.

Третий отстал и ехал неторопливо. Мотор его подвел. И гонщик наматывал круги с печальным лицом, не до себя ему было теперь, старался ради команды.

Только четвертый кружился без срывов, красиво и легко ложился на поворотах, громче всех рычал мотором на прямой. Трек принадлежал ему.

В трех заездах из восьми Гера выиграл.

Возвращались вечером. Шли неторопливо по улице и разговаривали.

— Я, брат, уже старый, — говорил Гера. — Тридцать два. Для спортсмена это много...

— А я болею часто, — признавался Димка. — Закаляться пробовал — только простудился...

— В тренеры мне надо, — говорил Гера. — Вот наберу команду пацанов — таких, как ты, — и буду тренировать!..

— Я бы очень хотел!

— А ты вот что, Дима! — очнулся Гера от своих мыслей. — Выходи завтра во двор зарядку делать!

— Вместе? — спросил Димка, замирая.

— Ну конечно!

 

Глава ВТОРАЯ

Мать растолкала крепко спящего Димку и посмотрела укоризненно.

— Вставай, драчун!

— Какая ты красивая, ма! — прошептал Димка.

— Соня! — сказала мама. — Обещал человеку, а сам проспал!

— Ой!.. — глаза у Димки округлились, он сунул руку под подушку. Будильник стоял на двух часах.

— Ночью остановились!.. — Димка выпрыгнул из-под одеяла, метнулся к тренировочному костюму.

— Не торопись, твой Гера подождет! — сказала мама.

...Гера стоял на лестничной площадке, и вид у него был задумчивый.

— Привет! — сказал он рассеянно.

— Побежали? — спросил Димка.

— Побежали! — согласился Гера.

Во дворе было холодно и пустынно. Скучный голос радиодиктора доносился из окон. Люди в куртках и плащах выныривали из парадных...

Димка бегал следом за Герой. Он быстро вспотел и дышал часто, рот пересох, в животе закололо.

Приседания, наклоны, отжимы были уже легче, К концу зарядки Димка совсем пришел в себя.

— Я провожу тебя! — сказал Димка.

— Проводи, — согласился Гера.

— Думал, ты меня прогонишь, — признался Димка. — Я же слабенький. Это мама так говорит: «Слабенький ты у меня!..»

— Ничего, разовьешься! — сказал Гера. — Сейчас давай домой и под горячий душ на пять минут! Понял?..

— Понял!

— А можно мне с вами заниматься? — спросил Васька, выглянув из своей квартиры.

— Я в принципе не против! — сказал Гера. — А дальше договаривайтесь без меня!

Гера запрыгал по лестнице вверх. «И ни разу не оглянулся!» — подумал Димка.

Васька шагнул вперед. И Дима тут же непроизвольно взметнул кулаки к лицу, принял подобие боксерской стойки.

— Да не буду я драться! — сказал Васька. — И вчера тоже не я начал!

— Извиняться не буду! — сказал Дима. — Не за что!

Помолчали...

— Хочешь, батник фирменный достану? Недорого! — оживился Васька.

— Не-а! — мотнул головой Дима.

— Странный ты какой-то! — сказал с огорчением Васька. — Одеваешься аккуратненько, но не фирма! В подворотне я тебя ни разу не видел. Чем же ты живешь?

— Ничем! — сказал Димка, и это была правда. Весь последний год ему ничего не хотелось — переходил бездумно изо дня в день.

— Мамка небось капустой подкармливает? — спросил Васька.

— Я больше картошку люблю.

Васька заржал.

— Ой, чудо! Ой, интеллигенция! — выговорил добродушно.

— А что?

Васька снова заржал.

— «Капуста» — это деньги. — сказал посмеиваясь.

— Мать дает на диски, — сказал Димка. — А больше ни на что не нужно.

— Хотеть надо уметь! — важно сказал Васька. — Ну ничего, я тебя научу!

— Обойдусь! — проворчал Димка.

— Кстати, о музыке! — Васька «не заметил» последней реплики. — Имею предложить! Хочешь увидеть настоящих музыкантов?

— Хочу! — сказал Димка. — По телевизору, что ли?

— Ой умора! — опять заржал Васька. — Только не обижайся, ладно? По-моему, ты был очень домашним ребенком!

— Да... — согласился Дима, помолчав. — Я любил читать книги.

— Ну ладно! Пошли, пожалуй!

— Пошли ко мне сначала! — предложил Димка. — Я переоденусь. И душ...

Димкина мама вышла в прихожую.

— Я думала, ты опять с Герой!

— Это Вася!.. А это моя мама, Наталья Петровна!.. — представил Дима.

— Вам очень идет это платье! — любезно сказал Васька, и Дима заметил, что маме Васькины слова понравились.

Дима залез в ванну, оставив Ваську возле проигрывателя. Вытираясь после душа, слушал музыку.

— Имею слабость, — сказал Васька. — Люблю Майкла Джексона! Красиво поет! Не надевай ты брюки! Надень джинсы хоть какие! Есть ведь, наверное.

Димка вытащил из шкафа джинсы, купленные отцом. Он их из принципа не носил, но здесь такой случай...

— Не шикарно живете! — сказал Васька на улице. — Уважаю, но не одобряю. И диски у тебя подзаезжены.

— Новые трудно достать, — сказал Димка. — Я целый год в магазинах не был. Ни на Невском, ни на Загородном...

— В магазинах? — Васька хохотнул. — В магазинах, конечно, трудно!

— Ты, наверное, спекулянт? — спросил Димка. Васька прервал его властно.

— Ша, Димок! Мы пришли! Смотри и слушай!..

На дверях краснела табличка «Клуб ЖКО». За дверью были ступеньки вниз. Они вели в большое подвальное помещение, переоборудованное под зрительный зал. В нем рядами стояли деревянные скамейки. Сцена представляла собой деревянную платформу, сколоченную из неструганых досок. Над ней висел на толстой проволоке раздвинутый занавес из красного бархата. На изнанке обоев был выписан синей тушью лозунг: «Искусство — в массы!!!» Димке особенно понравились три восклицательных знака.

Вся сцена была заставлена аппаратурой. Усилители поднимались выше человеческого роста. На них фигурки гусей, вырезанные из полированного металла. Усилители, опутанные проводами, походили на огромных объевшихся пауков, повисших на своей паутине.

На сцене были музыканты — парни, одетые кто во что. Единым для всех элементом были только джинсы.

— Привет! — сказал Васька, входя.

— Привет! — откликнулся парень, который держал микрофон в правой руке. — А это кто?

— Это Димка! Мой друг и компаньон! — объявил Васька.

— Ну ладно! Не балабольте только! — сказал парень с микрофоном. — Даю настройку! Раз, два, три!..

Резкий свист возник во всех усилителях сразу, рванулся было со сцены, вонзился в Димкины уши. Но один из парней ткнул куда-то отверткой, и все стихло.

Другой возился с электрогитарой, но что он с ней делал, — Димке не было видно.

— Лева, — спросил Васька, — сейчас играть-то будете?

— Играть не будем! — парень с микрофоном резко повернулся. — В три часа!.. Привет папане передай.

— Димка, пойдем кушать!

— А может, здесь посидим до трех?..

— Сидеть будем до вечера! У них одно выступление — пять-шесть часов! Без перерыва! Это же «Гуси-лебеди»! Мой папаня им что-то доставал. Они меня с тех пор уважают... Давай так, в два я у тебя!

 

 

— Зачем же ты подрался? — спросила мама. — Лучше бы уж поспал еще денек!... Взрослеешь ты, сынок!

— А каким я был, мама?

— Хорошим ты был. Послушным. Умным. Нежным. Заботливым. И самое главное — понятным... А теперь... Целый год словно чужим был... А чем же я-то виновата в той истории с папой!..

— Я и сам себя не понимаю. Пока не понимаю. Но слабым таким, как отец, не буду!..

«Первый раз про отца заговорили! — подумал он. — Целый год молчали». И мама, видно, подумала то же самое. Одинаковые мысли они прочитали в глазах друг у друга. И улыбнулись друг другу.

А после обеда заявился Васька и объявил:

— Вату приготовил?

— Опять драться? — спросила мама строго.

— Что вы, Наталья Петровна! Мы не такие! — Васька сиял улыбкой. — Мы идем на концерт местной рок-группы! А современных музыкантов без ватки в ушах слушать не рекомендуется!

— Ужас! — воскликнула мама.

— Ну мама! — поморщился Димка.

— Хорошо, хорошо!.. — сказала мама и замолчала,

Вася скрутил для Димки ватные заглушки, и они отправились...

Подвальный зал «Клуба ЖКО» был переполнен.

Два дюжих парня взимали плату за вход. Васька им что-то шепнул, и его с Димкой пропустили так, проворчав что-то невнятное.

Васька пропихнул Диму следом за собой к заднему ряду, держа его за руку.

— Петруша, дай место! — сказал Васька.

И толстый парень лет двадцати пяти послушно вскочил со скамейки.

Васька с Димой уселись. Дима слышал все как бы издалека — ватка в ушах рождала чувство отстраненности...

Занавес раздвинулся, а вернее — раздернулся. И зал взорвался воем, свистом, улюлюканьем.

«Гуси-лебеди» стояли на сцене. Трое музыкантов и один солист.

Первые аккорды ударили по залу. Дима мысленно поблагодарил Ваську за ватку в ушах... И понеслось-поехало...

Инструментами «Гуси-лебеди» владели хорошо. Гитары кричали, жаловались, восклицали. Синтезатор то щелкал соловьем, то грохотал, как тамтамы, то шелестел, как вьюга, то шептал что-то, как море. Он же скрежетал, как шестеренки в жуткой машине.

Поначалу Димка заслушался, влился в ритмы. Но чем дольше он слушал, тем больший протест нарастал в нем. Было тяжело, было мучительно слушать такую музыку долго.

Димка задремал, а потом и вовсе отключился — заснул, привалившись к Ваське... Васька его растолкал, когда все кончилось... Дима потянулся и огляделся.

Сизая табачная мгла висела под потолком. Пахло потом. Зрители, вялые, оглушенные, проталкивались к выходу... Сцена была пуста. Непонятно было, куда делись музыканты.

А на улице было свежо. Легкий ветерок приятно холодил. Слева, где-то за домами, досвечивало заходящее солнце. Справа, над кинотеатром «Победа», висела луна.

 

Глава ТРЕТЬЯ

Утром, когда будильник затрещал, Димка чуть не заплакал. Ни Геру, ни Ваську — никого не хотелось видеть. Голова болела. У него не раз бывали такие беспричинные головные боли. Никакие таблетки на них не действовали. Надо было отлеживаться, Тогда боли исчезали. «Но я ведь не слабак теперь! — подумал Димка и поморщился. — Я ведь стал другим!..» И он, кряхтя, натянул костюм.

На лестничной площадке он увидел маму вместе с Герой.

— Ты, брат, не того!.. — сказал Гера. Он сейчас был очень похож на медведя из мультфильма. Дима улыбнулся слабой, вымученной улыбкой, глядя на него.

— Понял, что Георгий Иванович говорит? — сказала мама.

— До чего вы смешные! — сказал Димка и поплелся вниз по лестнице. .

«А Гера, значит, Георгий Иванович!» — отметил он про себя...

Васька во дворе энергично махал руками у груди.

— Физкультпривет! — заорал он издалека, — Не проспите царствие небесное!..

— Побежали, ребята? — спросил Гера. И не дожидаясь, потрусил вперед. Следом за ним побежал Васька, а Дима пристроился в хвосте. Бежал он, к его удивлению, легче, чем вчера. И головная боль после бега вроде поутихла. Димка вошел в азарт и выполнял упражнения рьяно, самозабвенно.

После зарядки разбрелись по домам. Димка принял душ и завалился на диван — досыпать.

Не спалось. Мать ушла на работу, поговорить было не с кем. Диски слушать не хотелось. Димка лежал и думал об отце. Отгонял эти мысли и не мог отогнать.

«Зачем он назвал меня так? — думал Димка. — Зачем назвал так нелепо? Для всех я Димка — даже для мамы! Никто и не знает, что мое настоящее имя — Добрыня! Попробуй-ка его произнеси вслух! Засмеют, задразнят... А может, я просто слабак? Имени своего боюсь... Отец, видно, хотел, чтобы я сильным был. А сам спился... Почему? Я ничего не знаю... И не спросишь у него теперь... Он сам говорил, что уедет куда-нибудь подальше... Просил забыть о нем...»

Димка вздохнул, положил руки за голову. «Буду сильным и стойким!» — решил он.

Он удовлетворенно прикрыл глаза. Вспомнил, как переезжали год назад, разменяв свою трехкомнатную. Отец поехал в коммуналку — он пьяница тихий, не дебоширит. А они с мамой сюда, в эту двухкомнатную квартиру...

Проснулся Димка в одиннадцать часов. Голова не болела. Встал, пошел на кухню, подогрел чайник, яичницу. Стал жевать, прихлебывая чай...

И вдруг снова прорвались мысли об отце. Дима отодвинул сковороду, рассеянно звякнул ложечкой в стакане.

«Поначалу я ненавидел отца! — вспоминал он. — Теперь понимаю, что был не прав... Но книги я, наверное, на всю жизнь разлюбил... Из-за него... Он мог читать целый день без перерыва... И чему научился?.. Водку пить?.. Надо самому что-то делать хорошее, а не вычитывать про то, что делают другие...»

Он схватился было за вилку, но яичница уже остыла. Димка бросил вилку, допил чай и помчался к Ваське...

Войдя в квартиру, он ахнул. Он подумал, что попал во дворец. Паркет под ногами был узорчатый, рисунчатый. Такой Димка видел только в музеях. Стены прихожей были оклеены фотообоями — березовая роща белела в прихожей. Потолок был выложен темными панелями («Красное дерево!» — бросил Васька), между которыми светлели полоски матового стекла. Хрустальная люстра освещала старинную вешалку, в которой вместо крючков для одежды были позолоченные рога. Возле вешалки стоял старинный столик, и на нем распластался кнопочный телефон.

— Лажа все это! — небрежно сказал Васька, видя, «то Дима загляделся. — Все это ненадолго!

— Почему? — спросил Дима.

— Воруют... — сказал Васька, глядя в сторону.

— Твои родители? — ужаснулся Дима и поежился.

— Ага!.. Я протестую, но доносить на них не собираюсь. Без меня сядут! А что мне, рыдать, что ли? Волосы рвать?.. — Васька глянул свирепо. — У них своя жизнь, у меня — своя!

— Где твоя комната? — спросил Дима.

— В конце коридора — направо... Слева гостиная, она вся в коврах, ну ее к богу!.. Тут спальня, она вся в цветах, мать на цветах помешана. Это нам не надо... А вот ко мне — прошу!

Васька распахнул дверь, и Дима чуть не отпрянул. Напротив него стоял ковбой, направив на Диму два пистолета. Васька подтолкнул сзади, и Дима шагнул вперед, увидев, что ковбой — нарисованный.

— Сам рисовал? — спросил он вслух.

— Сам! — сказал Васька с гордостью.

— У тебя, наверное, талант! — сказал Дима.

Теперь он заметил аппаратуру.

У стены на аккуратненькой полочке стоял проигрыватель. Столько в нем было хромированных кнопок и рычажков, что у Димы зарябило в глазах.

Возле пола был укреплен еще какой-то агрегат. На нем были две приборные стрелки и два ряда ручек настройки. («Тюнер!» — сказал Васька).

Провода вились вдоль стены, напоминая Димке зрительный зал в подвале. Под потолком были укреплены четыре колонки.

— У меня диски только фирменные! — сказал Васька. — Аппаратура японская. Усек?..

— И это ненадолго?.. — спросил Дима.

— Умеешь ты задевать, — сказал Васька, помолчав. — Конечно, тоже ненадолго! Единственное, чего мне жалко!..

— Купи по-честному, если жалко!

— Может, и куплю! Поближе к пенсии! На такую технику знаешь сколько вкалывать надо!..

Васька плюхнулся на тахту, единственную «мебель», которая была в комнате.

Взял маленький пультик управления, который валялся на тахте, и нажал одну из кнопок.

Странная музыка послышалась. В стремительный голос электрогитары вплеталась грустная мелодия электрооргана.

Слушали молча, пока пластинка не кончилась.

— Думаешь, мне родителей не жалко? — сказал вдруг Васька. — Отец, в общем-то, мировецкий парень! Все понимает, не мешает жить, веселый. Он рынком управляет. Заместитель директора. Ну и, конечно, кое-что имеет от «южных людей». Кое-какие пенки снимает. Натура у него широкая. Ему без этих «пенок» жить неинтересно. Я ему каждый день говорю: «Смотри, попадешься». А он мне в ответ: «Смотрю, мальчик, смотрю! Но никого пока не вижу!..» И «рожки» делает. Он где-то вычитал, что это от дурного глаза... Он и сам понимает, что не всегда так будет. «Хоть сегодня, да мое!»... А мне что до отцова барахла, мне всем этим не пользоваться... Ну, так и начхать... А его я люблю! И буду любить...

— А мама тоже на рынке? — спросил Дима.

— Маникюрщица. Она жадная. От жадности левачит. От жадности и сядет. Отец ей сто раз говорил: ну чего тебе не хватает? Сиди смирно, хоть ты с Васькой останешься, если что! А она не слушает. Завела себе клиентуру постоянную. От каждой клиентки мзду имеет плюс к таксе. Кроме того, тряпками промышляет. Кто-то ей приносит по дешевке. А другим она спускает втридорога...

— Прямо на работе?

— Ну конечно! У них не парикмахерская, а торговая фирма! Я думаю, она раньше отца загремит по глупости.

— А моя мама — библиотекарь.

— Я видел, у вас книг много.

— Ты что? — опешил Дима. — Ты так сказал, будто мама их натаскала!

— А я почем знаю!

— Это папины книги! — объяснил Дима. — Он их покупал всю жизнь. А когда мы разъезжались, он их мне подарил...

— Может быть... — сказал Васька.

— Ты что, не веришь?

— Да верю, успокойся ты! Пойдем пошляемся! Может, девчонок заякорим!

— Пошли! — сказал Дима. — Только я маме позвоню...

Он вышел в прихожую, снял трубку и нажал нужные кнопки...

— Ой какой молодец! — обрадовалась мама. — Вовремя объявился!

— А что такое?

— Мне Гера позвонил! Велел передать, чтобы вы собирались!

— Куда?

— Он уезжает на сборы. И вас берет с собой! Тебя и этого, Ваську!

— Ура! —крикнул Дима в трубку.

 

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

Электричка, свистнув, укатила дальше. А Гера и ребята остались на платформе с рюкзаками.

Возле платформы рычали мотоциклами три загорелых белозубых парня в шлемах, кожаных куртках и джинсах.

Гера поздоровался за руку с каждым из них. Потом пристроился за спину одному и жестом показал ребятам — делайте, как я.

Дима и Васька сели на мотоциклы, и маленькая колонна, ревя, полетела вперед.

Проскочили поселок, выбрались на шоссе. Плотный ветер вцепился в Димку, пытался отодрать его от мотоцикла, пытался оторвать рюкзак от спины. Было страшно и весело. Дорога с бешеной быстротой неслась под ногами.

Димка намертво вцепился в ручку и глядел во все глаза. Шоссе втянулось в еловый лес, пахнуло хвоей. Ему казалось, если он раскинет руки, то взлетит высоко-высоко над лесом — туда, где тихо дремлют маленькие белые тучки.

Солнечный свет лежал на шоссе полосами. Эти светлые полосы, как шлагбаумы, быстро приподнимались, пропуская, и тут же соскальзывали по спинам — падали вниз...

Тот, кто ехал впереди, вдруг свернул на лесную тропинку, и за ним запрыгали, заскакали остальные. Пока выбрались из леса, Димка отбил себе копчик...

Сразу за лесом был мототрек. Тут же была база спортивного лагеря. Стояли две большие брезентовые палатки барачного типа. В них и предстояло жить.

Ребята занесли рюкзаки в палатку. А сам Гера, едва слез с мотоцикла, умчался на трек. Он был руководителем сборов, и дел у него было невпроворот.

Завхоз выдал ребятам чехлы для тюфяков, показал место на нарах, выдал также по комплекту постельного белья.

Васька знакомился с гонщиками. Подходил то к одному, то к другому, о чем-то оживленно говорил. Дима так не мог. Мешала стеснительность. Дима взял оба тюфяка и пошел набивать их соломой...

Когда он приволок распухшие и плотные тюфяки, Васька был уже своим в палатке. Ребята сделали себе постели, и Васька попутно рассказал про тех, с кем успел познакомиться. Дима слушал и сопел носом от радости.

— Пошли посмотрим на трек! — предложил он Ваське...

Смотреть, собственно, было не на что. Гаревая дорожка, подсобные помещения да класс для занятий. Все это или подобное этому Дима видел несколько дней назад.

— Вот что, — сказал Васька. — Предлагаю мотануть в поселок! Там ресторанчик есть?..

— Пить, что ли? — спросил Дима недовольно.

— Упаси боже! — Васька воздел руки в притворном ужасе. — Мы же за баранками!... Я довезу. Ты только попроси у Геры его «Яву»!..

После обеда многие разъехались. Гера разрешил взять мотоцикл на два часа. Васька, оглядываясь по сторонам — есть ли публика, — объяснил Диме, где стартер и что такое зажигание.

Приехали в поселок и остановились у ресторана. Зал, эстрада были пусты. Какой-то мужчина в черном костюме доедал свою котлету.

К их столику подошел скучающий официант.

— А музыки никакой нет? — спросил Васька томно. — Отдельно плачу!

— Никакой, мальчики, к сожалению! — официант развел руками и даже слегка присел от усердия.

— Вот жлоб! — сказал Васька ему вслед.

— Давай соку закажем! Мы же спортсмены теперь!

— Давай! — согласился Васька вялым голосом. Официант принес два бифштекса, и Васька сказал ему насчет сока.

Помолчали.

— И почему только люди живут плохо? — спросил вдруг Дима. И поглядел испуганно на Ваську, — не засмеется ли. — Мой отец много читал, а жил плохо. И твои родичи тоже...

— Надо хорошо жить, — согласился Васька. — Только у многих пороху не хватает. Правду скажешь — ее потом отстаивать надо, бороться, нервы тратить, силенки. А промолчишь — все спокойно и тихо, над тобой не капает...

— Мне жалко тех, кто в неправде запутался, — сказал Дима. — Отца жалко...

— А мне, думаешь, не жалко! — вскинулся Васька.

— Пойдем пошляемся! — предложил Димка.

— Что мне сразу понравилось в тебе, — сказал Васька, — ты самостоятельный. Не подделываешься ни к кому. Еще когда вы только переехали, я это почувствовал.

— А я тогда никого не видел, кроме себя, — признался Дима. — Кроме своей беды...

— Я видел: ты никому не подражал, не подлаживался. Ни джинсы тебе не нужны, ни кроссовки. Теперь таких мало...

— Человеку нужен только другой человек, — сказал Димка. Ему самому понравилось, как он это сказал. Он показался себе взрослым. — А жулику человек нужен, чтобы его обмануть. Такие сами не люди.

И вдруг Дима осекся, глянул на Ваську виновато, покраснел.

Вспомнил про Васькиного отца — ведь и против него тоже, Васькиного отца, он сейчас выступил.

Но Васька, похоже, ничего не заметил.

Возвращались впотьмах. И желтое пятно, как заяц, прыгало перед мотоциклом. Дима, держась за Ваську, думал о том, как бы поскорее научиться самому ездить на мотоцикле.

Случай поучиться представился быстро. На стоянке личных машин их ждал Гера. Он их молча встретил. Молча подождал, пока заглушат мотор и подойдут к нему.

— Я вас прошу, ребята, — сказал спокойно, — возвращайтесь без опозданий!

— Гера, ты не поучишь меня ездить? — спросил Димка.

— А для чего вы на сборах? — сказал Гера.

— Сначала не на спортивном! — сказал Дима. — На простом!

— А ты не умеешь? — удивился Гера. — Давай прямо сейчас.

И он до отбоя объяснял Димке все про свою старенькую «Яву»...

Так они прожили целый месяц... По утрам занимались основательно зарядкой. После завтрака изучали теорию, копались в моторах. Перед обедом начинались заезды. После обеда они продолжались. После ужина было личное время. Дима проводил его, думая о чем-нибудь или играя с Васькой и Герой в шахматы. У Васьки, кроме того, была колода карт, и он знал много фокусов и гаданий...

Утром двадцать второго июля, в субботу, приехала Димкина мама...

 

Глава ПЯТАЯ

О том, что она приехала, сообщил Васька. Он прибежал, выпучив глаза, и выпалил с порога.

— Димка, там твоя мама в палатке!

— Приехала? — спросил Димка радостно. — Я сейчас...

Он грохотал молотком, обжимая металлическую галошу по своему сапогу. Примерил и, убедившись, что дело сделано, помчался к палатке. Там, внутри, стояла мама и грустно смотрела на нары.

— Тут вы и живете? — сказала мама.

— А что? — ревниво спросил Димка.

— Да ничего, но я думала, спортсмены лучше живут. Комфортабельней...

— Тут хорошо! — сказал Димка. — Знаешь, я теперь мотоцикл водить умею! И обычный, и спортивный!

Он сказал это небрежным тоном, но ждал, что мама восхитится и похвалит.

И тут в палатку вошел Гера, и они с мамой улыбнулись друг другу.

— Ну как тут мой спортсмен? — спросила мама. — Не нарушает ваших законов?

— Нормально занимается! — сказал Гера. — А ты чего стоишь, Димка? Иди погуляй.

Дима вышел и расхохотался нервно. Это у Геры ловко получилось: к Димке мать приехала, и Димка должен гулять... Неприятно чувствовать себя лишним и ненужным...

Но топтаться возле палатки ему пришлось недолго.

— Извини, медвежонок, что услали тебя! — сказала мама, выходя. — Гера говорил про тебя хорошие слова. Он поступил педагогично, что не стал при тебе...

— Да ладно!.. — с облегчением пробормотал Димка. «Медвежонком» его мама величала в лучшие дни, когда папа был дома и все было в порядке...

Гера тоже вышел из палатки. Он прислонился к двери и смотрел на Димку с мамой.

«Обычно он бегает как заводной! — вдруг подумал Димка с неприязнью. — А сегодня как приклеился!..»

— Давайте я вас покормлю с Герой! — сказала мама, приподнимая свою тяжелую сумку.

«И она словно уходить не хочет от Геры!» — кольнула Димку мысль.

— Спасибо. У нас все — в общий котел!.. Ну-ка, что тут у вас?.. — Гера взял сумку у мамы, раскрыл ее и облизнулся, — Помидоры, клубника! Хочешь ягодку, Димка?

— Из общего котла, Гера! — ответил Димка насмешливо.

— Сделаем! — сказал Гера, поднял сумку и ушел. «Совсем как официант!» — припомнилось вдруг Димке.

— Ну, как вы тут? — спросила мама.

— Геру я почти не видел! — мстительно сказал Дима. — Разве что перед сном! И то редко!

— Вот как... — сказала мама задумчиво. — А я надеялась, вы подружитесь...

Дима почувствовал, как она огорчилась. — Может, и подружимся... — сказал он неопределенно. — Пойдем погуляем! — предложил он.

— Пойдем... — согласилась мама вяло.

Она обняла Димку сзади, прижалась губами к его шее, помолчала.

— Я ведь еще молодая, сынок! — шепнула жарко. — Мне тридцать четыре...

«Ничего себе молодая!» — подумал Димка.

Тут вернулся Гера, и на лице его расцвела улыбка.

— Парни очень одобрили ваше дополнение к рациону! — сказал он.

— Я рада, — сказала мама.

— Давайте, я покажу вам лагерь! — предложил Гера.

— Я ведь, собственно, приехала за тобой, Димка! — сказала мама.

— Почему?.. — Димка насторожился, пришел в «боевую готовность»: вот-вот вспыхнет, ощетинится...

— Да нипочему... — сказала мама. — Просто у меня отпуск начался! Скучно дома одной... Может, к морю бы съездили, а, Димка?

— Конечно, съездите! — сказал Гера бодро.

Если бы он не сказал, если бы промолчал, Димка запрыгал бы от радости, кинулся бы к маме на шею и заорал бы что-нибудь суматошное: съездить к морю он давно мечтал...

Но Гера вмешался и все испортил.

— Я здесь буду! — сказал Димка твердо.

— Ну ладно! — согласилась мама. — А у меня дома дел уйма! Вот и займусь, пока в отпуске! Может, хоть на выходные уедешь со мной? А в понедельник вернешься!..

И опять Гера слишком поспешно согласился.

— Поезжай, Дима, поезжай! — сказал он.

— Почему это всем нельзя, а мне можно! — сказал Димка. — Все на сборах — и я на сборах!

— С тобой, брат, не договоришься! — проворчал Гера.

— Ну что ж, тогда я на станцию, пожалуй! — сказала мама. — Меня кто-нибудь проводит?

— Я тебя подвезу! — сказал Димка радостно. Наконец-то он сможет показать маме свое умение.

— А как насчет моего предложения? — спросил Гера. — Показать вам лагерь?

— Да больно ей нужно! — сказал Димка.

— А вот это ты за меня не решай! — сказала мама строго. — Я посмотрю на ваш лагерь, а потом ты меня отвезешь!..

Гера увел маму, а Димка бросился на траву возле палатки и задумался. Не нравился ему этот мамин визит. Все было как-то не так. Не просто все было. И мама, и Гера словно что-то не договаривали, что-то прятали. Что они могли прятать?.. Ведь не влюбилась же мама в Геру, в конце концов?.. У Димки никого не осталось, кроме мамы, — мама не могла от него уйти... Да и лет ей все-таки немало — хоть и говорит, что еще молодая... Отец его предал — Димка так расценивал его уход из семьи, — но мама... Мама никак не могла... Это было бы чудовищной несправедливостью... Димка хотел жить хорошо, по-доброму, по-нормальному... Почему именно на него должно все валиться?..

Так это просто — жить хорошо... Знать, что для родителей твои дела — самое важное на свете... Любые, даже мелкие, пустяковые новости... Знать, что у тебя есть свой дом — самое теплое, уютное место...

Разбудила его мама. Присела рядом и кончиком травинки осторожно водила по щеке.

— Поехали, гонщик! — сказала ласково.

Димка вскочил. Недолгая дрема освежила его. Ни раздражительности, ни хандры....

— Можно взять мотоцикл, Гера? — спросил приветливо.

— О чем речь! — улыбнулся Гера.

Димка вывел со стоянки знакомую «Яву», уселся, мама села сзади и обняла Димку. Ключ зажигания висел у Димки на шее на тонкой металлической цепочке. Послушно затарахтел мотор, и они поехали. Мелькнула фигура Геры с поднятой рукой...

Когда остановились возле платформы, Димка, глядя, как раскрасневшаяся мама поправляет волосы, вдруг остро почувствовал, что она действительно еще молодая...

— Мама, — спросил Димка, — ты отца совсем-совсем уже не любишь?

Мать замерла, подняв руки к голове. Вопрос Димки застал ее врасплох.

Она опустила руки Димке на плечи. Постояла так, что-то пытаясь передать безмолвно в зеленые Димкины глаза. И сказала очень серьезно.

— Не знаю, сынок! Мне кажется, что не люблю!.,

— И я не знаю... — сказал Димка. — Но он же все-таки отец!..

— Одно я знаю твердо, — сказала мама. — Помнить отца ты должен!

Она поцеловала Димку в лоб и взбежала на платформу. А следом за ней, постукивая и поскрипывая, подтягивалась из-за Димкиной спины электричка.

В лагере Димку ждал Вася.

— Чем заниматься думаешь? — спросил он.

— Не знаю. А Гера где, ты не видел?

— Уехал Гера, в город! — Васька ухмыльнулся нехорошо, даже издевка послышалась Димке в его голосе.

— Чего скалишься? — спросил Димка неприветливо.

— Хочу и скалюсь!

— Давай в поддавки!

— Надоело!

— Тогда в шахматы!... А чего Гера-то умчался? Запчасти, что ли, получить?

— Плевать ему сегодня на запчасти! У него интерес козырный!

— Тебе бы в цыганский табор! Попросись!

— Дай погадаю!..

— Обойдусь!..

Димка пошел было к палатке, но раздумал, вернулся.

— Погадай мне по-серьезному, Вась! Пожалуйста!

— Ах, золотой, много тебя ждет испытаний! — Васька пытался подделаться под «цыганский» говор, собирал складками лоб. Димке было смешно и тревожно. По спине бегали мурашки.

— Много на твоем пути стен высоких, каменных! — тараторил Васька, двигая своим пальцем по Димкиной ладони. — Но все ты их обойдешь или пробьешь! Только чем ты их пробьешь, не знаю... Лбом, наверное...

Васька, не удержавшись, хрюкнул, уронил Димкину ладонь и залился безудержным хохотом.

Дима смотрел на Васькины как бы сразу припухшие щеки, на мешки, обозначившиеся под глазами, — и чувствовал, как внутри поднимается неприязнь. Хотелось выкрикнуть что-то обидное. Он искал и не мог ничего придумать.

— Ничего, Димок, не пропадем! Я тебя не брошу! И Левка тоже!..

— Нужен мне твой Левка!..

— Тебе новый папочка нужнее, да? Нянчить тебя будет! Игрушки покупать!

— Что?.. Что ты сказал?..

— То!.. — выкрикнул Васька. — Все знают, что в сентябре Гера на твоей матери женится! Очень ты нужен будешь «молодым»!

— Врешь! — крикнул Димка, его трясло, он чувствовал противную слабость. Ноги не держали, хотелось упасть на землю и колотить ее кулаками...

— Гера и сейчас к твоей матери поехал! Где его «Ява»?

— Врешь! — снова крикнул Димка и побежал к стоянке. Его наполняла отчаянная решимость догнать и помешать...

Кто-то бежал за ним, наверное, Васька, и что-то выкрикивал, звал назад...

Гонщики, сновавшие между палатками, посмотрели на Димку удивленно. Димка увидел, что Гериного мотоцикла действительно нет. Он сорвал с места ближайшую машину — тоже «Яву», — завел мотор и помчался вдогонку за Герой.

«Обманщики!.. — думал он лихорадочно и бессвязно. — Они уже все решили! А меня будто и нет!.. Гера ей звонил про сборы!.. С ней болтал у квартиры! Ах я дурак набитый!.. Идиот!.. Пусть он только попробует!.. Пусть он только сунется!..»

Дикая боль прервала его скачущие мысли... Он не смог справиться с управлением и на всей скорости врезался в сосну, разбил колено...

 

Глава ШЕСТАЯ

Он очнулся в больнице. Сразу понял, где он. Рядом с ним стоял штатив, и флакон с каким-то лекарством был укреплен в штативе горлышком книзу. Из флакона выбегала гибкая трубочка. Димка проследовал по ней взглядом. В одном месте трубочка прерывалась, в нее была вставлена пипетка, и капля за каплей падали неторопливо из пипетки в маленькую вороночку. И дальше текли вниз по трубке. Кончалась трубка иглой, вколотой в Димкину руку...

Было очень больно. Димка, наверное, заплакал бы, застонал или даже закричал. Но рядом с его кроватью сидела пожилая медсестра и потихоньку дремала, время от времени открывая глаза. И гордость заставляла Димку молчать.

Медсестра была в белом халате, белой шапочке. Седые волосы выбивались из-под шапочки. Лицо было тоже бледным. Усталым и бледным. «Со мной намаялась...» — подумал Димка.

Медсестра открыла глаза, поймала Димкин взгляд и улыбнулась ему.

— Лежи, милочек, лежи тихонько... — проговорила она. — И больно тебе, понимаю, а что же поделаешь... Раз уж беда случилась, дело твое теперь такое — лежать и терпеть. Поболит и пройдет. Ногу твою в гипс положили. Вставать тебе нельзя, не вздумай, пожалуйста... Что нужно будет, вот он, звоночек. Нажмешь кнопочку, мы и придем...

Димка закрыл глаза. Спать хотелось.

И потянулись дни за днями.

Утром прибегал врач, молодой усатый мужчина. Он улыбался Димке, спрашивал: «Как дела?», торопливо трогал Димкину ногу. Димка никогда не отвечал на его вопрос — видел, как врач торопится...

Суетились медсестры, ставили градусники, раздавали таблетки, делали уколы. Димке поначалу давали с утра две таблетки, но их быстро отменили.

Димка скучал. Он вспоминал прочитанные книги и по вечерам пересказывал их соседям по палате. Он слегка приподнимался, облокачивался на правый локоть. Соседи, блестя глазами, тоже старались приподняться. Их было двое: один пацан десяти и другой — двенадцати лет. Наибольшим успехом у них пользовались рассказы «страшные», и Димка старательно припоминал их.

Когда рассказы надоедали, он лежал и думал о себе, о своем детстве. В двенадцать лет он изобрел «свой» способ гуляния. Выходил на улицу, садился в автобус, троллейбус или трамвай и ездил от конца до конца. На время игры он превращался в путешественника из другой страны: старательно смотрел и старательно запоминал. Смотрел, как одеты люди, как они встречаются друг с другом, разговаривают, спешат по делам. Старался понять, кто эти люди... А так как понять было трудно, он просто-напросто придумывал. Вот эта старуха с большим узлом, которая боится перейти через улицу, приехала с Дальнего Востока. Она живет возле самого океана. Ее сын — рыбак. Он каждый день приносит ей корзину рыбы. А как только рыбак уходит, из воды высовывается усатый морж. И старуха кормит его рыбой. А однажды рыбак увидел моржа, поймал его и отдал в цирк. И теперь старуха приехала повидаться со своим моржом и привезла ему целый узел рыбы...

Еще он любил «подбирать дома» для литературных героев. В этом доме с узкими окнами и вереницей ангелочков вдоль крыши живет комиссар Мегрэ...

В этом — с фигурами колхозника и колхозницы, со скрещенными каменными знаменами над каждым окном — живет Исаев — Штирлиц...

Столько красивых домов было в Питере, что Димка расселил всех героев домашней библиотеки...

Особенно интересно ему было ездить по городу зимой. Зимой казалось, что все дома заколдованы. И хотелось понять, кто и за что их заколдовал...

Здесь, в больнице, Димка пытался продолжить свою игру. Его кровать стояла возле самого окна, но из окна ничего не было видно. Даже сидя, Димка видел только верхушки деревьев, которые, изгибаясь, перемешивали серое варево облаков. Струйки воды стекали с листьев...

Когда сестра открывала форточку и уходила, Димка тут же откидывал одеяло и наслаждался свежим воздухом. Врач обещал, что через день разрешит ему вставать, и Димка изнывал от нетерпения. Можно будет хотя бы к умывальнику подойти...

Но вышло по-другому. У Димки поднялась температура, начался кашель — обнаружили воспаление легких. И, посовещавшись, врачи перевели его из хирургического отделения в соматическое...

Тут было не веселее. В палате было тоже двое ребят, кроме Димки. Два шестилетних брата-близнеца: Петька и Федька. Они в палате бывали редко: только во время обхода, тихого часа да вечером перед сном. В палате они рассказывали друг другу, и Димке заодно, отделенческие новости. Димку это смешило: только что все видели и слышали, и уже надо поделиться...

— Анька из первой палаты все конфеты сегодня у Иры съела! — говорил Петя.

— Не все, а только три штуки! — поправлял Федя.

— А Ваня и Алеша подушками кидались!

— А у этой, из пятой, сегодня профессор был!

— Что за «эта» из пятой? — спросил Дима.

— Она тяжелая, Евгений Хипыч сказал!

— Ее нельзя вылечить!

— Она умрет, наверное!..

Так Димка услышал в первый раз про девочку из пятой палаты...

Лечил Димку врач Евгений Архипович, которого ребята переделали в «Евгения Хипыча». Он был немолодой, лысый, волосы остались только на висках, горбатый нос был похож на клюв, а глаза видели все насквозь...

— Здравствуй, Димка! — говорил он и присаживался на кровать. — Как ел? Как спал?..

Он начинал «путешествовать» своей трубочкой по Димкиной груди и спине. А перед тем, как уйти из палаты, хитро сощуривался и задавал какой-нибудь мудреный вопрос. Например: «Как ты считаешь, в чем разница между «быть не...» и «не быть...»?..»

Димка боялся этих вопросов, ждал их, старался предугадать. Евгений Архипович заставлял думать обо всем на свете, о чем обычно думать некогда. В самом деле, разве, торопясь в школу или делая уроки, будешь размышлять о том, что такое Время?.. Ну время и время, течет и течет...

А Евгений Архипович с удовольствием объяснял, что никакой «реки», никакого «потока» времени нет, что время вовсе не течет, что любое движение в пространстве несимметрично, что асимметрия пространства и есть Время в нашем понимании...

Димке не все было понятно, но слушал с удовольствием — слушал разинув рот...

Его кашель быстро проходил, недаром ему три раза в день делали уколы. Вставать наконец-то разрешили, и он неуклюже ковылял по палате и коридору. Малыши слушались его беспрекословно, и он все свободное от лечения время возился с ними. Дима давно заметил, что с малышами он сходится легче всего, с малышами ему интересно, — и никогда не чурался подтереть нос или рассказать сказку, утешить ревушку или выполнить какую-то просьбу...

Мама регулярно — через день — присылала передачи и записки. В каждой записке передавала привет от Геры. Дима в ответных записках про Геру никогда не вспоминал...

Ковыляя мимо пятой палаты, он всегда невольно косился на ее дверь, но дверь ее обычно всегда была закрытой... Пока однажды сестра сама не позвала его с собой — она несла крышку от стерилизатора с уложенными на нее шприцами, а Димка нес два больших флакона с лекарством...

В пятой палате была одна кровать. Но не у стены, а посредине палаты. Слева и справа от кровати стояли знакомые Димке штативы.

На кровати полусидела-полулежала среди высоко взбитых подушек удивительная девочка. Ее кожа была голубого цвета. Огромные широко открытые голубые глаза смотрели поверх Димки. Длинные волосы цвета соломы красиво разметались среди подушек. Она была так хороша, она словно сошла со старинной картины. «Она похожа на принцессу!..» — подумал Димка...

Димка стоял за спиной у сестры и напряженно следил за тем, как тихо двигается поршень шприца. На девочку смотреть он стеснялся, хотя ему очень хотелось...

Медсестра опустошила шприцы и попросила:

— Димочка, ты побудь немножко с Мариной, ладно? Мне нужно лекарства разложить. Потом я приду...

И она ушла.

— Значит, ты Дима? — сказала девочка приветливо. — А меня тебе тоже представили. Я Марина...

— А я Дима!.. — сказал Димка хрипло. Девочка засмеялась.

— А я Марина! — повторила она.

«Дразнится!» — подумал Дима. И тоже рассмеялся...

— Я видел тебя раньше! — сказал он девочке.

— Когда? — удивилась она.

— Три года назад! — сказал Димка. — Почти три года!

— Расскажи... — тихо попросила Марина.

— Зимой я ехал в троллейбусе. Я больше всего люблю троллейбус. Потому что он просторный и неторопливый. Я стоял на задней площадке. Стоя больше видно, и не надо все время оглядываться — не уступить ли кому-то... Был сильный снегопад. Стекло замерзло. Я протаял в стекле дырочку и смотрел. Возле самого глаза танцевали снежинки. А за снежинками, позади них, вдоль тротуара шли девчонки-школьницы. И я подумал, что снежинки, отлетев от троллейбуса, превращаются в девочек. И вдруг целая струя снега ударилась в окно. А когда она рассыпалась, я увидел, что все девочки ушли. Только одна остановилась на месте и смотрит на троллейбус — на меня смотрит. У нее были большие синие глаза. И желтые волосы...

— Это была не я — это была Снегурочка! — засмеялась Марина.

— Ты очень похожа! — упрямо сказал Димка.

— А какое на мне было пальто? — спросила Марина.

Димка подумал.

— Не помню... — сказал огорченно.

— Ты не огорчайся! — попросила Марина. — Может быть, и вправду там была я...

— Конечно!.. — подхватил Димка обрадованно.

— Дима, а ты любишь цветы?

— Люблю!

— Мальчики редко любят цветы... А какие ты любишь больше всего?

— Колокольчики.

— А я подсолнухи. Они большие, сильные.

— Они желтые... — сказал Димка и запнулся. Он хотел сказать: «Они желтые, как твои волосы...»

— А из картин мне больше всего нравятся «Подсолнухи» Ван Гога, — сказала Марина. — Помнишь их?..

— Не-а!.. Но я обязательно посмотрю, когда поправлюсь!

— Когда поправишься... — повторила Марина мечтательно.

И Димка вдруг с ужасом припомнил то, что говорили ему в палате Петька и Федька...

— И ты поправишься! — сказал он яростно. — Ты обязательно поправишься!

— Конечно, поправлюсь... — согласилась Марина, но Дима не услышал убежденности в ее голосе.

Тут возвратилась сестра и прогнала Димку.

— Приходить-то хоть можно? — спросил Димка сердито.

— А это как Марина разрешит! — сказала медсестра.

— Приходи, Димочка! — радостно сказала Марина, и Димка подозрительно глянул на сестру: не ухмыльнется ли та, услышав нежное словечко «Димочка». Но лицо медсестры осталось бесстрастным.

С этого дня он стал часто бывать у Марины. Дима узнал, что Марина — из детдома, а учится она в обычной школе.

— У нас хорошо в детдоме, — сказала Марина. — Весело, тепло, уютно. Шефы недавно автобус подарили. Наши малыши этому очень рады были...

— А у меня папа ушел, — сказал Димка. — Они с мамой развелись. И мама хочет за другого человека замуж выйти...

— Значит, любит его, — сказала Марина. — А ты, наверное, помешать ей хочешь?

— Почему? — смутился Дима.

— Все мальчишки такие. Прежде всего о себе думают. А ты подумай о маме...

«Она так нежно произносит слово «мама»!» — подумал Димка.

— Ты скоро будешь взрослым, — сказала Марина. — Свою семью заведешь. А мама одна останется. Думаешь, хорошо ей будет?..

— Плохо, наверное...

— Какие вы все глупые — «семейные»... — сказала Марина мягко. — Если есть отец и мать, нужно прежде всего думать, заботиться о них... Они ведь будут не всегда... Они ведь могут заболеть... Да я бы на цыпочках ходила, каждое бы слово их ловила! А вы все только о себе...

— Не буду я маме помехой... — пробурчал Димка. — Пусть делает как хочет!..

— Конечно, не мешай! — согласилась Марина. — Ты поздравь ее первый!

— Марина, — отважился Дима спросить, — а чего ты смотришь так странно? Все время поверх меня...

— Я ничего, не вижу, Дима, — сказала Марина. — Ослепла, когда заболела.... Но я же не всегда была слепая... Я все помню, как что выглядит...

— А хочешь, я тебе свои стихи почитаю? — спросил Димка. — Я никому-никому их не показывал! Даже маме...

— Почитай! — сказала Марина. Димка откашлялся и начал читать:

 

Мечты бывают разные.

По-всякому можно мечтать.

Мечтают людишки грязные

Побольше людей обсчитать...

Но племя грязное вымрет.

Останемся я и ты.

Останутся люди хорошие.

Прекрасными будут мечты...

 

— Хорошие стихи!.. — тихо сказала Марина. — А о чем ты мечтаешь, Дима?

— Раньше хотел, чтобы папа не уходил... А теперь мне больше всего на свете хочется, чтобы ты поправилась!.. А тебе чего хочется?.. — Дима спросил и прикусил язык: можно ли об этом...

— Я тебе потом как-нибудь скажу, хорошо?

— Хорошо! — согласился Димка.

В своей палате Димке теперь не сиделось, любую свободную минуту он старался проводить с Мариной. Так легко и просто было разговаривать с ней, как даже с мамой бывало не всегда...

Евгений Архипович хмурился, заставая Диму в пятой палате.

— Хочу поговорить с тобой! — сказал он как-то на обходе, выпроводив Петьку и Федьку в коридор.

— Насчет Марины?

— Да!.. Она очень тяжело больна! Мне кажется, ваша дружба не нужна ей! Не по силам ей! Девочке нужен покой, понимаешь?

— Не понимаю! — упрямо сказал Дима. — Радость полезна, везде пишут. А когда я прихожу, Марина радуется!

— Ей радость не полезна! — Доктор подчеркнул голосом слово «ей». — У нее нет родных. Она привязалась к тебе. А потом что? Ты ушел, выздоровел, забыл про нее. А у нее — упадок, депрессия, слезы. Я не хочу такого! Я против вашей дружбы!

— Вы ничего не понимаете, доктор! — голос Димки звенел. — Нам обоим нужна эта дружба и ей, и мне! Я чувствую, я знаю! И я никогда про нее не забуду! Я буду каждый день к ней приходить после выписки!..

— Ты становишься ей родным человеком, — сказал Евгений Архипович. — Ты мужчина... Ты берешь на себя, ответственность за ее душевное благополучие... Пойми, это очень нелегко!.. Тем более тебе со своей ногой морока предстоит, если не хочешь остаться инвалидом!

— Какая морока?

— Разрабатывать надо сустав! А это больно! Это очень больно! Больно и долго! Это будет отнимать все силы!

— И все равно я буду дружить с Мариной! — сказал Димка. — И сустав буду разрабатывать, и к Марине приходить!

— Дай бог, дай бог! — доктор улыбнулся грустно. — Если ты это вынесешь, то я скажу тебе спасибо! Потому что, по правде говоря, ей, конечно, лучше с твоей дружбой, чем без нее!

— А что у нее за болезнь? Неужели никак нельзя вылечить?

— Системная красная волчанка. Она неизлечима. Девочка умрет самое большее через полгода...

— Я стану врачом! — выкрикнул Димка.

— Она не доживет до этого... Ты, как близкий ей человек, имеешь право все знать...

Он встал и ушел из палаты. А Димка бросился на кровать и долго плакал. И не понимал, что впервые плачет слезами взрослого человека...

В день своей выписки он не увидел Марину. Ей было хуже, врачи и сестры обступили ее. Мелькнуло запрокинутое синее лицо, тоненькая струйка крови текла от носа по щеке... Потом все исчезло — дверь палаты плотно прикрыли...

Дима вышел на улицу... Без гипса, ставшего привычным... Но и без палочки, которую советовал доктор.

Шел по улице и хромал...

 

 

© 2009-2015, Сергей Иванов. Все права защищены.